Илья Матвеев — Открытая левая http://openleft.ru Один шаг действительного движения важнее целой дюжины программ (Маркс) Wed, 01 May 2024 17:03:54 +0000 ru-RU hourly 1 https://wordpress.org/?v=4.9.25 Пылающая страна http://openleft.ru/?p=8858 http://openleft.ru/?p=8858#comments Thu, 22 Dec 2016 08:57:11 +0000 http://openleft.ru/?p=8858

Лейла аль-Шами – публицист, один из авторов книги «Пылающая страна» и участница сирийского и ближневосточного правозащитного движения. Это интервью редактору «Открытой левой» Илье Матвееву и британскому социалисту Габриэлю Леви записано 29 ноября (до взятия Алеппо войсками Асада).

Габриэль Леви: Какова ситуация в настоящий момент?

Лейла ал-Шами (Л): Ситуация в Алеппо на сегодня совершенно критическая. И те немногие голоса, которые можно услышать оттуда, передают состояние паники и страха, которое господствует в восточном Алеппо, контролируемом повстанцами. Люди оказались в ловушке с конца августа. Десятки тысяч находятся в осаде, они не могут получить помощь и у них нет возможности выйти. Фактически, они заперты в тюрьме под открытым небом. Все это время они являются мишенью для обстрелов и бомбежек. Они подвергаются газовым атакам. Одной из систематически атакуемых целей стали больницы. Запасы топлива подходят к концу, воды почти нет. Обстрелам подвергается инфраструктура защиты мирного населения. Раненых доставляют в больницы на тележках. Потери среди гражданских очень высоки.

Сотни людей сейчас пытаются попасть в районы, контролируемые YPG (военное крыло Демократического союза Курдистана). Конечно, многие боятся выходить на улицу. Есть много неподтвержденных данных об арестах и казнях, совершаемых сторонниками Асада. Это важно, так как есть серьезные опасения, что сирийская армия играет лишь вспомогательную роль в этом натиске на Восточный Алеппо. Решающий вклад здесь принадлежит шиитской милиции, поддерживаемой Ираном, и бомбардировкам российских и сирийских ВВС.

Россия оправдывает происходящее тем, что с момента начала своей интервенции бомбит лишь ИГИЛ (запрещена в РФ) и группы вроде Джабхат Фатх аш-Шам (переименованная Джабхат ан-Нусра). Но в Восточном Алеппо вообще нет ИГИЛ, а ан-Нусра представлена достаточно слабо и уж точно не контролирует город. Подвляющее большинство защитников Восточного Алеппо – это Сирийская свободная армия, а большинство жертв – мирное население. Ясно, что это кровопролитие и резня лишь усилят экстремизм. Население Алеппо хотело свободы от диктатуры и теперь получило вместо этого настоящий террор. Режим Асада добился серьезного успеха в последние дни и теперь получил контроль примерно над третью восставшего Восточного Алеппо. Похоже, город скоро будет захвачен полностью.

Илья Матвеев (И): Когда вы говорите, что бомбардировщики метят в больницы и другие гражданские объекты, то имеете ввиду, что это относится и к российским самолетам?

Л: Да, Россия систематически бомбит больницы и гражданскую инфраструктуру. Не только сейчас, но и вообще, с начала российского вмешательства. Сейчас нет ни одной уцелевшей больницы в Восточном Алеппо. Буквально на днях последняя детская больница прекратила работать. Сейчас продолжают работать лишь небольшие клиники. Но и они находятся в совершенно безнадежном состоянии, лишены поддержки, доктора перегружены, количество раненых постоянно растет.

Г: Не могли бы вы прокомментировать российские заявления о борьбе с ИГИЛ, терроризмом и т.п. Я знаю, что эти аргументы постоянно повторяются на всех обсуждениях ситуации в Алеппо в ООН. Вы знаете какие-то более конкретные ответы российской стороны на обвинения в бомбежке больниц и гражданского населения?

Л: В СМИ есть масса заявлений России, где она отрицает эти обвинения. Но все свидетельства подобных военных преступлений точно задокументированы, причем не только сирийцами, но и международными правозащитными организациями.

Г: Понимаю, что на этот вопрос сложно ответить, но могли бы вы дать свой прогноз развития событий в Алеппо в ближайшие дни и недели?

Л: Конечно, сложно, но резня, вероятно, будет продолжаться. Самое страшное – это то, что шиитская милиция начнет зачистки, которые выльются в кровавую расправу над оставшимися мирными жителями и сторонниками оппозиции. Сейчас все внимание обращено на безнадежную ситуацию в Алеппо, но стоит помнить, что в пригородах Дамаска также идут бои, и эти пригороды тоже, вероятно, скоро полностью перейдут под контроль Асада. Они также подвергаются массированным бомбардировкам. В Сирии в целом более 1 млн человек живет в условиях осады. Некоторые районы вокруг Дамаска и Хомса практически полностью зачищены от жителей. Ситуация ужасная практически по всей стране.

Г: Как победа Дональда Трампа в США может изменить положение дел?

Л: Сейчас очень сложно в принципе сказать, в чем заключается линия Трампа. Я думаю, что он непредсказуем. Мы не знаем ничего о его внешнеполитической концепции. Но то, что мы знаем точно – это его восхищение Путиным, и, возможно, они попробуют договориться о совместной борьбе против ИГИЛ. Отмечалось, что начало штурма Алеппо совпало с победой Трампа и его первым телефонным разговором с Путиным. Неясно, дал ли он России зеленый свет, но Путин точно понял, что Трамп не будет активно вмешиваться. Трамп собирается продолжить изоляционистскую линию, которой в основном придерживался Обама. Я думаю, что сохранение власти Асада является частью этой линии. Трампу явно нравятся «сильные лидеры» вроде Сиси или Эрдогана. Он явно предпочитает правозащитной риторике вопросы национальной безопасности и защиты американских интересов. Конечно, победа Асада означает дальнейшие страдания простых сирийцев и рост экстремизма. Так же, как она значит, что беженцы не вернутся домой, а заключенные не будут освобождены из тюрем.

Тираны по всему миру теперь знают, что у них есть возможность сохранить свою власть ценой массовых убийств. В этом отношении то, что происходит в Сирии, имеет значение для всех. Мы видим Брексит, победу Трампа, подъем крайне правых по всей Европе. Мы живем в очень пугающее время. Левые находятся в состоянии раздробленности и не могут ответить на эти вызовы.

Г: Я участвовал в дискуссии среди британских левых, и вопрос бесполетной зоны вызывал замешательство: так же, как и во время войны в Персидском заливе и вторжения в Ирак, большинство левых не поддерживают это требование. В одной из своих последних статей вы вмешались в эту полемику, пояснив, что проблема не в бесполетной зоне, на которой настаивают западные страны, а в средствах противовоздушной обороны, которые Свободная сирийская армия (как бы мы к ней нb относились), просит и не может получить. Могли бы вы развить эту точку зрения?

Л: Конечно. Я думаю, что часть левых оказала сирийской революции очень плохую услугу, когда свела все обсуждения к аргументам за или против интервенции. Требование бесполетной зоны было продиктовано задачами защиты мирного населения и поддерживалось большой частью сирийского общества. Но это не единственный вариант, исходящий от сирийцев. Совсем недавно, примерно месяц назад, было опубликовано заявление 160 сирийских интеллектуалов – демократов, секуляристов и критиков Асада – которые протестовали против любой военной интервенции, со стороны России или США. Так что требование бесполетной зоны – не единственный вариант, однако необходимо спросить себя: «Мирные жители страдают и умирают в огромном количестве, они нуждаются в защите, мир должен вмешаться, так что мы можем сделать?» Или у людей должно быть оружие, чтобы они смогли себя защитить, или же у них есть право призывать другие страны вмешаться. Оправдывать, по сути, массовые убийства ради поддержания чистоты собственных антиимпериалистических принципов – морально недопустимо. Двух мнений здесь быть не может.

Существует разные варианты. Например, высказывалось требование общего соглашения о беспрепятственной доставке гуманитарных грузов, расследовании военных преступлений с любой стороны, в том числе и нанесения точечных ударов по гражданским объектам. Есть, повторюсь, разные варианты: не надо все сводить к одному-единственному вопросу об интервенции.

Более того, идея интервенции и смены режима при поддержке США вообще не стоит на повестке дня. Обама занял изоляционистскую позицию, отказался от свержения режима Асада, никогда не настаивал на его полном демонтаже. Его идея, наоборот, была в реализации «йеменского варианта», при котором режим остается при некоторых изменениях. Обама наложил вето на поставки оружия Сирийской свободной армии, предостерег другие страны от поставок вооружений, которые могли бы защитить местных жителей от бомбардировок, а после химической атаки в Гуте фактически переложил ответственность за Сирию на Россию, которая сама является агрессивной империалистической страной.

Многие, кроме того, не понимают, что Америка по факту все же участвует в интервенции в Сирию, поскольку уже два года проводит операцию против ИГИЛ, в ходе которой под бомбами погибли сотни людей. Мы не видим, чтобы кто-то протестовал на улицах против этой интервенции. То есть часть западных левых протестует против потенциальной американской интервенции против Асада, но ее не волнует уже реальная американская интервенция, в ходе которой гибнут обычные люди.

И: Я хотел бы подробнее остановиться на этом моменте: вы говорите о различных возможностях, например о поставках вооружений для защиты, но, насколько я понимаю ситуацию, соотношение сил таково, что без решительного вмешательства Запада, повстанцы постоянно будут в положении проигравших. Существует ли другой реалистичный путь, кроме военной интервенции, который может остановить гражданскую войну?

Л: Люди хотят прекращения конфликта, прекращения разными сторонами боевых действий, прекращения бомбежек. Это то, чего хотят жители Сирии. Они хотят переговоров, политического решения. Очевидно, что Трамп, Асад, Путин и лидеры Ирана верят в военное решение. По крайней мере они не показывают никакого серьезного желания вести переговоры. Мы застряли в этой безвыходной ситуации.

Алеппо, 6 марта 2015.

И: Но что, если мы представим другое развитие событий: например, Россия выходит из конфликта и прекращает поддержку Асада. Если Россия больше не участвует, можно ли представить какое-то мирное урегулирование без России?

Л: Конечно, это возможно, так как режим Асада давно бы пал без поддержки Ирана и России. До их вмешательства он был на грани коллапса. Если с самого начала представить себе отсутствие военной и финансовой поддержки со стороны этих крупных империалистических акторов, думаю, сирийцы сами бы быстро избавились от Асада. Но теперь, после шести лет войны, такие простые решения исключены. Даже если режим Асада падет, война будет продолжаться, так как в нее включено слишком большое количество участников, включая различные экстремистские группы. Хотя безусловно, о конце войны и сейчас даже нельзя думать, пока сохраняется режим Асада.

Г: Поговорим теперь о характере антиасадовской оппозиции. Когда я читал книгу, которую вы написали совместно с Робином Яссин-Кассабом, то был поражен масштабу массового народного движения в Сирии – вероятно, одного из мощнейших в наше время, и напомнившего мне иранскую революцию 1979 года. Вы очень убедительно показали в своей книге, что понимание нынешнего характера войны невозможно без понимания характера народного движения, которое ей предшествовало. Что она началась не как война между государствами, но как война правительства против народа. Вы показали, как принцип «разделяй и властвуй», который так часто использовался западным империализмом на Ближнем Востоке, был превосходно использован режимом Асада. Я правильно понял ваш аргумент?

Л: Я думаю, это одна из проблем. Протест и сопротивление угнетенных, заставившее сирийцев выйти на улицы, чтобы положить конец диктатуре Асада, очень часто игнорируют. Все внимание обращено на геополитический конфликт. Тысячи, миллионы первых революционеров вышли на улицы, требуя свободы, соблюдения прав человека, социальной справедливости и достоинства. Эти выступления были подавлены самым жестоким образом, что способствовало росту религиозного разделения и экстремизма среди антиасадовской оппозиции.

Следует различать оппозицию Асаду и сирийских революционеров. Эти две группы часто путают, что очень мешает пониманию ситуации. Сирийскую оппозицию часто сводят только к ее самым авторитарным элементам, таким, как салафитские отряды, или имеют в виду внешнюю оппозицию, например, Сирийскую национальную коалицию, влияние которой не так велико. Движение против Асада представляет собой очень широкую коалицию. Она включает в себя и радикальных салафитских джихадистов ан-Нусра, националистические салафитские группировки с очень экстремальной повесткой типа Ахрар аш-Шам, умеренные исламистские группы консервативных демократов и Свободную сирийскую армию. Последняя сама по себе даже не является армией, но скорее коалицией автономных, иногда локальных, бригад, которые объединены идеей построения демократического гражданского государства и до сих пор, в какой-то степени, представляют изначальные идеалы революции. При этом Сирийская свободная армия получила очень мало поддержки.

Я не хочу сказать, что в Свободной армии нет проблем — конечно, они есть. Некоторые группы и отдельные лица были замечены в разного рода насильственных действиях против жителей Западного Алеппо. Мы стали свидетелями подъема военных командиров, под началом которых производились грабежы и похищение людей. Однако все эти группы вместе защищают мирное население от империалистической агрессии, и в текущих условиях люди не будут отказываться от их помощи. Население не поддерживает радикальные группировки, которые навязывают свое политическое видение, и это очень хорошо видно на примере продолжающихся протестов против ан-Нусра в Мааррет-эн-Нуумане и Идлибе. Мы также видели, как большое количество людей выходили на улицы в периоды прекращения огня с лозунгами Свободной армии и революционными флагами, а не с черными джихадистскими знаменами. Многие до сих пор преданы демократическим идеалам революции.

Кроме того, люди за пределами Сирии обращают внимание только на вооруженную оппозицию, но гражданская оппозиция — гораздо более масштабное движение, хотя и самое слабое с политической точки зрения. В нее входят правозащитники, работники, оказывающие помощь пострадавшим, независимые медиа, демократические советы — женщины и мужчины, которые стремятся построить демократическую альтернативу тоталитаризму.

Они борются с экстремизмом и сектантством в чрезвычайно сложных обстоятельствах без какой-либо поддержки. Именно с этими группами левые должны выразить солидарность.

Г: Из вашей книги я узнал, что, несмотря на ужасающие обстоятельства последних лет, можно найти множество примеров коллективных действий, таких, как, выступления людей во время прекращения огня, о которых вы упомянули. Вы не скрываете, что это движение ослабевает под гнетом бесконечного насилия из-за огромного военного преимущества режима. Продолжают ли существовать ли эти коллективные действия сегодня?

Л: Да, конечно, продолжают. Если бы их не было, то люди не смогли бы выжить на территории, освобожденной от режима. До недавних пор в Сирии было около 400 местных советов, во многих из которых члены были избраны демократическим голосованием. Они занимаются работой по обслуживанию нужд населения. Групп, которые организуются для того, чтобы общество продолжало функционировать, довольно много: «Белые каски», доктора и учителя, которые пытаются сохранить работающей образовательную и медицинскую систему, группы противодействия экстремизму. Например, в Ракке и Дайр-эз-Зауре активисты ведут борьбу против оккупации Исламским государством. Деятельность таких групп показывает, что в Сирии действительно существует третья альтернатива. Проблема заключается в том, что они не получают поддержки и постепенно ликвидируются. Если эта альтернатива будет уничтожена, то мы останемся с двумя конфликтующими фашизмами — режима и ИГ (или других экстремистов). На данный момент, главная цель — выживание. Ситуация абсолютно критическая. Многие активисты покинули страну. Однако если бомбы перестанут падать, можно надеяться на то, что эти активисты вернутся и присоединятся к тем, кто ведет борьбу в Сирии до сих пор. Они станут гораздо более сильными. Боевые командиры обладают властью только в условиях войны.

Г: Есть ли какие-то практические способы помочь этим движениям для тех, кто находится здесь, в Англии и России? Можно ли сделать что-то, что выходило бы за рамки «политики жеста»?

Л: Да, конечно, есть. Во-первых, необходимо бороться с теми медиа, которые транслируют нарратив режима Асада и говорят, что есть только два варианта: либо действующий режим, либо ИГИЛ. В Сирии до сих пор есть множество групп и отдельных людей, преданных изначальным идеалам революции. Наша задача — найти эти группы и транслировать их голоса. Одна из главных проблем заключается в том, что все говорят о Сирии, но никто не говорит с сирийцами. Нужно сделать так, чтобы их голоса были услышаны, и показать, что существуют группы, заслуживающие поддержки. Мы также можем помочь этим группам, например, отправляя им финансовую помощь или переводя их заявления на разные языки, чтобы оказать сопротивление доминирующему нарративу. Многие из этих групп остаются невидимыми, и нам нужно сделать все, чтобы поменять положение дел. В данный момент они чувствуют себя брошенными на произвол судьбы.

Г: Вы не могли бы рассказать больше о провале левых и так называемом антиимпериализмом. Другой вопрос – как складываются отношения между движениями на арабских территориях и в курдских районах, таких как Рожава, куда с лучшими намерениями едут многие европейские анархисты, рискуя своей жизнью?

Л: Сначала я расскажу о более широкой проблеме левых. Необходимо различать две группы левых. Первая – те, кто проделал большую работу в солидарности с сирийской революцией. Эта группа малочисленна. Большинство же относятся ко второй группе, я бы сказала, авторитарных или профашистских левых. Я не верю, что эти люди на самом деле являются левыми и не вижу большой разницы между их дискурсом и тем, что транслируют крайне правые. Они помешаны на теме «смены режима». Раньше левые верили в то, что низовая борьба против тирана называлась революцией, но теперь они оставили надежду на то, что люди сами могут что-то изменить, и, вместо этого, сосредоточились на «мировой шахматной доске» и геополитических маневрах государств. Они отказываются признавать протесты и борьбу угнетенных классов. Таким образом они совершенно лишают сирийцев субъектности. Это очень расистский и ориенталистский дискурс.

Мы должны спросить самих себя, кто нас представляет: государства, политические и бизнес-элиты или сирийские рабочие, студенты, угнетенные — люди, которые в данной ситуации строят альтернативу авторитаризму. Эти авторитарные левые приняли без сомнений дискурс «войны с терроризмом», который пропагандируется режимом. В рамках этого дискурса стабильность оказывается важнее справедливости и транслируется расистскую ложь о том, что вся сирийская оппозиция состоит из джихадистов. Иногда эти левые считают сирийский режим последним бастионом антиимпериализма, несмотря на все свидетельства, которые говорят об обратном. Этот выборочный антиимпериализм направлен против США, хотя, как я уже говорила, сейчас другие агрессивные формы империализма намного больше вовлечены в сирийскую ситуацию, чем США.

Вообще большая часть западных левых способствовала тому, что солидарность с сирийской революцией стала невозможной. Алеппо стоит перед лицом абсолютного уничтожения, там творятся отвратительные зверства. Я раньше задумывалась о том, как люди могли сидеть и смотреть, как происходит Холокост, почему они не приходили в ярость, почему не вмешались. Теперь я не задаю себе этот вопрос, потому что мы видим ответ на этот вопрос в Алеппо. Мы наблюдаем масштабное истребление мирного населения, а люди бездействуют.

Причина такого положения дел в том числе заключается в том, что левые игнорировали реальные проблемы и распространяли клевету о сирийских революционерах. Если мы посмотрим на дискуссии, которые ведутся в левой среде сейчас, то увидим, что группы, оказывающие гуманитарную помощь, порицаются за получение поддержки из-за рубежа. При этом никто не выдвигает предложений о том, где им еще искать финансовую помощь, чтобы встретить гуманитарный кризис огромных масштабов в условиях разрушенной экономики. Или левые критикуют сирийскую оппозицию за то, что женщины недостаточно представлены в протестной деятельности, вместо того, чтобы говорить о массовых изнасилованиях, совершенных проасадовскими силами, или о том, как пытают арестованных женщин, или о том, с какими трудностями сталкиваются женщины перед лицом исламистских групп и в их стремлении участвовать в демократической оппозиции. Все это не обсуждается, их борьба не признается. Левые зациклены на иллюзорной идее чистой революции. Только тот, кто никогда не был вовлечен в настоящую борьбу, может верить в это. Для ситуации в Сирии это стало проблемой, идущей от левых.

Я считаю, что в конце концов, когда все иностранные силы покинут Сирию, а западные левые найдут другую тему для разговоров, мир в Сирии будет интересен лишь самим сирийцам. Все они — будь то алавиты, курды, арабы, шииты, сунниты, христиане, должны будут найти способ жить вместе, иначе все, что их ждет — ситуация перманентной войны. Те, кому небезразлична Сирия, должны поддержать демократические, антисектантские группы, чтобы они смогли продолжить действовать. Левые отказались от ответственности за все, что происходит в Сирии, и результате мы получили подъем экстремизма.

Г: Я согласен с вашим анализом. Кроме того, есть даже такие левые, которые верят, что Путин также является своего рода антиимпериалистом. Было бы смешно, если бы это был не столь важный вопрос.

Л: Да, это важный вопрос. И не только в Сирии, но и во всем мире. Меня пугает то, куда движется мир сейчас. Левые же пребывают в замешательстве и совершенно не способны ответить на вызовы времени.

Г: А как насчет Рожавы и курдского анклава? В вашей книге вы пишете, что в начале революции отношения между этими движениями и другими районами Сирии были хорошими, но потом ситуация изменилось под давлением обстоятельств. Как вы оцениваете эти отношения сейчас?

Л: Да, когда революция начиналась, она не происходила под руководством партий. Это было спонтанное движение, в которое люди организовывлись горизонтальным образом в рамках координационных комитетов, как в курдских, так и в арабских областях. Между сирийскими арабами и сирийскими курдами тогда была солидарность на низовом уровне. Но потом политические элиты стали принимать руководство: в курдских регионах — Демократический союз, в арабских — Национальная коалиция сирийских революционных и оппозиционных сил. Обе эти организации оказали плохую услугу как арабскому, так и курдскому населению, способствуя распространению сектантского дискурса.

Национальная коалиция не смогла удовлетворить курдское требование самоопределения и даже не пошла на встречу в таких несущественных вопросах, как изменение названия «Сирийская арабская республика» на «Сирийскую республику». Определенные элементы в антиасадовском объединении бомбили курдские мирные населенные пункты и пока реакция на эти военные преступления была очень слабой. С другой стороны, Демократический союз активно распространял пропаганду о сирийской оппозиции, пытаясь представить ее как целиком состоящую из джихадистов и не признавая ее разнообразие. Кроме того, он был замечен в кооперации с режимом Асада против сирийской революции. Он также захватывал территорию, преимущественно населенную арабами. К сожалению, активисты и левые также восприняли сектантский дискурс, и никто, ни курды, ни арабы, не выиграют от этого. Они должны найти способ взаимодействовать, если они хотят построить более светлое будущее.

Левые поддержали Рожаву, что было очень важно. Некоторые революционные группы добились удивительных результатов, учредив на уровне сообществ прямую демократию, добившись большого участия женщин в движении. Так что их есть за что поддерживать, но у них также есть и много проблем. Программа Демократического союза имеет и авторитарный аспект. Союз запрещает другим оппозиционным группам функционировать, а также преследует своих политических оппонентов. Так что солидарность, выражаемая с ними, должна иметь и критическую составляющую, как это происходит с другими движениями в Сирии. Повсюду в стране есть и другие локальные советы, которые имеют низовую организацию. Хотя иногда они и не включают женщин в свои руководящие органы, в других аспектах они более прогрессивны, чем курдские эксперименты, поскольку они не подчиняются партии и не держатся одной идеологической или религиозной линии. Они очень практичны и работают на обеспечение людей необходимым.

И: У меня есть несколько вопросов об участии России в сирийском конфликте. В какой-то степени это продолжение вопроса о том, что могут сделать социалисты, чтобы улучшить ситуацию. Как вы думаете, насколько необходимо сейчас антивоенное движение в России? Как вы думаете, может ли, действительно, антивоенное движение сыграть существенную роль?

Л.: Это может быть важно. Я ничего не знаю о российском активизме. Я не знаю, какой политической деятельностью можно, а какой нельзя заниматься в России. Определенно могу сказать лишь то, что нам бы хотелось стать свидетелями сильного антивоенного движения. Нам бы хотелось, чтобы российское правительство было привлечено к ответственности за совершенные им тяжкие военные преступления. Ещё важнее поставить под сомнение идею о том, что российское вмешательство направлено исключительно против терроризма. Это не так. Россия вмешалась, чтобы сокрушить демократическую оппозицию Асаду и оставить его у власти.

Конечная цель России — это Асад? Сирия ли её основной интерес? Ну, разумеется, Путин усилил влияние России в регионе. Это лишь средство, возможность увеличить количество военных баз. Думаю, что в действительности Сирия не представляет для России большого интереса, чтобы быть основной причиной интервенции. Подлинный мотив России — это желание противостоять американской гегемонии. Россия хотела занять лидирующую позицию, чего и добилась на переговорах. Я думаю, что еще одна цель — Европа. Российские бомбардировки стали причиной бегства тысячей людей в Европу. В это же самое время, Россия спонсирует праворадикальные партии, которые выступают против иммиграции. Это нарушает равновесие Евросоюза — отсюда Брексит и антимиграционная риторика. Конечно, я не думаю, что только Россия виновата в укреплении позиций правых в Европе — оно связано с неолиберальной  экономической политикой и мерами «строгой экономии». Но, вне всякого сомнения, Россия пользуется моментом и извлекает выгоду из сложившейся ситуации. Присутствие России в Сирии также даёт ей экономические привилегии — сирийская нефть и газ реализуются российским кампаниям.

Россия имеет большое влияние в пропагандистской войне. Russia Today и Sputnik News действительно подрывают демократический дискурс и саму идею универсальных ценностей. Они проводят искусную кампанию дезинформации, цель которой — не столько убедить людей занять альтернативную позицию, сколько посеять сомнения и заставить их думать: «Ну вообще-то, я не знаю, что происходит, ведь все факты относительны». Это мысль парализует, не даёт нам принять участие в происходящем. И я думаю, что это крайне опасно. Мы можем противостоять пропаганде, если услышим голоса сирийцев, их истории, рассказанные от первого лица. Ведь метод любого империализма состоит как раз в том, чтобы лишить людей права на собственную историю.

И: Хотел бы добавить кое-что от себя. Я вижу две основные проблемы, которые препятствуют возникновению антивоенного движения в России. Первая из них довольно очевидна — это сама природа российского режима. Он стал более авторитарным как раз в тот момент, когда усилилось его участие в сирийских делах. Одна антивоенная демонстрация была недавно запрещена в Москве — то есть любой её участник мог быть арестован. Эта демонстрация вообще-то была организована не левыми, а российской либеральной оппозицией, которая придерживается изоляционистской политики: их аргумент против российского вмешательства в сирийскую войну состоит в том, что Россия слишком экономически слаба и имеет слишком много внутренних проблем, чтобы разбираться с Сирией. С их точки зрения, вся операция в Сирии — просто авантюра Путина, без которой у нас  своих проблем хватает. У левых другая повестка. Но я бы сказал, что проблема в России состоит еще и в том, что большинство российских левых подвержены влиянию западных левых, выступающих за Асада. Российские левые сомневаются в том, что в Сирии остались хоть какие-то демократические силы. С другой стороны, российский левые сами поставляют эту информацию западным левым. Получается какое-то двойное движение: с одной стороны, влияние западных левых, а с другой, российских левых, которые искажают картину, особенно те, из них, кто придерживается геополитической логики «противоборствующих лагерей». После конфронтации с Западом многие российские левые стали лояльным Путину — они видят в нём борца с Западом. Играет свою роль и советская ностальгия.

Л: Не знаю, сколько еще продержится идея о том, что Путин сражается с Западом, после того, как они с Трампом станут союзниками. Нельзя забывать, что Россия и США под руководством Обамы какое-то время сотрудничали в борьбе против ИГИЛ. Россия также поддерживает военное сотрудничество с Израилем. Идея того, что Россия представляет антиимпериалистическую линию, очень сомнительна. В реальности дела обстоят иначе. Элиты в конечном итоге объединятся, чтобы защитить свои интересы, которые противоположны чаяниям простых людей. Вот о чём мы должны думать и против чего выступать, если являемся последовательными антиимпериалистами. 

И: Я совершенно согласен. Однако левые в России и на Западе одинаково поддаются искушению поддерживать Путина. С одной стороны, это антиамериканская позиция, а с другой, преувеличенный образ неолиберального глобального порядка, который якобы подрывает Путин и даже Трамп. Стыдно признаться, но какая-то часть российских левых если не поддерживает Трампа, то как минимум приветствует его победу как знак конца неолиберального проекта. Они говорят, что уж теперь изменения неизбежны и Трамп им может даже поспособствовать. Это только демонстрирует общую деградацию всей левой перспективы под влиянием пропагандистского разыгрывания новой Холодной войны.

Следующий вопрос касается природы отношений между Путиным и Асадом. Считаете ли вы, что у Асада есть рычаги давления, чтобы использовать Путина? Часто говорят о том, что Путин был покровителем Асада, лидером в этих отношениях. Однако я подозреваю, что у Асада также есть влияние на Путина, и  даже может быть инициатива в этих отношениях. Что вы думаете об этом?

Л: Это хороший вопрос. И у меня нет точного ответа. Во многих отношениях режим Асада проиграл. Люди, которые сражаются на его стороне, вообще не сирийцы. Он очень зависит от России и Ирана. Режим и приближенные Асада сейчас очень озабочены тем, насколько сильно внешнее влияние, находится ли Сирия под оккупацией России и Ирана. К примеру, мы все видели, что переговоры об Эз-Забадани велись не Сирией, а Ираном. Насколько Сирия сейчас контролирует ситуацию? Даже сирийские силы, поддерживающие Асада, сейчас в полном замешательстве. Кажется, они уже подчиняются не режиму, а алавитским военачальникам, которые обладают властью и влиянием в тех или иных областях страны. Это большой вопрос — насколько режим Асада контролирует ситуацию в Сирии. Его власть многими воспринимается как иностранная оккупация.

Интересно будет посмотреть, как в будущем сложатся отношения между Россией и Ираном. Кажется, присутствует какое-то напряжение, и сейчас трудно оценить, насколько всё это серьёзно. Буквально пару дней назад появились неподтвержденные сведения о том, что Россия бомбит иранские шиитские базы. Мы не знаем наверняка, потому что информацию из Сирии сейчас трудно проверить. Но напряжение есть, и оно будет только усиливаться. Трамп и его новая  администрация враждебно относятся к Ирану. Так что если Путин будет сближаться с Трампом, ход действий может снова измениться. Я не понимаю, каково соотношение сил на данный момент. Неясно, кто именно будет контролировать Сирию, когда оппозиция будет раздавлена — а ведь именно к этому всё сейчас и идёт.

И: Верное замечание. Нам действительно стоит следить за отношениями Путина и Ирана. У меня больше нет вопросов.

Л: Тогда у меня вопрос к вам, поскольку раньше у меня не было возможности пообщаться с российским активистом. Как вам кажется, что будет дальше с точки зрения России? Существует ли возможность для сирийских активистов быть услышанными российскими активистами?

И: Должен признать, что сейчас российские левые разобщены и сбиты с толку. Движение пережило несколько расколов, не только из-за внутренний борьбы (это происходит повсеместно), но и из-за конкретных событий. В 2011–2012 годах в России прошла волна оппозиционных протестов против Путина, массовые митинги, в особенности, в Москве и Санкт-Петербурге. Какая-то часть левых отказалась от участия в этом движении, поскольку они не хотели иметь ничего общего с либералами, которые в нем доминировали. Однако большинство левых, даже просоветских и ностальгирующих по СССР, приняли участие в движении. Но потом случилась ситуация с Крымом. После аннексии Крыма значительная часть российских левых изменила свои позиции и стала преимущественно лояльна к Путину, поскольку теперь они видели в нём человека, который восстанавливает советский проект.

Антиимпериалистические интернационалистские левые в России немногочисленны. Они очень сильно пострадали от преследований правительства. Десятки людей были отправлены в тюрьму после событий 2011–2012 годов. Интернационалистские левые в кризисе. Среди них нет известных  лидеров, а организации насчитывают только десятки людей. Для меня важно по крайней мере иметь ясную позицию и высказывать её. Я представляю Российское социалистическое движение, небольшую группу из, может, сотни людей по всей стране. У движения троцкистские корни, но оно создавалось по образцу широкой левой организации, которой так и не смогло стать (образцом была французская французская Новая антикапиталистическая партия).

Сама политическая ситуация является препятствием для создания антивоенного движения России. Я не думаю, что антивоенная позиция сейчас влиятельна в России, потому что либеральная оппозиция занята другими делами. К сожалению, российское присутствие в Сирии не становится поводом для морального негодования в России. Проблема в том, что даже такие мейнстримные западные медиа, как New York Times, правы в том, что обвиняют российское население в молчании по этому поводу. То, что они говорят, правда. Для оппозиции российское присутствие в Сирии — это не моральная проблема.

Л: Дело не только в России. Весь мир не смог солидаризоваться с Сирией.

И: Я думаю, что в конечном счете на Западе существует понимание того, что идёт гражданская война и сотни тысяч людей уже мертвы. В России правительство успешно сеет сомнения, скрывает реальное положение дел. Они ставят перед собой задачу не навязать определенный взгляд, но спутать картину в целом, дезориентировать население. Люди даже не подозревают, что неисламистские силы сражаются против Асада. Как в таком случае не быть уверенным, что Россия не делает что-то положительное в этой ситуации? Российские власти спекулируют на этой неразберихе.

Л: Это я и пытаюсь сказать о пропагандистской войне и кампании по дезинформации. Я согласна с вами на все 100%: цель заключается в том, чтобы всех запутать, так что люди не будут знать, что происходит.

И: В последние годы какие-то конкретные события спровоцировали большие оппозиционные протесты в России. Было даже антивоенное движение, но в отношении Украины. Когда люди подумали, что может начаться открытая война с Украиной, на демонстрацию вышли 30 тыс. человек, что для России много. Но в ситуации с Сирией из-за полной дезориентации, а также из-за непоследовательной позиции либералов  реакция очень слабая. Левые должны возглавлять антивоенное движение в случае с Сирией, но этого не происходит из-за слабости левых и симпатии к Асаду у многих из них. Позиция нашего сайта всегда была против Асада. Мы старались сделать распространять такие материалы в России, чтобы прояснить ситуацию. И за это, даже со стороны левых, мы получили обвинения в получении денег от Госдепа. По сути, это двойная изоляция.

Л: Эти обвинения звучат отовсюду.

И: Ирония в том, что российское правительство само обвиняет всех в получении денег Госдепа. Но когда дело касается Сирии, становится возможным, даже для левых, которых преследует правительство, обвинять других левых в том же самом. Это странный поворот. Но в любом случае, наши усилия направлены на то, чтобы распространять информацию, помочь другим узнать реальное положение дел и сделать анти-Асадовскую позицию более заметной.  

В подготовке материала участвовали Галина Кукенко, Илья Будрайтскис, Мария Кочкина, Илья Матвеев.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=8858 6
Правопопулистский момент http://openleft.ru/?p=8701 http://openleft.ru/?p=8701#comments Sat, 12 Nov 2016 15:48:50 +0000 http://openleft.ru/?p=8701 right-wing-populism

Победа Трампа на выборах в США, непредвиденная и непредсказанная, в то же время идеально вписывается в глобальный тренд. По всему миру, от маленькой Венгрии до гигантской Америки, добиваются значительных успехов или даже приходят к власти политики, похожие друг на друга как две капли воды. Это авторитарные национал-популисты. Они клеймят внутренних и внешних врагов, обещают сделать Америку (Англию, Францию…) снова великой, не верят в изменение климата, зато верят в патриотизм и традиционные ценности. Их любимая тема – миграция; здесь они дают себе волю. В экономике они националисты, критикующие глобальные союзы от ЕС до НАФТА. Представляя себя аутсайдерами, они обещают бороться с коррупцией «сытых котов» из традиционной элиты. 27% за UKIP на выборах в Европарламент и победа правой кампании за Brexit в Великобритании; 28% за Национальный фронт на региональных выборах во Франции; триумф правых в восточноевропейских странах; наконец, ошеломившая весь мир победа Трампа в США, — все говорит о том, что сейчас их время.

Во многом успехи правых питают друг друга и придают динамику их глобальному подъему. Кроме того, правые успешно пользуются конъюнктурой. Американский исследователь Кас Мадд отметил, что 2015 год стал годом «идеального шторма» правых популистов. Были задействованы все три компонента их идеологии: кризис беженцев активировал нативизм, т.е. радикальный этнонационализм; террористические атаки активировали авторитаризм, т.е. идеологию порядка и безопасности; наконец, кризис Еврозоны активировал популизм, т.е. антиэлитную риторику, направленную против «евробюрократов».

В то же время подъем правых не исчерпывается ситуативными факторами. Его структурная причина – двойной кризис неолиберальной гегемонии. Неравенство, безработица и ненадежная занятость, сопровождающие медленный рост после глобальной рецессии 2007‑2009 годов, сочетаются с самоизоляцией неолиберальных политических сил, слившихся до полной неразличимости и замкнувшихся в повторении здравого смысла, который уже никого не убеждает. Неолиберальная экономика не работает, а неолиберальная политика никому не нужна. Правые популисты паразитируют на этом двойном кризисе, никак не способствуя его разрешению. Ситуация лучше всего описывается известной фразой Грамши: «Кризис заключается именно в том, что старое уже умирает, а новое ещё не может родиться; в этом междуцарствии возникает множество разнообразнейших патологий». Национал‑популизм как раз и относится к числу таких патологий.

Голосование за правых евроскептиков на выборах в Европарламент.

Голосование за правых евроскептиков на выборах в Европарламент.

В то же время в посткризисный период пробивает себе дорогу и левая альтернатива неолиберальному status quo: альтернатива, обещающая настоящие изменения. Начавшись с уличного «движения площадей» и других значимых протестов, она постепенно проникает в электоральную политику благодаря новым партийным проектам и «второй молодости» выживших в неолиберальной пустыне социал-демократов старой формации, таких как Джереми Корбин и Берни Сандерс. Успех левых отчасти объясняется теми же причинами, что и успех правых, а именно, дискредитацией неолиберального центра. Однако этот успех пока куда скромнее, и причина не только в стратегических и тактических ошибках (прежде всего, в так и не найденной эффективной формуле сочетания уличной и электоральной политики). Приход к власти левых куда опаснее для правящего класса, чем приход к власти национал-популистов. С Трампом договориться проще, чем с Сандерсом.

Политическое поле и особенно политическая риторика по всему миру поразительно унифицируются. В основе двух лагерей – два базовых чувства. Правые играют не столько на злости как таковой, сколько на самовлюбленном наслаждении обывателя от критики либерального «лицемерия». При этом, разумеется, лицемерна сама эта критика, в которой привилегированные (белые мужчины) каким-то образом оказываются «жертвами» непривилегированных (мигрантов, расовых и этнических меньшинств). Либералы, в свою очередь, играют на столь же самовлюбленном наслаждении от критики правого «варварства», начисто отрицающей связь этого «варварства» с предшествующим (или продолжающимся) периодом либерального господства.

Здесь трудно не заметить сходства с Россией. Путин, к третьему сроку превратившийся в типичного правого популиста, духовного собрата Орбана и Трампа, предлагает россиянам наслаждаться ролью жертвы (и вместе с тем «встающего с колен» агрессора), тогда как либеральная оппозиция ищет причины популярности такой риторики где угодно, только не в провале либерального проекта в 1990-е и в начале 2000-х (когда этот проект парадоксальным образом олицетворял тот же Путин).

Трамп останется Трампом, Путин останется Путиным. А вот оппозиция – как в США, так и в России – может измениться. В США у этих изменений есть мотор. «В ближайшие дни я представлю серию реформ с целью обновления Демократической партии, — сообщает Берни Сандерс на страницах «Нью-Йорк Таймс». – Я убежден, что партия должна освободиться от связей с корпоративным истеблишментом, чтобы вновь стать активистской партией людей труда, пожилых и бедных. Мы должны широко раскрыть двери партии, приветствуя идеализм и энергию молодежи и всех американцев, сражающихся за экономическую, социальную, расовую и экологическую справедливость». По мысли Сандерса, демократы должны не защищать status quo, а сами атаковать его, ставить во главу угла не «культурные войны», а последовательную критику неолиберализма. При всех различиях в контексте, путь борьбы с авторитарным популизмом, на который указывает Сандерс, актуален и для России.

Илья Матвеев – исследователь, преподаватель.

Иллюстрация — Vox.com.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=8701 1
Улюкаев и «экспортный рост» http://openleft.ru/?p=8299 http://openleft.ru/?p=8299#comments Thu, 23 Jun 2016 15:18:09 +0000 http://openleft.ru/?p=8299 71021

Современная российская политика – это не только «Путин-Крым-Россия», размашистый патриотизм и изощренная конспирология. В ней есть место куда более приземленным, реалистическим вещам. К примеру, министр экономического развития Алексей Улюкаев недавно опубликовал в «Ведомостях» программную статью, от которой, кажется, погрустнеет любой энтузиаст-патриот. По контрасту с громкими заявлениями вождей и примкнувших к ним казаков-байкеров этот текст производит особенно сильное впечатление.

Во-первых, на экономический рост более 2% в год Улюкаев не надеется – и даже такой рост прогнозирует не ранее 2018 года.

Во-вторых, «выйти на траекторию роста» Улюкаев предлагает, сохранив и усилив, а не изменив экспортную модель экономики при слабом внутреннем спросе. Именно ставка на экспорт, с точки зрения Улюкаева, позволит достичь тех скромных показателей роста, о которых он говорит. Экспорт должен быть несырьевым, что означает «встраивание в глобальные цепочки добавленной стоимости», т.е. размещение иностранных производств на российской территории, раз уж российская рабочая сила так удачно подешевела в кризис.

Впрочем, – и это главное, – дешевизны недостаточно. Труд надо дисциплинировать путем либерализации ТК, включающей «расширение практики заключения срочных трудовых договоров, упрощение процедур увольнения, в том числе по инициативе работодателя». Помимо этого, с целью «снижения дефицита трудовых ресурсов на рынке» следует повысить пенсионный возраст до 63-65 лет.

Повторюсь, на фоне внешнеполитической гигантомании эта экономическая программа для страны Третьего мира с нищей и бесправной рабочей силой, а также продажей сырья и экспортными «макиладорами» в качестве основы экономики, — выглядит просто вызывающе.

Однако именно этот сценарий все активнее навязывается населению. Наряду с «крымским консенсусом» официозного патриотизма власти пытаются создать новый консенсус, суть которого – в попытке выйти из кризиса за счет большинства, дальнейшем сокращении гарантий занятости и жесткой экономии на социальных расходах. Задача правительства – сделать этот новый консенсус столь же безальтернативным, что и консенсус «патриотического единства», любая оппозиция которому приравнивается к «национал-предательству».

Населению, убеждают члены кабинета и либеральные эксперты, пора привыкнуть, что коррумпированные чиновники, менеджеры госкорпораций и олигархи останутся на своих местах, а экономические и бюджетные проблемы будут решаться «арифметически неизбежным», как выразился один комментатор, повышением пенсионного возраста, расширением «гибкой» (т.е. ненадежной) занятости и дальнейшим сокращением трудовых и социальных прав. Реформы – будут, и, конечно, непопулярные, — говорит Кудрин. Других реформ у нас для вас нет.

Удивительным образом, безальтернативность российского «особого пути», связанного с консервативной мобилизацией и противостоянием Западу, превращается в безальтернативность другого рода, хорошо известную на самом Западе, — безальтернативность неолиберальной политики.

Вот только на Западе эта безальтернативность все чаще ставится под вопрос — и на улицах, и в парламентах. Нет никаких причин, почему это не может произойти и в России. Франция уже три месяца в огне из-за изменений трудового законодательства в духе тех, что предлагает в своей статье Улюкаев. Долго ли получится спасать от огня Россию патриотичными скрепами и «сакральными местами»?

Илья Матвеев — исследователь, преподаватель.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=8299 2
О плане Глазьева — всерьез http://openleft.ru/?p=7162 http://openleft.ru/?p=7162#comments Wed, 04 Nov 2015 10:08:01 +0000 http://openleft.ru/?p=7162 MINSK, BELARUS. OCTOBER 10, 2014. Russian president Vladimir Putin, presidential aide Sergei Glazyev (R-L front) and foreign minister Sergei Lavrov (background) at a session of the Supreme Eurasian Economic Council at the level of heads of states at Minsk's Palace of Independence. Mikhail Metzel /TASS Белоруссия. Минск. 10 октября. Советник президента РФ Сергей Глазьев, президент России Владимир Путин (слева направо на первом плане) и министр иностранных дел РФ Сергей Лавров (на втором плане) в перерыве заседания Высшего Евразийского экономического совета на уровне глав государств во Дворце Независимости. Михаил Метцель/ТАСС

Сергей Глазьев, российский экономист и советник Путина, все чаще появляется в новостях. Он много выступает с докладами о «неотложных мерах», которые могли бы помочь выйти из кризиса, перезапустить экономический рост и совершить технологический рывок. Либералы от предложений Глазьева просто отмахиваются, считая их завиральными идеями, которые быстро приведут страну к катастрофе. Патриоты разных оттенков, включая «красных консерваторов», Глазьева скорее поддерживают, но не особенно вникают в его идеи.

Реальный статус и влияние Глазьева оценить трудно. С одной стороны, должность советника президента явно что-то значит. С другой, экзотические и просто нелепые высказывания Глазьева о «миллионах психически больных украинцев», «нацисте Порошенко» и необходимости «объединить церковь с государством» вроде бы выводят его за рамки осмысленной дискуссии, делая стопроцентным маргиналом.

И все же трудно не заметить, что в последнее время у Глазьева появляется все более серьезная аудитория, вплоть до Совбеза РФ, где он выступал 15 сентября. Уже поэтому к предложениям Глазьева стоит приглядеться. Помогут ли они экономике, как повлияют на общество, чьи интересы выражают?

В целом экономические идеи Глазьева представляют собой смесь из неосоветского модернизаторства и финансового национализма, который набирает популярность во многих странах, особенно после кризиса. Глазьев предлагает установить политический контроль над ЦБ РФ, обеспечить дешевый внутренний кредит, перестать хранить деньги в гособлигациях США, создать независимую платежную систему стран БРИКС, установить контроль над движением капитала, жестко ограничить использование иностранных валют в национальной экономике, бороться с офшорами. Чтобы совершить технологический рывок, по мнению Глазьева, необходимо «развертывание системы стратегического планирования с централизацией ключевых функций на уровне Президента России», которая позволила бы в кратчайшие сроки перейти к «новому технологическому укладу».

Здесь следует сказать, что некоторые страны реализуют отдельные элементы плана Глазьева, и более того, в кратко- и среднесрочной перспективе это дает эффект. Так, премьер-министр Венгрии Виктор Орбан, пришедший к власти в 2010 году, не только нанес серьезный удар по демократическим институтам, но и перешел к «неортодоксальной», т.е. противоречащей рекомендациям МВФ финансовой политике. Он установил прямой политический контроль над ЦБ, отложил на неопределенный срок переход на евро, атаковал банки с иностранными собственниками и установил для них специальные налоги, ограничил кредиты в иностранных валютах, обеспечил дешевые кредиты для венгерского среднего и малого бизнеса и резко сократил бюджетный дефицит и госдолг путем национализации системы частных пенсионных накоплений, которая принесла в бюджет 14 млрд долл. Все это привело к возобновлению экономического роста и улучшению основных макроэкономических показателей: отношения госдолга к ВВП, уровня бюджетного дефицита, уровня инфляции и торгового баланса. При этом венгерские гособлигации успешно торгуются на международных рынках, а «неортодоксальные» финансовые меры Орбана позволили добиться «ортодоксальной» цели: сокращения бюджетного дефицита ниже рекомендуемых ЕС 3%.

orban

Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан.

«Для исследователей международной политической экономии венгерский опыт демонстрирует, что финансовый национализм – это не просто пустые фантазии неосведомленных политиков. Такой курс может проводиться в самом сердце Европы и не препятствовать развитию экономики», — делают вывод Джулиет Джонсон и Эндрю Барнс, опубликовавшие исследование финансовой политики Орбана в престижном International Review of Political Economy.

Однако все это не значит, что (1) план Глазьева сработает и приведет к положительным экономическим результатам в России, (2) он не будет иметь тяжелых социальных последствий.

Прежде всего, основное противоречие российского капитализма (а Глазьев хочет именно спасти капитализм, а не заменить его чем-то другим) находится не в финансовой/монетарной сфере, а в «политическом» характере этого капитализма: взаимопроникновении власти и собственности, господстве рентоориентированных (или, проще говоря, занятых воровством) бюрократических элит. Это хорошо видно на примере т.н. «деофшоризации», которую Путин давно уже объявил и без Глазьева: недавно была вскрыта схема по выводу 6 млрд долл., осуществленная братьями Ротенбергами, то есть бизнесменами, приближенными к Путину. Не исключено, что сам Путин и был конечным бенефициаром. Налицо, скажем так, парадокс. К разрешению которого Глазьев даже не приближается.

Кто будет пользоваться дешевым внутренним кредитом и всеми государственными льготами, которые предлагает Глазьев? Те же госкорпорации, которые уже сейчас не могут обеспечить экономический рост. Как бороться с такого рода коррупцией, не проводя политических реформ? Никак. В политическом плане Глазьев предлагает всего лишь очередную «централизацию ключевых функций на уровне Президента России», но все и так уже завязано на Путине. «Централизация», создание каких-то неконституционных «комитетов», которые предлагает Глазьев, только еще больше разбалансирует и так уже практически неспособную к эффективной работе бюрократическую машину, еще усилит возможности для коррупции, потому что не решает главного вопроса – подотчетности власти населению.

И наконец, финансовый национализм отнюдь не означает перехода к прогрессивной социальной политике. Так, Орбан совмещает отдельные «неортодоксальные» меры в финансовой сфере с вполне себе «ортодоксальными» в социальной. Проще говоря, с 2010 года в Венгрии проводятся брутальные неолиберальные реформы: увольнения бюджетников, сокращение социальных пособий, введение плоского подоходного налога, что в сочетании с резким ростом НДС приводит к регрессивному налогообложению. Орбан заботится о «национальной буржуазии», а не о бедных, которые вместе с цыганами просто пополняют ряды «внутренних врагов». Нет никаких причин, почему российские власти не стали бы реализовывать план Глазьева именно в таком виде – робкие протесты самого Глазьева («А как же наука! НИОКР! Технологический уклад!») вряд ли кого-то будут волновать. Пример Венгрии показывает: чудес не бывает, политический авторитаризм не приводит к расширению социальных прав, — к такому расширению приводит социальный протест, который авторитарные режимы подавляют.

glaziev2

Сложно не увидеть прямой связи между ростом экспертной активности Глазьева и стремительным увеличением военного бюджета вкупе с репрессивным курсом Кремля внутри страны. Повторяемый во всех его докладах последних двух лет тезис — против России ведется «гибридная война», организованная Америкой, и предлагаемые экономические меры являются единственным способом обеспечения национальной безопасности. Поддержка науки и рост инвестиций в высокие технологии рассматриваются Глазьевым практически исключительно в контексте интересов военно-промышленного комплекса.

Финансовый национализм и милитаризм органично сочетаются с подавлением свободы слова («информационная безопасность») и усилением борьбы против «пятой колонны». Ведь Запад, мечтающий об уничтожении русской православной цивилизации, пытается опорочить самое святое: «Удары будут наноситься, прежде всего, по опорам высшей государственной власти. Бюрократия будет обвиняться в коррупции и дискредитироваться в глазах населения… правоохранительные органы будут выбиваться из-под государства страхом перед ответственностью за противоправные насильственные действия».

Левым следует отбросить всякие иллюзии о том, что в России «государственники» борются с «олигархами-компрадорами», при этом Глазьев выражает интересы «государственников», выступающих за хороший, «национально-ориентированный» капитализм, а либеральные политики – интересы «компрадоров», которые хотят подчинить Россию Западу. Правящий класс в России один и состоит из патронажной пирамиды друзей Путина разной степени приближенности — как чиновников, так и бизнесменов. Правила игры были установлены в 2004 году и с тех пор практически не менялись. Рост популярности Глазьева в чиновничьих кабинетах скорее говорит о попытках нащупать какую-то альтернативную стратегию самосохранения в условиях нынешнего кризиса и экономического тупика. Но даже если власти решатся на частичную реализацию этой «неортодоксальной» программы на свой страх и риск, можно с уверенностью заявить, что сделано это будет за счет населения, а не в его интересах.

Если у кого-то есть большое желание бороться за «национально-ориентированный капитализм», — стоит поддерживать Кудрина, а не Глазьева. Российский малый и средний бизнес, не включенный в патронажные сети разного уровня, куда больше выиграет от сокращения административных барьеров и бюрократического хищничества, а также от любого, сколь угодно малого расширения политической демократии и восстановления государственных институтов, прежде всего судов, чем от техно-модернизаторских фантазий Глазьева. Однако левым, вообще говоря, не свойственно бороться за капитализм, пусть даже «национально-ориентированный». Их цель – борьба за социальные и политические права наемных работников, борьба с классовым, гендерным, этническим, расовым угнетением. Православный экономист Глазьев к этой борьбе не имеет ни малейшего отношения.

Илья Матвеев — исследователь, преподаватель.

При участии Ильи Будрайтскиса.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=7162 10
Сословный неолиберализм http://openleft.ru/?p=5883 http://openleft.ru/?p=5883#comments Sat, 21 Mar 2015 07:45:13 +0000 http://openleft.ru/?p=5883 Палата в роддоме ЦКБ Управделами президента РФ.

Палата в роддоме ЦКБ Управделами президента РФ.

Недавно «Известия» взорвали российский интернет действительно шокирующей новостью: президент подписал указ, существенно расширяющий перечень лиц, которые имеют право на бесплатные или льготные лекарства. Расширяющий за счет чиновников всех видов, от министров до аппарата омбудсмена (полный список доступен по ссылке, прочитавший до конца получит особое мазохистское удовольствие), членов их семей (!) и «иных лиц» (!!). Также право на лекарственное обеспечение, по мнению «Известий», теперь имеют чиновники, ушедшие на пенсию с указанных должностей.

Песков тут же все опроверг, но указ – вот он, судите сами.

Возможно, право на лекарства по новому указу действительно получают не все чиновники, а только те, кто и раньше пользовался льготами, как пытаются доказать кремлевские спикеры (хотя в ведомственной больнице получить льготные лекарства будет в любом случае гораздо проще, чем в обычной, справедливо замечает «МК»). Но дело отнюдь не только в лекарствах: указ закрепляет за всем списком привилегированных лиц право получать медицинскую помощь, выходящую за рамки ОМС, за счет бюджета – и уж тут двойных толкований быть не может. К тому же появился он не на пустом месте: закон, позволяющий президенту принять соответствующий указ и составить такой список, был принят еще 22 октября 2014 года (тогда он, кстати, тоже наделал шуму).

Зачем это было сделано? Очень просто – страна все решительнее переходит на «одноканальное финансирование» медицины. Это значит, что плебс должен платить за свое лечение сам путем отчислений в фонды медицинского страхования, без каких-либо дополнительных бюджетных расходов. Оно и понятно: в стране кризис, медицина должна лечь под нож первой (не оборонные же расходы сокращать; их и не сокращают).

Палата в роддоме №3, Тамбов.

Палата в роддоме №3, Тамбов.

Денег в фондах медицинского страхования, разумеется, недостаточно и тарифы ОМС ни о какой бесплатной медицине говорить не позволяют. Но страховая медицина, повторюсь, для плебса. Патрициям ОМС мало – им нужно полноценное лечение, причем обязательно за государственный счет. Поэтому традиционно существующую в России «ведомственную медицину» (т.е. медицину для высших сословий) надо тщательно оградить от ужасов «одноканального финансирования» специальными законами и указами.

Как здесь не вспомнить о работах социолога Симона Кордонского, доказывающих, что в России по-прежнему сословный строй (ведомственная медицина, кстати, в его книгах упоминается).

Однако этот сословный строй крайне причудливый. Он сосуществует с рынком, но этот рынок (с его опасностями и рисками) – для низших сословий. Высшие сословия от его превратностей не страдают.

Когда в прошлом году президент обратился с традиционным посланием к Федеральному собранию, все стали обсуждать его диковенные слова про Крым как «сакральное место». Я же из профессионального интереса сразу заглянул в конец – туда, где, как и во всех предыдущих посланиях, речь идет о социальной политике.

Палата

Душ, палата «люкс» ЦКБ Управделами президента РФ.

«Что касается системы здравоохранения, то в течение следующего года здесь необходимо завершить переход к страховым принципам… – говорит Путин. – Мы должны исключить дискриминацию негосударственного сектора в социальной сфере, убрать для него все барьеры… Конкуренция – это решающий фактор повышения качества услуг социальной сферы».

Таким образом, если в идеологии и внешней политике Путин все более националист и консерватор, то в социальной сфере – по-прежнему неолиберал. Повторяется все тот же набор идей: коммерциализация, конкуренция, эффективность. Более того, все эти принципы должны вводиться еще решительнее, чем раньше.

Но это, как мы видели, для плебса. Страховая медицина, конкуренция, негосударственный сектор – все это для него. Для патрициев предусмотрена отдельная, ведомственная система медицинских учреждений, санатории и все, что душа пожелает – конечно, за государственный счет (ведь источник сословных привилегий – государство, а не деньги). Казалось бы, о какой конкуренции может идти речь, если часть больниц просто выведена за рамки ОМС, эту конкуренцию организующего? Конкуренция для одних, особый порядок для других?

Именно так. Большая часть страны продолжает кататься на американских горках «реформы бюджетной сферы», специальные люди из либеральных институций и примкнувшая к ним Ирина Ясина объясняют для плебса, почему «реформа» и «оптимизация» — как раз то, о чем он всегда мечтал. В это время высшие сословия спокойно лечатся в ведомственных клиниках, в которых нет очередей и «нет палат, кроме одноместных». Перечень высших сословий определяет лично президент. О «конкуренции» и «эффективности» для остальных говорит тоже президент.

И все же до сих пор находятся те, кто считает, что именно он, президент, изо всех сил борется… с «либеральным заговором».

Роддом №3, Тамбов.

Душ, роддом №3, Тамбов.

P.S. От своей нечаянной журналистской смелости «Известия» так перепугались, что опубликовали извинения (перед чиновниками!!). Это в своем роде шедевр постсоветского медиа-абсурда. «Я понимаю, чем вызвано негодование некоторых госслужащих, возмутившихся трактовкой указа, которая была опубликована в статье «Известий». Многие из них не пользовались льготами и не собирались этого делать, и заявления о том, что теперь они будут получать бесплатные лекарства, таких госслужащих могли оскорбить», — сообщает главный редактор. То есть за случайную публикацию статьи, напомнившей о «естественных» привилегиях служилого сословия, редактор не долго думая… извиняется перед служилыми людьми. Показательное завершение показательной истории про сословный строй в России.

Илья Матвеев – исследователь, преподаватель.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=5883 2