Полина Дячкина — Открытая левая http://openleft.ru Один шаг действительного движения важнее целой дюжины программ (Маркс) Wed, 01 May 2024 19:36:44 +0000 ru-RU hourly 1 https://wordpress.org/?v=4.9.25 «Насилие они вообще игнорируют» http://openleft.ru/?p=6111 http://openleft.ru/?p=6111#comments Sun, 26 Apr 2015 10:46:57 +0000 http://openleft.ru/?p=6111 pyatyi

16 января 2015 года Минюст России внёс правозащитную организацию Комитет против пыток в реестр НКО, «выполняющих функции иностранного агента». Основанием послужило заявление прокурора Нижегородской области Олега Понасенко, считающего, что информирование общественности о пытках полиции «направлено на изменение государственной политики РФ». 3 апреля 2015 года Советский районный  суд Нижнего Новогорода отказался признать решение Минюста незаконным. Впереди у правозащитников – суд апелляционной инстанции.  

Комитет против пыток был создан 15 лет назад. Как всё начиналось?
Комитет против пыток начал работать в 2000 году в Нижнем Новгороде над одним конкретным кейсом – делом Михеева. Этого нижегородского гаишника задержали по подозрению в изнасиловании и убийстве девушки. Его и избивали, и ток пускали через уши. Он всё подписал, но пытки продолжались. В итоге, понимая, что его ничто не спасёт, он выпрыгнул из окна РУВД, сломал себе позвоночник. По сей день он инвалид. И когда он уже лежал в больнице, прикованный к кровати наручниками, эта девушка, живая и невредимая, вернулась домой.

Про него попытались тихо забыть. Но нижегородское сообщество в лице журналистов, юристов и общественников это дело просто так не оставило. Людей потрясло, что человек сознался в изнасиловании, убийстве и ещё в окно выпрыгнул – что же с ним должны были делать? И пока общественники работали по этому делу, граждане стали обращаться с подобными историями. У кого-то родственников пытали в полиции, из кого-то выбивали показания. Тогда стало понятно, что нужна организация, которая занималась бы проблемой незаконного насилия со стороны сотрудников правоохранительных органов. Ну вот Игорь Александрович Каляпин со своими соратниками и создали такую организацию. Дело Михеева закончилось жалобой в Европейский суд. Двоих сотрудников милиции осудили, Михееву присудили компенсацию. По сей день Комитет, нижегородцы наши, с ним отношения поддерживают.

А как возникли региональные представительства?
В Оренбурге был Дюндин Вячеслав Алексеевич. На тот момент – журналист «Оркского вестника». Он о беспределе правоохранительных органов много писал. В общем, пытался искоренить проблему в одиночку. КПП нижегородский с ним связался, и в результате в 2007 году возникло оренбургское отделение.

Так и в других регионах. В Башкирии был Садыков… В Казани есть правозащитная ассоциация «Агора», там отделение создавать смысла не было. Ну, Чечня стоит обособленно. В Чечне систематически нарушаются права человека, а то, что называется региональной властью – это просто формальность. Это, на самом деле, феодальное государство…

843881_337134769720465_706483570_o

Люди Кадырова?
Да. Больше всего там люди боятся Кадырова и его приближённых. После убийства Наташи Эстемировой там стало невозможно работать многим правозащитным организациям. Офис КПП недавно подожгли. Но наша сводная мобильная группа в Чечне продолжает работу.

Игорь Александрович в интервью на оренбуржском «Эхе Москвы» сказал, что в других регионах с «таким бардаком не сталкивался». Расскажите, что у вас происходит?
Я контекст проясню. Бардак – это не означает, что у нас пыток больше, чем в других регионах…

Он говорил, что Следственный комитет три года не возбуждал уголовное дело.
Именно. Они раз за разом выносили постановления об отказе в возбуждении уголовных дел. Причем в тех случаях, где данных о признаках преступления было, что называется, за глаза. Сейчас расследуется дело троих ребят – Ниматова, Ферапонтова, Садовского  –  по ним в течение пяти лет было вынесено 17 отказов в возбуждении уголовного дела. Их в 2008 году полицейские избили очень жестоко. Нам тогда удалось компенсацию по незаконному задержанию получить – вы не поверите, 500 рублей на человека. Один из них принципиально не стал эти деньги получать. И так по многим делам, не только по этим ребятам.

Чаще всего Следственный комитет пытается быстро замять дело и никому об этом не сказать в надежде, что все забудут. По закону они должны прислать решение. И вот ты пытаешься добиться этого решения, узнать, почему они не отвечают…

И это новые проволочки?
Очень серьезные проволочки. Потом доходит до суда, ты знакомишься с материалом и оказывается, что они ничего не расследовали, а время-то идет! Ты само постановление уже обжалуешь. За день до судебного заседания они сами его отменяют, и месяц ты опять ждешь. Либо постановление выносят незаконное, в тот же день его отменяют, и еще месяц бездействуют. А формально у них идет проверка. И ты с материалами не можешь ознакомиться, ты просто ничего не знаешь, что там происходит. А сроки идут, доказательства теряются.

Часто ли дела доходят до Европейского суда?
Очень часто. У нашей организации политика – использовать все внутригосударственные правовые средства. Достаточно получить два или три отказа в возбуждении уголовного дела и идти в Европейский суд. Мы обычно стараемся, чтобы наш Следственный комитет сделал до конца свою работу.

С тех пор, как избили этих ребят, о которых я вам говорил, больше шести лет прошло. Только в апреле прошлого года мы подали в их интересах жалобу. У нас есть человек, который стал в оперативно-розыскной части инвалидом второй группы, его оттуда в больницу увезли парализованного. Александр Ждан. По нему мы пять лет на национальном уровне пытались чего-то добиться и только потом подали жалобу в Европейский суд. Кстати, она была в рекордно короткие сроки коммуницирована властям России.

Что происходит с этими людьми, которые по шесть, семь лет ждут решений? Вы им помогаете?
Первый грант Комитет против пыток получил как раз на лечение Михеева. Деньги ему собирал профсоюз полицейских Норвегии. У нас существует целое направление – реабилитационное. Мы людей отправляем на лечение в санатории, собираем деньги на операции, лекарства. Вот Александра Ждана, который пять лет ждал решения о возбждении уголовного дела, в подмосковном санатории хорошо подлечили. Когда его из отделения полиции доставили в больницу, он был на правую часть тела парализован. Сейчас он ходит, разговаривает.

Люди отзывают жалобы? Устают бороться?
Отзывают, в основном, осуждённые, которые подверглись насилию в исправительных учреждениях. На них очень легко оказать там давление. Взять даже дисциплинарные нарушения: как он докажет, заправлял кровать или не заправлял? Поздоровался с сотрудником колонии или нет? А это всё влияет на условно-досрочное. Ну а там и повторное применение насилие к жалобщику, и воздействие на него через других заключенных – «актив» так называемый.

А как до вас доходят обращения из тюрем и колоний?
Заключенные находят способы: через родственников чаще всего. В 2012 году, накануне Нового года, к нам обратилась мама осуждённого Павла Селивёрстова. Сказала, что ее сын в санчасти, что ему переломали ребра, и ребро проткнуло легкое. Это ей другие осужденные по телефону сообщили. По этому делу всё еще судимся. Уголовное дело на сотрудников колонии возбудили, и то – с огромным опозданием и под давлением общественности. В итоге они этого парня, осужденного, просто обманули. Заявили нам, его представителям, незаконный отвод, а его отвели на очную ставку. Он сказал: «Я буду участвовать только с юристом своим из Комитета или ничего не скажу». И они написали, что он взял 51-ю статью Конституции, и дело прекратили. А потом возбудили в отношении него дело за ложный донос.

Избивали Павла в помещении с видеокамерами. Мы с самого начала просили следствие, прокуратуру эти видеозаписи истребовать. В итоге срок хранения видеозаписей по ведомственным инструкциям истёк. Более того, есть свидетель, другой заключённый, который дал показания. После этого сотрудники колонии из рядового состава три раза его избивали. Смеялись и говорили: «Видишь, мы можем здесь делать, что захотим». Ни один наш суд не вызвал этого свидетеля на допрос.

Это, как я понимаю, не единственный случай?
Нет. В 2013 году осуждённый Владимир Ткачук, откомандированный из колонии-поселения № 11 в СИЗО № 2 города Орска, скончался от черепно-мозговой травмы. Якобы ему доска, прислонённая к стене, упала на голову. «Во время трудовых работ».

Как вы об этом узнали?
Нам позвонила мать Ткачука. Другой осуждённый сказал ей по телефону, что её сын убит: сотрудники полиции, разувшись, прыгали ему на голову. У Владимира были повреждены половые органы, ссадины на руках и на шее. Не с доской же он боролся… Но следователь четыре раза отказывалась возбуждать уголовное дело. Писала что-то про «ряд хаотичных несогласованных движений», которыми он мог сам себя покалечить.

tools-torture-282-ill

А что осуждённый, отбывающий наказание в колонии, делал в СИЗО?
Его вызвали обратно. Осуждённые с маленьким сроком содержатся в СИЗО, это обычная практика. Их посылают на сельхозработы, и они там не только коров пасут. Мы ведём дело о рабском труде в колонии № 11. К нам обратился осуждённый Сергей Никоноров, который, с его слов, строил дачу начальнику колонии /Филюсу Фардатовичу Хусаинову — прим. инт./ «за условно-досрочное».  А после дачи была беседка, потом банька: в общем, начальник слово не сдержал. Никоноров работать отказался, пожаловался в прокуратуру. Тогда его в колонии начали избивать, угрожали изнасиловать. Другие заключённые тоже рассказывают про строительство дачи, избиения и изнасилования. Следственный комитет очень неохотно за это дело брался, сейчас возбудили дело только по факту строительства. Насилие они вообще игнорируют.

Но хотя бы дело о рабском труде осуждённых СК расследует?
Судите сами. За два года следователи не провели ни одной проверки на местах строительства объектов. Начальнику колонии обвинение не предъявлено, от должности он не отстранен. Проходит по делу свидетелем.

Какие у вас полномочия в местах лишения свободы?
Некоторые сотрудники Комитета входят в Общественную наблюдательную комиссию. Я сам – член ОНК с 2014 года. Но в Оренбурге мы стокнулись с серьёзным противодействием. Общественная наблюдательная комиссия оренбургской области большинством голосов приняла регламент, по которому любые посещения исправительных учреждений возможны только с санкционирования председателя ОНК. Этот председатель / Александр Алексеевич Егоров – прим. инт./– сам бывший сотрудник правоохранительных органов. И периодически ставит нам палки в колеса.

Логично ожидать такое от бывших сотрудников правоохранительных органов.
Да, корпоративная солидарность. Если не ошибаюсь, один – бывший сотрудник милиции, остальные – многие, если не все – бывшие военнослужащие. С нами они общения избегают. Мы предлагали совместно проводить проверки, инспекции… А они представили УФСИН план посещений: раз в месяц колонию здесь посетим, раз в месяц – там… То есть, УФСИН наперед знает, где какая проверка будет. Я могу предположить даже, что сотрудники ФСИН хотели, чтобы именно такая комиссия у нас была создана. Чтобы именно так она работала, как сейчас.

За 7 лет работы оренбургского Комитета что-то изменилось?
Я лично в Комитете четвертый год, ни капельки не пожалел, что пришел. Мы достаточно близко общались с Дюндиным Вячеславом Алексеевичем, я к нему глубоким уважением проникся. А когда познакомился с организацией, увидел, что она приносит огромную пользу обществу. У меня есть знакомые – действующие сотрудники полиции, и они в неофициальных разговорах это признают. Один сотрудник ГИБДД у меня часто в оперативно-розыскные части заезжает, он говорит: приезжаешь к ним, бывало заходишь, здесь стол, там – кровь… Сейчас такого нет.

Совсем недавно был приговор по делу Армена Саргсяна, который умер под пытками в той же самой оперативной части, где до этого остался инвалидом Александр Ждан. Двух офицеров осудили, им дали по 13 лет. После этого приговора ситуация сдвинулась в лучшую сторону. Сейчас пытки в оренбургской полиции – не систематическая практика. Не так, что они завели человека и пытают всем отделом, как было ещё несколько лет назад. Хотя какой-нибудь неуравновешенный сотрудник попадается, и давай… Поэтому работы у нас хватает. Но в целом ситуация меняется. Полиция уходит от этих методов: они понимают, что могут получить реальные сроки.

На сайте Комитета против пыток висит опрос: Нужен ли «пыточный» спецотдел  в структуре Следственного комитета?И ведь после «истории с бутылкой» в казанском УВД  были созданы отделы по расследованию преступлений сотрудников правоохранительных органов. В Оренбурге такой спецотдел работает?
Я объясню, что это за спецотдел. /смеётся/ Это три человека на Приволжский федеральный округ. В Оренбурге такого отдела нет, он расположен в Нижнем Новгороде.

И там работают три человека?
Три штатных сотрудника. Мы писали туда обращения с просьбой изъять наши дела из производства здешних следственных органов. Ни одно из дел туда не ушло. Мы с нашим аналитическим отделом посчитали, что если эти три сотрудника будут круглосуточно работать, они не успеют даже прочитать все наши заявления.

Минюст внес Комитет против пыток в реестр иностранных агентов. Как вы оцениваете это решение?
Для юристов понятно, кто такой «агент». Это лицо, действующее в чужом интересе. Но даже для юриста не понятно, почему общественная организация, которая требует соблюдения Конституции Российской Федерации, действует в чужом интересе. Это Америка заинтересована, чтобы в России полицейские соблюдали закон? Понятно, что Комитет против пыток не согласен работать в статусе «шпиона».

Если набрать в поисковике «Комитет против пыток», на первой же странице вылезут видеоролики с участием медийных персон, которые говорят, что вы агенты Запада и прочих темных сил. Как вы на это реагируете?
По-человечески неприятно, когда грязью поливают. «Предатели, продали Родину» и всё такое. В суде недавно следователь ко мне подошел и сказал: «Вы – иностранные агенты! Я обрадовался, когда узнал об этом». А я его спрашиваю: «Что вас так обрадовало? Выходит, Запад больше вас заинтересован, чтобы у нас пыток не было?» И несколько дел наших ему перечислил. Он так замолчал…

Если вы проиграете суды и будете признаны «агентами», что будете делать дальше?
Сядем вместе, поговорим, как нам жить дальше. Если организация «Комитет против пыток» будет ликвидирована, возникнет другая организация, не «иностранный агент». Удар будет серьезный по нам. На энтузиазме юрист напишет две жалобы, а на зарплате – десять. Экспертизы проводить, ездить в колонии за 200-300 километров, людей пострадавших отправлять на лечение – на всё это нужны деньги. Но работать будем в любом случае. Скажу так: я свою работу знаю и знаю, что она полезная. И я это делаю независимо от того, как меня там обозвали.

Полина Дячкина – социолог, исследователь.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=6111 1