Стюарт Холл — Открытая левая http://openleft.ru Один шаг действительного движения важнее целой дюжины программ (Маркс) Thu, 02 May 2024 20:59:47 +0000 ru-RU hourly 1 https://wordpress.org/?v=4.9.25 Большое шоу правого поворота http://openleft.ru/?p=6387 http://openleft.ru/?p=6387#respond Fri, 19 Jun 2015 17:23:27 +0000 http://openleft.ru/?p=6387 thatcher

Ни один человек, всерьез задумывающийся сегодня о политической стратегии, не может позволить себе игнорировать происходящий на наших глазах правый поворот. Возможно, мы еще не понимаем до конца его масштаба и границ, его специфического характера, его причин и следствий. К настоящему моменту у нас фактически нет стратегии, способной мобилизовать социальные силы, достаточные для того, чтобы остановить его ход. Но тенденцию отрицать нельзя. Этот поворот уже не выглядит временным изменением в балансе сил. Вызывая тревогу с конца 1960-х, сейчас он окончательно закрепил свои позиции. И хотя этот поворот проходил через разные фазы, его темп и динамика, похоже, вполне постоянны. Нам следует более подробно и открыто обсудить его с левых позиций, отбросив готовые рецепты и излишнюю самоуверенность.

Определенные аспекты правого поворота уже привлекли внимание левых: это жесткая промышленная и экономическая стратегия нынешнего правительства перед лицом рецессии и кризиса в накоплении капитала; возникновение тэтчеризма и наступательных кампаний против левых; подъем британского Национального фронта в качестве открытой политической силы. Но полная картина правой реакции продолжает ускользать от анализа, столь необходимого сейчас. Возможно, это происходит потому, что левые продолжают рассматривать кризис с давно устоявшейся респектабельной позиции «здравого смысла». Но эта позиция, как правило, уже не служит адекватным инструментом анализа и теоретической рамкой: политика, которая исчерпывается этой позицией, не достигает, таким образом, своей цели.

Так, есть те, кто продолжает утверждать: «Чем хуже, тем лучше», — то есть что сегодня лишь продолжается процесс обострения социальных противоречий. Такая позиция часто основывается на вере в неизбежно нарастающий темп классовой борьбы и гарантированную повсеместную победу «прогрессивных сил». Те, кто придерживается этой точки зрения, имеют короткую политическую память. Они забывают, как часто в недавней истории обострение классовых противоречий вело к насильственному «умиротворению» и принятию решений в пользу капитала и правых сил, а вовсе не наоборот. Самая частая реакция слева —интерпретировать правый поворот как простое выражение экономического кризиса. Предполагается, что тэтчеризм — за исключением нескольких элементов, — является простым политическим следствием капиталистической рецессии: существенные расхождения между тэтчеризмом и другими вариантами «философии» тори воспринимаются так, будто ни один из этих вариантов не имеет собственных специфических политических или идеологических эффектов. А Национальный фронт — давно ожидаемое иррациональное лицо капитализма — понимается как классовый враг в хорошо знакомом обличии фашизма.

Специфические черты

Подобный подход оставляет без внимания все, что характерно для этой конкретной исторической ситуации. Исходя из него, история выглядит как серия повторов, предопределенных внутри понятия социальной формации как простой структуры, в которой экономические факторы немедленно и напрямую экстраполируются на уровень политики и идеологии. Такая позиция страдает недостатком всех «экономизмов», полагая, что если мыслить на «детерминистском уровне» — то есть, на уровне экономики — все остальные части головоломки сразу же встанут точно на свои места.

Таким образом, эта точка зрения — теоретически и политически — сама ограничивает себя в проработке тех взаимосвязанных, но специфических противоречий, которые обладают собственной, отличающейся динамикой и концентрация которых в каждый отдельный исторический момент и есть то, что определяет текущую конфигурацию. Такая позиция игнорирует ленинское замечание о том, как в «чрезвычайно оригинальной исторической ситуации слились вместе, и замечательно «дружно» слились, совершенно различные потоки, совершенно разнородные классовые интересы, совершенно противоположные политические и социальные стремления» (Ленин, «Письма издалека», Письмо первое). Такая позиция принимает как должное то, что на самом деле требует объяснения: капиталистической рецессией в экономике (политически) управляют социал-демократы (партия власти) при массовой поддержке рабочего класса и его организованной части, профсоюзов; и то, как для растущего числа людей эта рецессия дает жизнь весьма заразной «мелкобуржуазной» идеологии.

Демонстрация Национального фронта, 1970-е.

Демонстрация Национального фронта, 1970-е.

Эти черты текущей ситуации — не столько выражение экономического кризиса (т.е. его отражение в политике и экономике), сколько сложение факторов, которые имеют свои последствия, включая и воздействие на сам экономический кризис и поиск возможных вариантов выхода из него.

Встречаются в этой дискуссии и варианты «революционного оптимизма», и варианты «революционного пессимизма». Пессимисты утверждают, что нам не следует раскачивать лодку и деморализовать и без того рассеянные левые силы. На это можно ответить только советом Грамши — «яростно» соотносить себя с реальностью в том виде, в котором она существует, если мы всерьез собираемся ее изменить. Оптимистами движет лишь сомнение в сомневающихся. Они говорят: взгляните на очаги сопротивления, классовая борьба все еще продолжается. В каком-то смысле они, конечно, правы. Нам следует смотреть глубже поверхностных феноменов, искать точки, через которые может осуществляться действие, и мы не должны недооценивать способность к борьбе и сопротивлению. Но если мы не ошибаемся касательно масштаба правого поворота, наши интервенции должны быть настойчивыми, решительными и эффективными. Действовать вслепую — опасность не новая для британских левых. Нам нужен «пессимизм разума и оптимизм воли».

Фашизм

Наконец в британской политике появился «фашизм». В каком-то смысле появление организованного фашизма на политической сцене является для левых решением всех вопросов. Оно подтверждает наши «лучшие-худшие» подозрения, пробуждая знакомые призраки и миражи. Фашизм в паре с экономическим спадом, кажется, делают прозрачным все то, что большую часть времени является скрытым, затемненным и смещенным. Нам говорят: долой все эти бесполезные теоретические спекуляции! Марксистские объяснительные схемы, в конце концов, никуда не девались и теперь снова находятся в центре внимания. Так выйдем же на улицы!

Я не привожу тут аргументов против выхода на улицы. Действительно, акции, направленные против успехов Национального фронта — местные кампании, антифашистская работа в профсоюзах, советы, женские группы роста самосознания, мобилизации вокруг Антинацистской лиги, контрдемонстрации и, конечно, «Рок против расизма» (одна из неустаревающих и удачнее всего организованных культурных интервенций, заслуживающая серьезного и детального анализа), – все это в совокупности составляет одну из немногих историй успеха в данной исторической конфигурации. Но это аргумент против того удовлетворения, которое приносит использование упрощенных схем для объяснения сложных вещей.

Нам предстоит дать объяснение нынешнему авторитарному популизму — исключительной форме капиталистического государства, которая, в отличие от классического фашизма, сохраняет большую часть формальных институтов представительной демократии (хотя и не все из них) и которая в то же время смогла добиться значительной поддержки снизу. Несомненно, все это указывает на решительный сдвиг в балансе сил, и у Национального Фронта в этой драме — «роль без слов». Он способствовал существенному ослаблению демократических форм и инициатив, но не их уничтожению. И навешивая готовые ярлыки, мы можем упустить то, что характерно для этой конкретной формы кризиса капиталистического государства.

Rock-Against-Racism-in-the-1970s-1

Правый поворот — часть того, что Грамши называл «органическим феноменом»: «Раз только возникнув, кризис может растянуться на десятилетия. Эта исключительная длительность означает, что неразрешенные структурные противоречия последовательно проявляют себя …и, несмотря на это, политические силы, которые пытаются защитить и сохранить саму существующую структуру, прилагают усилия и для того, чтобы удержать эти противоречия в определенных рамках, и для того, чтобы преодолеть их. Эти непрерывные и настойчивые усилия … создают обстоятельства, в которых силы оппозиции также могут найти основания для роста» (Грамши, «Тюремные тетради»).

Грамши настаивал на том, что необходимо верно оценить соотношение «органических» и «конъюнктурных» аспектов кризиса. «Конъюнктурные», т.е. непосредственные точки борьбы определяются не просто данными экономическими условиями, но конкретными «непрерывными и настойчивыми» усилиями, которые предпринимаются для того, чтобы защищать и поддерживать существующее положение вещей. Если кризис глубок, т.e. является «органическим», — эти усилия не могут быть лишь оборонительными. Они неизбежно будут созидающими: новое соотношение сил, появление новых элементов, новых политических комбинаций и «философий», постоянные попытки создать новый «исторический блок». Такая созидательная позиция будет означать глубокую реструктуризацию государственных и идеологических дискурсов, которые создают конструкцию кризиса и представляют его так, как если бы он «проживался» в качестве практической реальности. Это будут новые программы и политика, направленные на новый результат, новый вид «договоренностей» «в определенных рамках». Все это не просто «появляется», но должно быть сознательно создано. Чтобы пробудить к жизни старые формации и переработать их элементы в новые конфигурации, требуется политическая и идеологическая работа. Правый поворот не просто отражает кризис, — он сам является ответом на кризис. Я хотел бы исследовать определенные черты этого ответа, сосредоточившись на некоторых часто игнорируемых политико-идеологических аспектах.

Экономический кризис

В первую очередь следует проанализировать постоянные условия. Речь идет скорее о некотором наборе непоследовательных, но взаимосвязанных историй, нежели о тесно соотносящихся тенденциях. Если говорить в экономических категориях, за послевоенным бумом следует ослабление британской промышленности. 1960-е были отмечены колебаниями между рецессией и восстановлением после нее, при том что общая динамика носит характер устойчивого упадка. Эти колебания успешно уничтожают остатки «радикальной программы», на основе которой Гарольд Вильсон[ref]Политик-лейборист, лидер партии с 1963, премьер-министр Великобритании (1964—1970 и 1974—1976).[/ref] пришел к власти в 1963 году и вокруг которой он пытался строить новый социальный блок. К концу 1960-х экономика погрузилась в фазу полномасштабной рецессии — так называемую слампфляцию[ref]Спад деловой активности на фоне инфляции.[/ref], которая определила суть беспрецедентного «Курса Хита» 1971-1974 годов[ref]Лидер Консервативной партии Великобритании с 1965 по 1975, премьер-министр Великобритании с 1970 по 1974.[/ref], для которого характерны были лобовые столкновения с организованным трудом. К середине 1970-х экономические параметры начинают определяться синхронизацией капиталистической рецессии в глобальном масштабе и кризиса накопления капитала конкретно в Британии, которая оказалась слабым звеном. Внутренняя политика, таким образом, ведется с помощью стратегий кризисного менеджмента и сдерживания иностранного влияния: она увязывается со все возрастающим вмешательством государства, направляется на поддержание условий капиталистического производства и воспроизводства. Стратегии эти носят отчетливо корпоративистский характер — они втягивают отдельные части рабочего класса и профсоюзы в сделку между тремя «интересами»: государством, капиталом и трудом. Кризисный менеджмент перебирает варианты традиционного репертуара — политика ориентации на прибыль (сначала по согласию, затем по принуждению), ограничение зарплат, социальные контракты. «Естественными» менеджерами этого кризиса были лейбористы, сидевшие в правительстве. Этот последний фактор имел серьезные последствия в виде дезорганизации и разобщения рабочего класса в ответ на кризис.

Забастовка уборщиков мусора, 1979.

Забастовка уборщиков мусора, 1979.

Идеологический уровень этих противоречий обдладал собственной динамикой, часто даже обгоняя экономические процессы. Многое из арсенала крайне правых — закон и порядок, пропаганда необходимости социальной дисциплины и авторитета перед лицом заговора врагов государства, наступление социальной анархии, ослабление национального рынка чуждыми чернокожими элементами — были артикулированы еще до того, как стал ясен подлинный масштаб рецессии. Они возникли в связке с радикальными движениями и политической поляризацией 1960-х год, десятилетия, для которого «68-й» — хотя и подходящий, но все же не исчерпывающий символ. Некоторые из этих тем используются на все новых фронтах. Например, нападки на организованный труд и отчаянное сопротивление, которое они встречают, развивались в течение междуцарствия Хита. Для формирования принципиальной повестки радикальных правых этот момент нужно понимать как созидающий. Мы предприняли подробный анализ этого момента в главах «Exhaustion Of Consent» и «Towards the Exceptional State» книги Policing The Crisis. Hall, Clarke, Critcher, Jefferson and Roberts.Macmillan, 1978).

Радикальные правые

Радикальные правые не появляются из воздуха. Их роль необходимо рассматривать в связи с политическими альтернативами, которые могут претендовать на те же ниши. Ультраправые вовлечены в борьбу за гегемонию внутри доминирующего блока, выступая одновременно против социал-демократов (лейбористов) и умеренного крыла собственной партии (консерваторов). Они не просто действуют в том же пространстве, но работают непосредственно на противоречия между этими конкурирующими позициями. Их сила заключается отчасти в радикальности их намерения разрушить существующую идеологическую модель, а не просто переработать элементы преобладающих «философий». Но действуя подобным образом, они, тем не менее, берут на вооружение элементы, которые лежат в основании текущей конфигурации, демонтируют их и используют в построении новой логики, заново переопределяя политическое пространство и придавая ему правую ориентацию.

Этот процесс заметен в отношении обеих позиций. Так, позиция Хита была разрушена в результате конфронтации с организованными рабочими. Но ее конец был результатом ее же внутренних противоречий. В рамках этой позиции Хиту не удалось одержать над организованным трудом окончательную победу; не удалось заручиться народной поддержкой для этой финальной схватки; в результате поражения он возвратился на свое «обычное» место в политическом спектре, начав «торговаться», как это и было ему свойственно. Тэтчеризм же достиг на этом поле успеха, воспользовавшись жупелами «ползучего социализма» и апологетического «государственного коллективизма», почерпнутыми у партийного крыла Хита. Таким образом, тэтчеризм нащупал главный нерв политического консенсуса, который доминировал и стабилизировал политическую арену на протяжении более чем десятилетия. Чтобы сохранить собственную легитимность в качестве возможной правящей партии в момент кризиса капитала, тэтчеризм поддерживает со старыми Тори давние и амбивалентные связи: и Джим Прайор[ref]Член Консервативной партии, министр труда в правительстве Тэтчер.[/ref] является голосом тэтчеризма — но приглушенным голосом. В результате активных нападок на консенсус справа тэтчеризму удалось отвоевать себе существенную территорию. Конечно, он стремится сконструировать свой собственный национальный консенсус. И разрушает он ту форму консенсуса, в которой лейбористы являются ключевым звеном. Завоевав центристские позиции политического спектра, тэтчеризм высвободил те праворадикальные политические силы, которые держались в узде на протяжении почти всего послевоенного времени.

Противоречие внутри социал-демократии

Но противоречие внутри социал-демократии — главный ключ к правому повороту как таковому. Ведь если в правом крыле разгром группы Хита обеспечил гегемонию тэтчеризма, то именно противоречивая форма социал-демократии последовательно дезорганизовала левых и размыла реакцию рабочего класса на кризис.

Это противоречие описывается простыми и резкими словами, из которых вытекают стратегические выводы. Слова эти следующие: чтобы завоевать электоральную поддержку, лейбористы должны максимально претендовать на то, чтобы быть политическим представителем интересов рабочего класса и организованного труда. Это партия, которая должна быть способна а) справиться с кризисом, вместе с тем б) защитив — в условиях ограничений, которые диктуются рецессией — интересы рабочего класса. Тут важно помнить, что лейбористы — не гомогенная партия, но сложная политическая формация. Она не «выражает» интересы рабочего класса в правительстве, а является главным средством репрезентации этого класса. Репрезентацию тут следует понимать как активные и созидающие отношения. Репрезентация организует класс, формируя его как политическую силу — и одновременно формируется сама. Все зависит от способов, механизмов и «философий» этого средства репрезентации, с помощью которых часто рассеянные и противоречивые интересы класса склеиваются в связную позицию, которая, будучи артикулирована, может участвовать в политической и идеологической борьбе.

Плакат для предвыборной кампании Тэтчер от PR-агентства Saatchi & saatchi.

Плакат для предвыборной кампании Тэтчер от PR-агентства Saatchi & Saatchi.

В текущий период выражение этого репрезентативного отношения «от класса-к-партии» решительно зависело от множества ситуаций «торговли», которая ведется между лейбористами и представителями классовых организаций. Это «неустранимое звено» есть практическое основание для претензий на то, чтобы быть естественной правящей партией в кризис. Это и есть та сделка, которую предлагают лейбористы. Лишь только оказавшись в правительстве, лейбористы начинают искать такие кризисные решения, которые способны завоевать поддержку ключевых игроков капитала. Однако такая стратегия требует, чтобы «неустранимое звено» использовалось не для выгод класса, а для его усмирения. Это может стать возможным, только в случае если связующее «от-класса-к-партии» звено будет демонтировано и заменено на альтернативную модель: «от-правительства-к-народу». Риторика «национального интереса», которая служит главной идеологической формой, в рамках которой рабочий класс терпел от правящих лейбориситов поражение за поражением, применяется именно там, где показывает себя это противоречие — и эта риторика находится в процессе постоянного совершенствования. Но модель «от-правительства-к-народу» распределяет силы на арене политической борьбы иначе, чем модель «от-класса-к-партии». В ключевые моменты борьбы — начиная с забастовок 1966 года и заканчивая сегодняшней ситуацией с пятипроцентным избирательным барьером, — она позиционирует себя «на стороне нации» и против «узких интересов», «безответственной власти профсоюзов» и так далее.

Это и есть та территория, на которой мистер Хит играл в свои разрушительные игры в преддверии принятия Закона о трудовых отношениях [ref]В 1971 году был принят закон о трудовых отношениях, который предусматривал обязательную регистрацию профсоюзов, их отчетность в государственных учреждениях.[/ref] и после него, вызвав к жизни понятие «великого профсоюза всей нации» и идею о том, что «лучше так, потому что иначе будет хуже». Убедительно используя дискурсы «нации» и «народа» вместо «класса» и «профсоюзов», тэтчеризм завоевал себе массовую поддержку и с комфортом разместился внутри того же самого объективного противоречия. Именно отсюда он ведет свою атаку не просто на отдельные случаи «безответственной торговли» со стороны того или иного профсоюза, но на сами основания и принципы рабочих организаций. Множество людей — включая и многих профсоюзных активистов — оказываются под прицелом концепций «нации» и «народа», которые составляют ядро идеологической атаки на организации рабочего класса.

Антиколлективизм

В новой философии крайне правых тесно сплетаются две темы—антиколлективизм и антиэтатизм. Тэтчеризм расширил традиционную арену этой консервативной «философии». На уровне теории и идеологии антиэтатизм был обновлен за счет монетаризма, который стал его новейшим экономическим кредо. На протяжении всего послевоенного периода кейнсианство было основой для теорий государственного вмешательства в экономику и приобрело статус неоспоримой догмы. То, как на место старых кадров во влиятельных госучреждениях, исследовательских центрах и университетах пришли Фридман и фон Хайек — само по себе удивительная перемена. Ни кейнсианство, ни монетаризм не прибавляют голосов на электоральном рынке. Но в доктринах и дискурсах «социальных рыночных ценностей» тэтчеризм обнаружил могущественное средство для популяризации принципов монетаристской философии, а в образе «иждивенца», сидящего на пособии — весьма подходящую народную страшилку. Эти дискурсы включают реабилитацию конкуренции и личной ответственности за прилагаемые усилия и получаемое вознаграждение. В их центре — образ чрезмерно обложенного налогами индивида, обремененного необходимостью выплачивать из собственного кармана пособия по безработице и ограниченного в своей инициативе поборами государства. Выработка этой популистской доктрины — к которой сэр Кит Джозеф и мистер Бойсон, ведущие авторы в Telegraph и Spectator, публицисты Mail и Express, также как многие другие, проявляли неуклонное внимание — представляет собой критическую и идеологическую работу по конструированию популистского «здравого смысла» тэтчеризма. Это крепкий коктейль, в котором крайне удачно смешаны традиционно резонансные темы, такие как нация, семья, долг, авторитет, нормы, ответственность за себя. В нем элементы из разных традиционных идеологий — одни из которых давно закрепились в качестве важнейших тем популярного консерватизма, а другие связаны с куда более широкими массовыми представлениями — сплелись в дискурсивный набор, впоследствии накрепко привязанный к практикам крайне правых и тех классовых сил, которые сегодня они стремятся представлять.

Элементы репертуара

Тут следует отметить лишь два элемента этого богатого репертуара антиколлективизма. Первый — тот способ, которым дискурсы воздействуют на популярные элементы традиционных представлений и практических идеологий подчиненных классов. Эти элементы, как утверждает Эрнесто Лаклау, всегда выражают противоречие между народными интересами и властью. Но поскольку эти элементы не имеют внутренне присущего им, необходимого и исторически закрепленного классового значения и могут быть эффективно задействованы внутри различных дискурсов, классовых позиций и практик, их успешное присвоение справа означает нейтрализацию противоречия.

th11

Второй момент связан с первым. Ведь то, что тут репрезентируется (опять же, в деятельном смысле) — это, с одной стороны, материальность противоречия между «народом», народными нуждами, чувствами и чаяниями и налагаемыми на них структурами интервенционистского государства в его монопольно-капиталистической фазе.

В отсутствие любой существенной мобилизации демократических инициатив государство начинает все чаще воздействовать на простых людей и ощущаться ими уже не как выгодополучатель, но как источник могущественного бюрократического давления сверху. И это «ощущение» не так уж ложно, поскольку государство все меньше выступает в роли социального института и все больше — в роли государства «монополии капитала». Лейбористы, конечно, не могут задействовать себе на пользу ни один из этих дискурсов. Во-первых, для них государство продолжает сохранять нейтральную доброжелательную роль и реализует национальный интерес, стоящий над любой классовой борьбой. Во-вторых, в представлениях лейбористов (причем не только в их левом крыле) экспансия государства понимается как синоним «социализма» —без всякой связи с демократическим участием снизу. В-третьих, возрастающее вмешательство государства остается главным инструментом, с помощью которого лейбористская партия пытается регулировать кризис капитала в интересах капитала. В-четвертых, на этой стадии государство вмешивается почти в каждую деталь жизни общества. Социал-демократы не имеют другой подходящей стратегии, особенно для «большого» капитала (а «большой» капитал не имеет иной подходящей стратегии для себя), которая не подразумевала бы масштабной государственной поддержки. Таким образом, как бы ни происходила поляризация сил относительно этого разлома, лейбористы будут неизменно ассоциироваться с государством и «блоком власти» — а миссис Тэтчер неизменно будет восприниматься как противоположная «сторона народа». Теперь видно, каким образом антиэтатистская составляющая дискурса радикальных правых превращается в ключевой элемент нового популизма. Это не просто риторические украшения. Кроме того, они немало помогают тому, что нападки крайне правых на всю систему пособий и социальной поддержки начинают выглядеть весьма респектабельно; такая работа по идеологической эскалации, если осуществлять ее правильно, ведет к значительным политическим и экономическим последствиям.

Образование

Можно обратиться к другой сфере, успешно присвоенной крайне правыми: сфере образования. До недавнего времени социал-демократические идеи «равенства возможностей» и «расширения образовательного прогресса» доминировали в области среднего образования. Борьба за его всеобщий характер была частью политического стиля социал-демократов. Дискуссия в этой области развивалась постепенно, в ходе целой серии стратегических инициатив. Коллектив «Черных статей» (Black papers)[ref]Серия консервативных публикаций, посвященных проблемам образования.[/ref] прошел путь от весьма скромного начинания небольшой инициативной группы до той стадии, когда фактически их предложения легли в основу «больших дебатов», инициированных лейбористским правительством в прошлом году. В 1960-е «прогрессивное», «общинное» (community) образование успешно продвигались в государственных школах. Сегодня «прогрессизм» повсеместно дискредитирован: руководство целого ряда известных школ, таких как школы Уильяма Тиндейла, открыто находятся к нему в оппозиции.

Паника из-за падающих стандартов и неграмотности рабочего класса, боязнь политизированных учителей, страшилки о «полных насилия» городских школах, об обрушении стандартов в результате принятия в школы иммигрантов и т.д., успешно переориентировали образовательную повестку в сторону тем и задач, которые устанавливают для нее крайне правые силы. Пресса — особенно три наиболее популярных голоса ультраправых — Mail, Sun и Express — сыграли тут существенную роль. В сенсационной манере они раструбили о дурных «примерах», забыв при этом о причинно-следственных связях.

PM477859maggie-77

Между тем, эти связи являются движущим механизмом процесса, в ходе которого в образовании, как территории борьбы, произошел очевидный сдвиг вправо. В философии государственного образования существует давнее, глубоко укорененное противодействие тому, чтобы измерять качество школьного обучения нуждами и потребностями производства. То, что это противодействие часто весьма амбивалентно, нас в данном случае не интересует. Откуда бы оно ни шло, нежелание мерить школу в категориях ее прямой полезности для капитала было той базой, на которой могли строиться образовательные кампании, рассчитывающие на профессиональную и административную поддержку. Сегодня эти защитные механизмы оказались демонтированы. Предполагается, что есть очевидные свидетельства падения стандартов и главные свидетели этой тревожной тенденции — работодатели, которые жалуются на качество претендентов на рабочие места. Все это, в свою очередь, должно негативно влиять на эффективность и производительность нации, в то время как рецессия требует их улучшения. Как только эти ложные элементы оказываются связаны в единую «логическую» цепь, ведущие ультраправые эксперты по образованию могут начать менять образовательную политику — косвенно, еще даже до того, как пришли ко власти. Как это происходит?

Во-первых, пространство этой дискуссии регулируется и перестраивается в соответствии с новой «логикой», которой оказывается сложно противостоять. Во-вторых, сами лейбористы всегда были зажаты между двумя противоположными задачами образования — улучшить образовательные возможности наименее привилегированных детей и детей из рабочего класса и приспособить образование к нуждами экономики и эффективности производства. Теперь мы видим, что это противоречие, существующее даже в социал-демократической образовательной программе, есть вариант того, что ранее мы назвали главным противоречием лейборизма в текущий период. Образовательные эксперты и публицисты, образовательная пресса, отдельные представители профессии, СМИ, многие группы и организации, представляющие образовательные интересы, функционировали в рамках этой дилеммы и в условиях рецессии смогли повлиять на правительство. Оно, в свою очередь, взяло на себя инициативу по продвижению такой политики, задача которой — воплотить в жизнь уравнение «успешное образование = требования производства».

«Большие дебаты»

Таким образом, повестка «больших дебатов» действительно была навязана социал-демократам правыми — и правительство, инициировавшее эти дебаты, было, видимо, убеждено, что они не имеют никакого отношения к политике («школа – вне политики»). Однако даже для того чтобы провести эти дебаты, пришлось осуществить глобальную перестройку государственных образовательных учреждений. Департамент науки и образования был отодвинут в сторону, и вместо него были созданы новые государственные учреждения, способные воплотить это уравнение быстрее и эффективнее, такие как Комиссия по рабочей силе, новые программы по переквалификации и их инфраструктурные подразделения. Обучающие программы и программы по переквалификации напрямую подстраивались под потребности и динамику производства, так что депрофессионализация и переквалификация безработных могла теперь идти полным ходом.

Опять же, все это не основывается исключительно на риторике. Перестройка государственных образовательных учреждений и перенаправление ресурсов и программ — вопрос четкой и направляемой сверху государственной стратегии. Многие аспекты этой стратегии получают поддержку и сочувствие со стороны родителей. Возможно, это происходит потому, что в период нехватки рабочих мест родители из рабочего класса рады, что их дети получают профессиональное образование — даже если оно заточено под конкретные рабочие места, связанные с рутинным физическим трудом, или, во многих случаях, под рабочие места, которые с большой вероятностью вообще исчезнут, когда промышленность выйдет из кризиса. Если «всеобщий характер» образования в той форме, в которой он насаждался, а также другие радикальные образовательные программы, в конечном итоге не приносят блага детям из рабочего класса, то лучше уж согласиться на «профессиональное обучение» в рамках «своего класса» в более-менее приемлемом виде.

Изменения в образовательной стратегии как бы говорят таким родителям: вы принадлежите к классу, который в смысле образования занимает подчиненное положение. Выйти за его пределы вы можете только двигаясь наверх, преодолевая растущую образовательную конкуренцию. В этой конкуренции важна выработка соответствия стандартам, приемлемых социальных навыков, уважения к авторитетам, традиционных ценностей и дисциплины. Чтобы повернуть в сторону образовательного неравенства, на фоне масштабных провалов социал-демократической образовательной политики можно просто переориентировать положительные чаяния родителей из рабочего класса относительно образования их детей в сторону поддержки традиционных программ, основанных на дисциплине и «соответствию производственному опыту». В 1960-х вовлечение родителей ассоциировалось с «преодолением школы» (deschooling) по Ивану Илличу: в 1970-х это – одна из самых сильных карт в образовательной колоде, которая разыгрывается мистером Cент-Джон Стивасом, теневым спикером от образования.

Закон и порядок

Если образование — область, которую правые завоевали, не приходя к власти, то расовый вопрос, равно как риторика закона и порядка, являются их традиционными коньками. В последние месяцы эти темы привлекали пристальное внимание левых, так что опишем их кратко, на общих примерах. Консервативная партия вечно проводит конференции по вопросам закона и порядка, и эти конференции дают идеологическую пищу множеству идеологических кампаний — в них участвуют группы с «моральной» ориентацией и их с удовольствием освещает пресса. Излюбленные сюжеты этих конференций — усиление полицейского контроля и семейной дисциплины, растущий показатель преступности как знак социальной разобщенности, угроза «обычным людям, которые просто хотят жить своей жизнью» со стороны воров, грабителей и т.д., волна беззакония и упадок законопослушности. Но если деятельность правых в некоторых областях завоевала для их лагеря дополнительную поддержку, то тема закона и порядка скорее отпугивает людей. В некоторых версиях дискурса крайне правых моральные призывы играют важную роль. Но сам язык закона и порядка ограничен морализаторством. Тут действует великий синтаксис «добра» против «зла», цивилизованных стандартов против нецивилизованных и выбора между анархией и порядком — этот синтаксис делит мир пополам и распределяет явления по уготованным им местам. Игра на «ценностях» и вопросах морали в этой области — вот то, что обеспечивает крестовому походу «закона и порядка» силу воздействия на популярную общественную мораль и здравый смысл. И все же, несмотря на это, он затрагивает конкретные явления, такие как криминал и воровство, страх утраты собственности, страх неожиданного разбойного нападения в рабочих районах. И поскольку никаких способов устранить настоящие причины этих явлений не предлагается, этот дискурс попросту внушает людям «потребность в крепкой руке», так необходимую правым для построения консенсуса вокруг их авторитарной программы.

pg-18-1970s-1-getty

Расовый вопрос представляет собой другой вариант, поскольку в последние месяцы вопросы расы, расизма, межрасовых отношений, равно как и иммиграции, преобладали в диалектике радикально-респектабельных и радикально-оторванных правых сил. В 1960-е годы и в начале 1970-х годов говорили, что мистер Пауэлл[ref]Британский политик, прославившийся антимигрантскими заявлениями.[/ref] потерпел поражение. Это так, если мерить всю ситуацию карьерой отдельного человека. С другой стороны, существует мнение, что «пауэллизм» победил: не столько потому, что за карьерным закатом Пауэлла последовала легитимация практически всех его предложений, сколько благодаря тем магическим связям и смычкам, которые пауэллизму удалось установить между темой расы и иммиграционного контроля и темой образа британской нации и уничтожения «нашей культуры, нашего образа жизни». Я был бы куда больше рад временным неудачам Национального фронта, если бы в первые месяцы этого года такое количество его любимых тем не было переработано политиками-консерваторами в более респектабельный дискурс о расе.

Я проанализировал лишь некоторые политико-идеологические аспекты появления на политической арене ультраправыв не для того, чтобы пробудить к ним любопытство, но для того, чтобы попытаться выявить их характеристики, позволяющие увидеть отличие именно этих правых (тэтчеристов) от других их модификаций, появлявшихся после войны. Первая из таких характеристик — зависимость правых от судьбы и успехов лейбористов, пришедших к власти в момент экономической рецессии и пытающихся выйти из кризиса «в рамках определенных ограничений». Но проблема в следующем: то, каковы правые, зависит от того, каковы левые. В данном случае мы имеем дело именно с последствиями длительного пребывания во власти лейбористов. Второй момент — это их массовый успех в нейтрализации противоречия между народом и властным/государственным блоком и идеологическая переориентация масс. Собственно, именно последнее и составляет природу популизма. Но тут следует добавить, что это не риторический прием или хитрость, поскольку такой популизм действует в рамках реальных противоречий и имеет рациональную, материальную основу. Его успехи и действенность основаны не на его способности дурить ничего не подозревающий народ, а на том, как именно этот популизм обращается к реальным проблемам, реальному, переживаемому опыту, к реальным противоречиям. Как он оказывается способным представить все это внутри дискурсивной логики, которая выстраивает перечисленное в соответствии с политикой и классовыми стратегиями правых.

Наконец — и это не сводится к моему анализу, хотя кажется особенно к нему относящимся — существуют свидетельства того, что идеологическое преобразование и политическая реструктуризация нового порядка уже завершены. Он работает на основании уже сформированных социальных практик и воплощенных идеологий. Он отвоевывает территории, постоянно отталкиваясь от элементов, которые длительное время вызывали традиционный резонанс и оставили след в массовых представлениях. В то же время он переформатирует поле борьбы, меняя место, позицию и удельный вес носителей различных дискурсов, перестраивая его в соответствии с альтернативной логикой. Сдвиг осуществляется не с помощью «мыслей», а с помощью конкретной практики классовой борьбы, идеологической и политической классовой борьбы. Эти представления становятся актуальными благодаря своему влиянию на практику, тому, как они ее формируют и как становятся частью ее материальной стороны. Опасными новых правых делает то, что они меняют природу той территории, на которой происходят столкновения; они оказывают на эти схватки постоянное воздействие. Сейчас они обретают устойчивость, становясь определяющими для текущей «конфигурации». И это суть та территория, на которой следует организовываться силам оппозиции, если только мы хотим изменить ситуацию.

Впервые опубликовано в Marxism Today, январь 1979.

Перевод с английского Александры Новоженовой.

Научные редакторы: Илья Будрайтскис, Илья Матвеев.

Перевод этого текста сделан для готовящейся книги «Свободного марксистского издательства».

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=6387 0