Маурицио Лаццарато — Открытая левая http://openleft.ru Один шаг действительного движения важнее целой дюжины программ (Маркс) Tue, 07 May 2024 10:41:07 +0000 ru-RU hourly 1 https://wordpress.org/?v=4.9.25 Сотворение должника. Эссе о неолиберальном состоянии http://openleft.ru/?p=6689 http://openleft.ru/?p=6689#comments Mon, 24 Aug 2015 22:58:09 +0000 http://openleft.ru/?p=6689 Снимок экрана 2015-08-22 в 13.56.23

Предисловие
Как и в других регионах мира, в Европе классовая борьба разворачивается сегодня вокруг вопроса о долге. Долговой кризис поразил США и Великобританию, то есть те страны, в которых зародилась нынешняя финансовая катастрофа, и что еще важней — возник неолиберализм как таковой.

Отношения должника/кредитора, предмет этой книги, усиливают механизмы эксплуатации и доминирования на каждом уровне общества, ведь внутри этих отношений нет разницы между трудящимися и безработными, потребителями и производителями, работающим и неработающим населением, пенсионерами и теми, кто получает социальное пособие. Каждый превращается в «должника», зависимого и заранее виновного перед Капиталом. Капитал стал великим универсальным Кредитором. Текущий «кризис» не оставляет места для сомнений — собственность остается одним из важнейших политических аспектов неолиберализма, поскольку отношения должника/кредитора являют собой продукт властных отношений между собственниками (капитала) и его не-собственниками.

Из-за государственного долга в должниках оказываются целые общества. Вместо сглаживания «неравенств» долг обостряет их. Самое время начать называть эти «неравенства» просто классовыми различиями.

Экономические и политические иллюзии последних сорока лет умирали одна за другой, а неолиберальная политика становилась все жестче. «Новая экономика», информационное и научное общество — все они были поглощены экономикой долга. В тех демократиях, которые возникли после падения коммунизма, все решает кучка людей (функционеры из МВФ, Европейского центрального банка, ЕЭС и несколько политиков) в интересах меньшинства. Экономика долга лишила подавляющее большинство европейцев политической силы, и так уже передоверенной представительной демократии. Долг подорвал рост их доли в общем благосостоянии, которая была вырвана у капитализма в результате социальных битв прошлого. И более того, он лишил это большинство будущего — как права распоряжаться временем, принимать решения и делать выбор.

Серия финансовых кризисов со всей жестокостью обнажила реальность той фигуры, которая доминирует сегодня в публичном ландшафте — «человека задолжавшего». Личные достижения, которые сулил неолиберализм («каждый будет держателем своей доли, каждый будет собственником и предпринимателем») вылились в экзистенциальные условия «человека задолжавшего», ответственного за свою судьбу и одновременно виновного в ней. Это эссе представляет собой исследование и генеалогию экономического и субъективного производства «человека задолжавшего».

lechenie

С последнего кризиса, который последовал за взрывом мыльного пузыря доткомов, капитализм отбросил эпические нарративы, которые он конструировал вокруг «архетипов» предпринимателя, креативного визионера и независимого работника, «гордого тем, что он сам себе хозяин».  Предполагалось, что преследуя только личные интересы, эти типажи работают на общее благо. Самоотдача, мотивация и «работа на себя», восхваляемые менеджерами с 1980-х годов, теперь превратились в принуждение к тому, чтобы взять на себя все издержки и риски экономической и финансовой катастрофы. На население теперь должны лечь все издержки бизнеса и «государства всеобщего благосостояния» — и в первую очередь, их долги.

Если верить ведущим предпринимателям, СМИ и экспертам, причины нынешней ситуации лежат не в фискальной и монетарной политике, в результате которой увеличились дефициты бюджетов и огромные средства перешли бизнесу и богатым. Не лежат они и в серии финансовых кризисов, которые вовсе не сошли на нет сразу после войны, а продолжают происходить по сей день, приводя к изъятию у населения огромных сумм денег во избежание так называемого «системного кризиса». Для всех этих забывчивых экспертов истинные причины повторяющихся кризисов заключаются в чрезмерных запросах населения (особенно Южной Европы), которое только и желает, что проводить время в праздности; а также в коррумпированности элит, которые, в реальности, всегда умели извлечь личную выгоду из своей роли в международном разделении труда и политической власти.

Неолиберальная коалиция не может и не хочет «регулировать» финансовые «перегибы», поскольку ее политическая программа продолжает основываться на решениях, которые привели к последнему кризису. Вместо этого перед лицом угрозы государственного долгового дефолта эта коалиция мечтает об осуществлении программы, о которой она мечтала еще с 1970-х годов: урезать зарплаты до минимума, социальные услуги сократить так, чтобы государство всеобщего благосостояния служило теперь только своим новым «выгодополучателям», бизнесу и богатым, и конечно, приватизировать все что только возможно.

Нам недостает теоретического и концептуального словаря, который позволил бы проанализировать не только финансы, но и экономику долга, которая выходит за пределы финансов и политики подчинения.

В этой книге я намерен опираться на Делеза и Гваттари, обратившихся в «Анти-Эдипе» к отношениям должника и кредитора. Вышедшая в 1972 году, их книга обосновывает на теоретическом уровне тот сдвиг, который практически был осуществлен в «Капитале». Читая «Генеалогию морали» Ницше и марксову теорию денег, мы сможем проверить две гипотезы.

Первая заключается в том, что парадигма социального лежит не в обмене (экономическом и/или символическом), но в кредите. Социальные отношения не основываются на равенстве (или обмене), а скорее на асимметрии долга/кредита, которая предшествует, исторически и теоретически, асимметрии производства и наемного труда. Вторая гипотеза утверждает, что долг представляет собой экономическое отношение, неотделимое от производства субъективности должника и его «морали». Экономика долга сочетает «работу на себя» и труд в его классическом понимании, так что этика и экономика работают в унисон.

Современное понятие «экономики» покрывает и экономическое производство, и производство субъективности. Традиционные категории, укорененные в революциях XIX и XX веков, такие как «труд», «общество» и «политика», теперь одушевляются и переопределяются долгом. Таким образом, необходимо внедриться на вражескую территорию, чтобы проанализировать экономику долга и производство «человека задолжавшего», чтобы сконструировать теоретические орудия для будущих битв. Ведь кризис еще далек от завершения.

Долг как основа общественной жизни

Это не кризис, это ограбление на большой дороге
Протестующие в Пуэрта дэль Соль

Это не спасение, это распродажа с молотка
Член греческого профсоюза

Благодаря системе кредита мы возвращаемся к сугубо феодальным отношениям, когда известная часть труда изначально принадлежит помещику
Жан Бодрийяр, «Система вещей»

12 октября 2010 года UNEDIC[ref]Национальный межпрофессиональный союз по занятости в промышленности и торговле.[/ref], который собирает налоги, идущие на помощь по безработице, и обеспечивает компенсации безработным, непостоянно занятым и сезонным рабочим, опубликовал следующий пресс-релиз:

«UNEDIC рад сообщить, что его долгосрочные и краткосрочные рейтинги были опубликованы тремя рейтинговыми агентсвами — Fitch (AAA/FI+), Moody’s (AANP-i) и Standard & Poors (AAA/A-I+) <…> Высокие рейтинги позволят UNEDIC выполнить свой финансовый план и, следовательно, гарантировать бесперебойные выплаты по безработице. 10 сентября 2010 года последняя техническая проверка бюджета по страхованию безработицы показала, что долг UNEDIC к декабрю 2011 составит 13 миллиардов евро».

Как получилось, что рейтинги и трейдинговые операции, осуществляемые в комфортных офисах банков и инвестиционных кампаний, влияют на безработных, непостоянно занятых, временных и сезонных работников?

Дело в том, что UNEDIC нередко сообщает об образовании дефицита в своем бюджете. Во-первых, из-за падения прибыли, которое обуславливается налоговыми льготами для работодателей (ежегодно французское казначейство возвращает 22 миллиарда евро налоговых отчислений, которые платят работодатели, во имя государственной «политики занятости»). Во-вторых, потому что налоговые отчисления на помощь по непостоянной, временной и частичной занятости не покрывают издержки на компенсации. С тех пор как процент выгодной бизнесу «непостоянной» (краткосрочной, временной, эпизодической, сезонной) занятости вырос, система компенсаций работает на пределе возможностей по структурным причинам.

Снимок экрана 2015-08-22 в 13.51.11

Вместо того чтобы поднять налоги для работодателей, UNEDIC – так же, как всякий уважающий себя бизнес — взял кредит и выбросил свои акции на финансовые рынки. В декабре 2009 года организация взяла в кредит 4 миллиарда евро, потом еще 2 миллиарда в феврале 2010 года. Финансовые компании поспешили расхватать эти бумаги – меньше чем за час все они были скуплены. Аппетит инвесторов вполне объясним. Международные рейтинговые агентства (те, что давали низкие рейтинги Ирландии, Греции, Португалии и Испании, провоцируя взлеты процентных ставок; те, что успешно навязывали этим странам «бюджеты жесткой экономии»; те, что давали высокие рейтинги «токсичным активам», что и спровоцировало кризис субстандартного кредитования[ref]Предоставление кредитов заемщикам, у которых недостаточно высокий кредитный рейтинг, чтобы считаться «первоклассными»; по таким кредитам взимается более высокая процентная ставка, чем по первоклассным кредитам, что призвано компенсировать кредитору более высокий кредитный риск.[/ref]; те, что прозевали наступление последнего финансового кризиса) дали, как гласит пресс-релиз, «высокие рейтинги», которые должны были служить «гарантиями для инвесторов».

Таким образом, чтобы «спасти» систему компенсаций от «банкротства» (неизменная угроза), финансовая логика должна быть применена к частным институциям — хотя бы, как UNEDIC, и служащим «общественным интересам». Последствия этого оказались следующими:

1) Процентная ставка по 6-миллиардному займу равняется где-то 3 процентам, что означает, что налоги на безработицу теперь стали новым источником прибыли для финансовых институций, пенсионных фондов и банков. Если Moody понизит рейтинги (как это недавно и произошло для Ирландии, Греции и Португалии), процентная ставка по кредиту для UNEDIC повысится и это скажется на их прибыли от взымаемых налогов, что в свою очередь уменьшит доступность фондов для программ социальной помощи.

2) Рейтинги трех агентств неизбежно полагаются на условия страховых договоров, которые определяют длительность и размер компенсационных выплат на следующие три года. Чтобы поддерживать высокие рейтинги, профсоюзы и работодатели должны действовать в соответствии с запросами рейтинговых агентств, а не с интересами безработных, поскольку процент по кредиту привязан к рейтингам.

3) Благодаря своей «власти давать оценки», рейтинговые агентства начали влиять на управление страхованием безработицы. Такое совместное управление привело к тому, что страхование, которое раньше гарантировалось профсоюзами и ассоциациями работодателей, теперь открылось для частных инвесторов, имеющих собственное представление о том, как вести дела. «Оценки» рейтинговых агентств стали еще одним страховым фактором наряду с общими оценками «здоровья», «эффективности», «выгоды», учитываемыми при страховании безработицы. В зимних протестах 1997-1998 годов во Франции наряду с безработными участвовали работники с непостоянной занятостью. Обе эти группы пытались разбить двойную монополию профсоюзов и работодателей, чтобы «прекарные» работники, слабо представленные профсоюзами, могли влиять на управление страхованием безработицы. Ведь профсоюзы действуют исключительно в интересах работников с окладом и полной занятостью. В итоге требование демократизации управления фондами страхования сошло на нет. А объединения работодателей, воротилы рынка страхования и государство тихо протащили в игру финансовых капиталистов.

Нам неизвестны все условия займа UNEDIC. Мы можем только надеяться, что он был взят не под такие огромные проценты, как те, на которые согласилось местные власти, лишенные возможности обратиться за помощью к национальному правительству, и вынужденные включиться в игру на финансовом рынке. Долг французских административных округов и департаментов вырос с 2001 года на 50 процентов.

Вот только один такой пример:  9 февраля 2011 года правительство департамента Сена-Сен-Дени решило судиться с тремя банками (Depfa, Calyon, Dexia), чтобы аннулировать так называемые токсичные кредиты, которые до этого получило. К первому января 2011 года долг Сена-Сен-Дени достиг 952,7 миллиона евро, 71.7% которых были токсичными. Всего департамент взял 63 токсичных займа. Такие же финансовые продукты были проданы многим другим местным департаментам. Они были привязаны к индексам с высокой волатильностью, потенциально подверженным сильным скачкам процентной ставки. Как высказался об этом один из выборных чиновников департамента, «первоначальный процент первые три года был 1,47 % -теперь он вырос до 24, 20%, разница в полтора миллиона евро в год — примерно столько стоит содержание дома престарелых».

Снимок экрана 2015-08-22 в 13.42.37

Деньги от фондов по страхованию безработицы и прибыль от процентов, взымаемых с местных правительств — только маленькая часть тех денег, которые ежегодно мировые финансисты собирают с населения страны. Во Франции выплаты процентов по национальному долгу в 2007 году выросли до 50 миллиардов евро. Это вторая статья расходов французского бюджета после образования — за ней следуют расходы на оборону. Каждый год она поглощает почти весь доход от налогов.

Растущий национальный долг — один из главных результатов неолиберальной политики, которая стремилась преобразовать финансовую структуру трат государства всеобщего благосостояния начиная с середины 1970-х годов. Наиболее значимые законы, принятые каждым европейским правительством и внесенные в различные европейские договоры, — это запреты на эмиссию денег для облегчения госдолга. Местные правительства, как и все службы государства всеобщего благосостояния, уже не могут финансироваться таким образом, но должны вместо этого обращаться к «финансовым рынкам». Это называют «независимостью Центробанка» — что в переводе на нормальный язык означает практику зависимости от рынков, поскольку эти законы принуждают обращаться к частным кредиторам и соглашаться на условия, которые диктуют держатели долей, акций и других ценных бумаг.

До принятия этих законов государство могло попросить беспроцентного финансирования у Центрального банка и выплатить долг в тот момент, когда пополнится бюджет. По разным оценкам начиная с 1974 (когда французское правительство начало прибегать к рыночному финансированию) суммарные проценты по долгу составили в целом около 1, 2 миллиарда евро, при общей сумме госдолга в 1,64 миллиарда евро. Проценты по долгу показывают, насколько успешно последние 40 лет рынок наживался на населении.

<…>

Потребление, которое в развитых странах составляет большую часть годового валового продукта (в США это 70%) — еще один принципиальный источник прибыли для кредиторов. В США крупные семейные покупки (дом, машина, расходы на образование) делаются в кредит. Но потребление происходит в долг даже тогда, когда касается каждодневных расходов, оплаченных кредитной картой. В США и Великобритании семейный долг составляет соответственно 120% и 140% чистого семейного дохода. Кризис субстандартного кредитования показал, что долг по кредитным картам составляет огромную часть секьюритизированного кредита (то есть тех долгов, которые банки превращают в ценные бумаги, которые можно перепродать), вместе с долгами по недвижимости, автомобилям и образованию.

Снимок экрана 2015-08-22 в 14.15.11

Потребляя, мы поддерживаем бессознательные отношения с экономикой долга. В своих карманах и кошельках мы носим закодированные в магнитной полосе отношения должника/кредитора. Эта тонкая полоска пластика скрывает в себе две на первый взгляд безвредные операции: автоматическую институционализацию кредитных отношений, которая, в свою очередь, поддерживает состояние постоянного долга. Кредитная карта — простейший способ превратить ее владельца в перманентного должника, в навеки «задолжавшего»[ref]«В сравнении с потребительским кредитом оплата покупок кредитной картой — качественно иная связь. Каждый раз когда поступает запрос, карточная система автоматически выдает кредит. Тут наглядно проявляется переворачивание инициативы — кредитные отношения всегда уже наличествуют, чтобы их активировать надо просто воспользоваться картой… Система карточной оплаты институционализирует перманентную структуру долга. Мы — перманентные должники перед некоим коммерческо-банковским единством…» A. J. Haesler, Sociologie de I’argent et postmodernite (Социология денег и постмодерн) (Geneva: Droz, 1995), 282.[/ref].

Почему экономика долга, а не финансовая экономика?
С помощью простого процентного механизма кредиторам переводятся колоссальные суммы от населения, бизнеса и государства всеобщего благосостояния. Вот почему уже в 1970-х годах Габриэль Ардан утверждал, что финансовая система, так же, как денежная и кредитная система—это «властный механизм эксплуатации». Так называемая «реальная» экономика и бизнес — всего лишь одни из аспектов капиталистического процесса валоризации, накопления и эксплуатации. «При более внимательном рассмотрении, финансовая система наиболее подавляющая из трех», а кредит — «один из наиболее эффективных инструментов эксплуатации, изобретенных человеком, поскольку одни, производя кредит, ухитряются присваивать труд и благосостояние других».[ref]G . Ardant, Histoire financiere de l’antiquite a nos jours (Финансовая история от античности до наших дней) (Paris: Gallimard, 1976), 320.[/ref] То, что СМИ называют «спекуляцией», представляет собой механизм захвата и наживы на прибавочной стоимости в условиях, созданных современным капиталистическим накоплением, условиях, в которых невозможно отличить ренту от прибыли. Процесс, который позволяет незримо захватить контроль над производством капитала и собственностью, начатый во времена Маркса, теперь пришел к своему завершению. «Реально действующий капиталист», как давно заметил Маркс, превращается просто в «управляющего принадлежащего другим капитала», а «собственник капитала» превращается в финансового капиталиста или рантье. Финансисты, банки и инвесторы — не просто спекулянты, но представители владельцев капитала, в то время как те, кто некогда был «промышленными капиталистами», предпринимателями, рисковавшими собственными капиталами, теперь оказались сведены к «функционерам» финансовой валоризации на зарплате у акционеров их компаний.

Таким образом, мы должны очистить понятие ренты от всех моральных коннотаций. Эвтаназия рантье, его изгнание из экономики, вопреки тому, что думал об этом Кейнс (считавший, что именно это должно стать основой реструктуризации капитализма после кризиса 1929 года), будет означать не эвтаназию «спекуляции», но эвтаназию капитализма как такового.

Она будет означать смерть частной собственности и наследственного капитала, двух политических китов, на которых держатся неолиберальная экономика. Более того, все современное капиталистическое накопление можно приравнять к ренте. Рынок недвижимости, непрерывный рост цен на жилье создает такой тип ренты (и какой ренты, особенно в США!), который мы выплачиваем и на интеллектуальную собственность, каждый раз, когда покупаем продукцию со знаком копирайта. И все же не стоит слишком долго предаваться обличению.

Сводя финансы к функции спекуляции, мы игнорируем их политическую роль в качестве представителя «общественного капитала» (Маркс), которую промышленные капиталисты не могут принять и признать — равно как функцию финансов в качестве «коллективного капиталиста» (Ленин), которая благодаря действиям правительства влияет на общество в целом. Редукция к спекуляции игнорирует также и «производительную» функцию финансов, их способность извлекать прибыль. Доля общей прибыли финансовых, страховых компаний и также компаний по торговле недвижимостью в 1980 году почти догнала, а в 1990 году превысила прибыль от производства. В Британии финансы — ведущий сектор экономики.

Более того, невозможно отделить финансы от производства, поскольку финансы являются интегральной частью каждого сектора экономики. Финансы, промышленность и сфера услуг работают в симбиозе.

«Автомобильная индустрия, если брать ее как пример, функционирует исключительно на кредитных механизмах (кредиты, аренда и так далее). В результате бизнес General Motors держится на потребительском кредите, незаменимом для продаж, в такой же, если не в большей мере, что и на производстве автомобилей».

В неолиберализме то, что мы, упрощая, зовем «финансами», является показательным фактором, демонстрирующим рост влияния отношений кредитора-должника. Неолиберализм боролся за интеграцию монетарной, банковской и финансовых систем, используя техники, целью которых было вынесение отношения кредитора-должника в центр политики. Ведь эта интеграция ясно отражает властные отношения, основанные на собственности. В текущем кризисе отношения между собственниками (капитала) и не-собственниками (капитала) подчинили себе все прочие социальные отношения.

Снимок экрана 2015-08-22 в 13.48.33

Одна из таких неолиберальных техник — секьюритизация[ref]Замена нерыночных займов и/или потоков наличности на ценные бумаги, свободно обращающиеся на рынках капитала.[/ref]. С момента принятия закона, который был проведен с помощью социалиста Пьера Берегового в 1988 году во Франции, секьюритизация сделала возможным преобразование долгов в ценные бумаги, которые продаются на финансовом рынке. То, что называют финансиализацией, представляет не столько рост финансовых инвестиций, сколько огромный механизм управления частными и общественным долгами, а следовательно, и отношениями кредитора-должника с помощью метода секьюритизации. В результате, правильнее было бы говорить не о финансах, а о «долге» и «процентах».

Мы не намерены анализировать тут «финансы», их внутренние механизмы, логику, которая стоит за решениям трейдеров и так далее — скорее, нас занимают отношения кредитора и должника. Другими словами, вопреки тому, что вечно твердят экономисты, журналисты и другие эксперты, финансы — это не «перегибы» спекуляций, которые просто нужно лучше регулировать, а просто капиталистическая функция обеспечения инвестиций. Это не выражение жадности и скупости человеческой натуры, которые следует подавлять усилием разума. Скорее, это властные отношения. Долг — это финансы с точки зрения должников, которые должны его выплачивать. Процент — финансы с точки зрения кредиторов, держателей ценных бумаг, гарантирующих получение выгоды от долга.

Политически термин «экономика долга» кажется более приемлемым, чем финансовая или финансиализированная экономика, не говоря уже о финансовом капитализме, поскольку говоря об «экономике долга», мы сразу понимаем, что стоит на кону: долг, который не хотят выплачивать греки, ирландцы, португальцы, британцы, исландцы, и против которого они протестуют все последние месяцы. Долг, который оправдывает рост стоимости британского высшего образования, долг, который спровоцировал жестокие столкновения в Лондоне. Долг, который оправдывает урезание бюджета одной семьи на 800 евро в год, чтобы стабилизировать государственный бюджет после финансового кризиса, долг, который требует сокращения бюджета на образование в Италии, против чего поднялись римские студенты, долг, из-за которого урезаются социальные услуги, финансирование культуры, выплаты по безработице и льготы во Франции, а теперь и по всей Европе.

Теперь, когда мы установили, что текущий кризис — не просто результат некоего разрыва между финансами и производством, или так называемой «реальной» и «виртуальной» экономикой, но, скорее, показатель властного баланса между должниками и кредиторами, нам следует теперь изучить растущее влияние долга на неолиберальную политику.

Изготовляя долг
Долг — не помеха росту. Напротив, он представляет собой экономический и субъективный двигатель современной экономики. Создание долга, то есть создание и развитие властного отношения кредиторов и должников, воспринималось и учитывалось как стратегическое ядро неолиберальной политики. Если долг в самом деле является центральным для понимания неолиберализма — и, следовательно, для борьбы с ним — то это потому, что в самом основании неолиберализма лежит логика долга. Одна из поворотных точек в неолиберализме, таким образом, определяется тем, что экономисты называют «шоком» 1979 года. Этот шок привел к образованию огромного дефицита госбюджета, открыв дверь экономике долга и запустив процесс переворачивания отношений между кредиторами и должниками. В 1979 году при одобрении Пола Фолкера (в то время главы ФРС США, а впоследствии экономического советника первой экономической команды Обамы) номинальные ставки (процентные ставки на погашение долга) были удвоены, увеличившись с 9 до 20 процентов, тогда как в предшествующий период существовала тенденция к их понижению.

svdb

«Эти высокие проценты привели к совершенно новому кумулятивному внутреннему и внешнему госдолгу. Богатые таким образом сконструировали механизм для экстремальной, доселе невиданной поляризации кредиторов и должников, которая была выгодна исключительно кредиторам[ref]G. Dumenil and D. Levy, «La finance capitaliste: rapports de production et rapports declasse» (Капиталистические финансы: Производственные и классовые отношения), в La Finance capitaliste (Paris: PUF, 2006), 167.[/ref].

Невозможность что-либо сделать с госдолгом с помощью монетарных механизмов (то есть с помощью Центрального банка) привела к экспансии финансовых рынков, которые росли, развивались и расширяли влияние с каждым новым шагом правительства. Более того, во Франции большая часть этих политических шагов предпринималась именно социалистическими правительствами.

Снимок экрана 2015-08-22 в 14.09.39

Финансовые рынки структурировались и развивались как часть механизма управления государственным долгом, образовавшимся в результате энергетического кризиса 1979 года. Государства не прекратили открывать новые финансовые рынки: они помогали учреждать все новые структуры и организации, призванные способствовать их развитию.

«Таким образом, они расширили (разнообразив спектр ценных бумаг, выпускаемых на первичные рынки) и углубили (увеличив объем транзакций на вторичных рынках) рынки акций государственных организаций<…>»[ref]M. Anglietta and A. Orlean, La monnaie entre violence et confiance (Деньги: между насилием и доверием) (Paris: Odile Jacob, 2002), 244.[/ref].

Монетарная политика, политика сокращения заработной платы, политика в отношении государства всеобщего благосостояния (урезание социальных расходов) и фискальная политика (перевод нескольких пунктов валового продукта корпорациям и богатейшим слоям общества во всех индустриальных странах) — все это вместе сложилось в огромный государственный и частный долг. Сокращение долга, которое стоит сегодня на повестке во всех странах, не противоречит созданию новых долгов, поскольку долг служит продлению и расширению неолиберальной политической программы. С одной стороны, для неолиберализма это означает возможность захватить контроль над «социальными аспектами» и расходами государства всеобщего благосостояния посредством мер жесткой экономии, то есть, возможность захватить контроль над прибылью, временем (временем увольнения, отпуска и так далее) и социальными гарантиями, которые до того были вырваны у капиталистического накопления в результате социальной борьбы. Это обстоятельство стало очевидным в программе «Закладки новых основ общества», которую продвигали французские работодатели, лидерство среди которых с конца прошлого столетия перешло из рук боссов металлургической промышленности в руки страхователей и финансистов.

Снимок экрана 2015-08-22 в 14.12.33

Когда программа была публично заявлена, ее главный идеолог, Денис Кесслер, сказал, что «экономическая необходимость» должна учитываться при решении «социальных вопросов, которые временами начинают восприниматься отдельно или даже доминировать над экономической необходимостью»[ref]D. Kessler, «L’avenir de la protection sociale» (Будущее социальной защиты), Commentaire, no. 87 (Autumn, 1999), 625.[/ref]. С одной стороны, это означает курс на более активную приватизацию услуг государства всеобщего благосостояния, то есть на их перевод в сектор накопления капитала и извлечения прибыли частным предпринимательством. Это должно «ре- интернализировать» социальные гарантии, экстернализованные в эпоху фордизма, который «делегировал» их государству. (Особенно чувствуют себя ограбленными в 1945 году страховщики, новые лидеры профсоюза работодателей (Le Mouvement des Entreprises de France, MEDEF)). Планы жесткой экономии, которые МВФ и Европа наложили на Грецию и Португалию, таким образом, подразумевают «новую приватизацию». Размышляя об этих мерах, греческий профсоюзник заметил, что скорее, чем «план по спасению», они представляют собой «распродажу с молотка».

В этом смысле экономика долга ведет за собой тип капитализма, в котором сбережения рабочих и вообще населения, пенсионные фонды, общественное страхование здоровья и социальные услуги, «поскольку они существуют в мире конкуренции, снова становятся функцией интересов бизнеса»[ref]Ibid., 622.
15. M. Aglierra and A. Orlean, op. cit., 182. 16. Ibid., 248.[/ref]. В 1999 году по расчетам Дениса Кесслера прибыль, которая должна была поступить в результате передачи социальной сферы бизнесу, составляла 26 миллиардов франков, или 150 процентов государственного бюджета. Приватизация механизмов социального страхования, индивидуализация социальной политики и стремление превратить социальные гарантии в функцию бизнеса составляют основу экономики долга.

Правящая коалиция экономики долга нажилась на последнем финансовом кризисе, который создал отличную возможность для того, чтобы расширить и углубить логику неолиберальной политики.

Властные отношения, характерные для долга
Долг действует как машина по «захвату», «отъему» и «присвоению» благосостояния всего общества, как инструмент макроэкономического руководства и предписаний, как механизм для перераспределения прибыли. Он также функционирует как механизм по производству и «управлению» коллективными и индивидуальными субъективностями. Чтобы описать новую роль финансов, неортодоксальная экономическая теория Андре Орлеана говорит о «власти кредиторов» и «власти долга», чья сила «измеряется способностью преобразовывать деньги в долг и долг в собственность, и, таким образом, напрямую влиять на социальные отношения, составляющие западное общество». Орлеан определяет отношения должника и кредитора как основной источник трансформации капиталистического «governance» (термин неолиберального новояза, означающий «командование»): «От фордистского governance, которое на первый план выдвигало должника и индустриальный аспект, мы перешли к финансовому governance, которое выдвигает вперед финансовый аспект и кредитора».

Снимок экрана 2015-08-22 в 14.22.37

Но отношения должника-кредитора, являясь наиболее важными и универсальными отношениями современного капитализма, значат куда больше, чем просто «непосредственное влияние на социальные отношения». Кредит или долг и присущие ему отношения кредитора и должника составляют особые отношения власти, которые ведут за собой особые формы производства и контроля субъективности — особую форму homo economicus, «человека задолжавшего». Отношения должника и кредитора определяют собой отношения труда и капитала, отношения госуслуг и их потребителей, бизнеса и потребителей — отношения должника и кредитора проходят через все эти формы отношений, переопределяя пользователей, трудящихся и потребителей как «должников».

Долг порождает специфическую «мораль», и отличную от «трудовой» морали, и дополняющую ее. Пара «усилие/вознаграждение», принадлежащая идеологии труда, теперь дублируется моралью «обещания» (вернуть долг) и «вины» (за то, что субъект задолжал). Как напоминает нам Ницше, концепт вины (Schuld), центральный для морали, происходит от очень конкретного понятия долгов (Shulden). Долговая «мораль» приводит к моральному осуждению безработных, тех, кто получает социальную «помощь» от государства, пользователей госуслуг и вообще населения. Кампания против греческих паразитов и должников в немецкой прессе несет в себе свидетельство о жестокости вины, насаждаемой долговой экономикой. Когда речь заходит о долгах, СМИ, политики и экономисты имеют сказать только одно — «это ваша вина», «сами виноваты». Греки предаются лени на солнышке, в то время как немецкие протестанты горбатятся под хмурым небом на благо Европы и человечества.

Власть долга выглядит так, как если бы она осуществлялась без помощи репрессий и идеологии. Должник «свободен», вот только его действия, его поведение заключены в рамки, определяемые долгом, который он на себя взял. Это справедливо и для отельного человека, и для целых народов и социальных групп. Вы свободны, если только соотносите свой стиль жизни (потребление, работу, расходы, налоги и так далее) с выплатой долга. Техники, которые используются, чтобы принудить индивида жить с долгом, начинают применяться к нему очень рано, даже до того, как он выходит на рынок труда[ref]В США 80% студентов юридических факультетов заканчивают университет со средним долгом в $77,000, если посещали частный университет, и $50,000 — если посещали государственный. Средний долг студентов-медиков, как показывает исследование, проведенное Ассоциацией Американских Колледжей, — 140,000$. Студентка, только что получившая свою степень, призналась итальянскому изданию, что вряд ли сможет выплатить свои долги за обучение: «Иногда я думаю, что даже после смерти буду вносить ежемесячные взносы по кредиту за учебу. Сейчас мой план выплат рассчитан на 27 с половиной лет, но это слишком смело, поскольку проценты могут вырасти, а я могу платить только определенный процент. Я очень слежу за своими тратами, записываю все расходы от кофе до проезда на автобусе. Все спланировано. Но что меня тревожит больше всего, так это то, что я не могу откладывать деньги на черный день, и мой долг всегда тяготеет надо мной» (Republica, 4 августа 2008).[/ref].

Снимок экрана 2015-08-22 в 14.25.18

Власть кредитора над должником очень напоминает последнее определение власти, данное Фуко: действие, которое осуществляется над другим действием, действие, которое оставляет человека, над которым власть осуществляется, «свободным». Власть долга оставляет человека свободным, поддерживая и направляя его в том, чтобы он не терял способность этот долг выплачивать (даже если, подобно власти МВФ, такая власть склонна пожирать своих «должников», навязывая им экономическую политику, приводящую к рецессии). Такая власть управляет посредством множества властных отношений между должником и кредитором, трудом и капиталом, социальными программами и их пользователями, потребителями и бизнесом и так далее. Но долг — это универсальное властное отношение, ведь оно распространяется на всех. Даже те, кто слишком беден, чтобы получить кредит, должны платить кредиторам в рамках выплаты общего государственного долга. Даже страны, слишком бедные, чтобы позволить себе строить государство всеобщего благосостояния, должны платить по долгам.

Отношения должника и кредитора касаются всего существующего населения, также как и всего будущего населения. Экономисты сообщают нам, что каждый французский ребенок рождается с долгом в 22 тыс. евро. Мы больше не наследуем первородный грех, мы наследуем долги предшествующих поколений. «Человек задолжавший» — субъект властного отношения должника и кредитора, которое сопровождает его на протяжении всей жизни, с рождения до смерти. Если раньше мы были должны нашей общине, богам, предкам, теперь мы должны божеству Капитала.

Сейчас мы не имеем теоретических инструментов для того, чтобы проанализировать всю совокупность властных отношений должника/кредитора и все разнообразные аспекты долга. Концепт спекуляции описывает только один аспект того, как работает долг, и мешает нам увидеть, как он производит, определяет, захватывает и оформляет субъективность.

Мы снова обратимся к работе Делеза и Гваттари, в которой применительно к современному капитализму они придерживаются аргументации Ницше из второго очерка «Генеалогии морали»: «Кредит, а не обмен Ницше видит архетипическим для социальной организации»[ref]G. Deleuze, Nietzsche and Philosophy, trans. Hugh Tomlinson (New York: Continuum, 2002), 155. Уже в этой книге 1963 года Делез начал размышлять о долге и о том, как он влияет на субъективность.[/ref]. Раз и навсегда мы должны подчеркнуть, что исчезновение или несуществование обмена не следует из этого утверждения — из него следует, скорее, что обмен функционирует не в соответствии с логикой равенства, а с логикой властного дисбаланса, властного различия.

Снимок экрана 2015-08-22 в 14.28.37

Рассматривая долг как архетипический элемент социальных отношений, мы приходим к двум следствиям. С одной стороны, это означает, что мы начинаем воспринимать экономику и общество с точки зрения асимметрии власти, а не с точки зрения коммерческого обмена, который предполагает и подразумевает равенство. Между социальными группами выявляется принципиальное различие, переопределению подвергаются и деньги, ведь долг функционирует как командное управление, как разрушительная/созидательная власть над экономикой и обществом. С этой точки зрения долг означает немедленное подчинение экономики, поскольку долг — суть экономическое отношение, которое, чтобы продолжать существовать, подразумевает формовку субъективности и контроль над ней, так что «труд» перестает отличаться от «работы на себя». В этом эссе мы намерены пролить свет на истину всей истории капитализма — то, что описывается как «экономика» было бы невозможным без производства субъективности и соответствующих ей форм жизни.

Авторы «Анти-Эдипа», в котором впервые теория долга получает подробное развитие, всегда были верны Марксу, а конкретнее — его теории денег. В интервью 1988 года, в момент стремительной неолиберальной экспансии, Делез подчеркивал важность возвращения к марксистскому концепту денег. «Помимо государства правят еще и деньги, деньги вступают в коммуникацию, и сегодня нам нужна не критика Маркса, а современная теория денег, столь же убедительная, как теория Маркса, которая начала бы с того места, где он остановился».[ref]G. Deleuze, Negotiations, 1972-1990, trans. Martin Joughin (New York: Columbia University Press, 1995), 152.[/ref] Делез и Гваттари интерпретируют марксистскую теорию, начиная с отношений между кредитором и должником, и в то же время c однозначности концепта производства. Производство субъективности, форм жизни, форм существования—все это не часть надстройки, но часть «экономического» базиса. Более того, в нынешней экономике обнаруживается, что производство субъективности является первичной и наиболее важной формой производства, тем «товаром», который участвует в производстве всех других товаров. Что касается денег, то авторы настаивают на том, что они не происходят от обмена, от простой циркуляции, от товара. Не представляют они собой и репрезентации труда. Вместо этого они выражают асимметрию сил, власть предписывать и навязывать режимы будущей эксплуатации, доминирования и подчинения. Деньги — в первую очередь, долговые деньги, созданные ex nihilo, — не имеют иного материального эквивалента, кроме власти создавать/уничтожать социальные отношения, а конкретно— отношения подчинения.

Этот теоретический фокус кажется нам принципиальным для понимания того, как отношения должника и кредитора определяют все другие социальные отношения в неолиберальных экономиках. Смысл не в том, чтобы предложить новую всеобъемлющую теорию неолиберализма, но в том, чтобы подготовить почву для переосмысления с помощью экономики долга тех перемен, через которые проходят сейчас западные общества.

Перевод осуществлен по изданию: M. Lazzarato. The Making of the Indebted Man. An Essay on the Neoliberal Condition. Semiotext(e), 2012. Pp. 13-37.

Перевод Александры Новоженовой.

Научные редакторы Илья Будрайтскис, Илья Матвеев.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=6689 1