Дэвид Мандель — Открытая левая http://openleft.ru Один шаг действительного движения важнее целой дюжины программ (Маркс) Mon, 06 May 2024 09:03:10 +0000 ru-RU hourly 1 https://wordpress.org/?v=4.9.25 Не «большевистский переворот», а народная революция http://openleft.ru/?p=8204 http://openleft.ru/?p=8204#respond Wed, 18 May 2016 09:36:26 +0000 http://openleft.ru/?p=8204 ouYMxoEFpZA

Всегда заманчиво читать историю в обратном направлении, в данном случае от тоталитарного режима, установленного под руководством Сталина, назад к Октябрьской революции. В таком чтении корень сталинизма, приведший более-менее прямым путем к нему, уже присутствовал в идеологии дореволюционного большевизма, ожидая лишь прихода партии к власти, чтобы развернуться. Сталинизм возник, конечно, не на пустом месте, а из предшествовавших ему политических и социальных условий. Но мы видели, что большевики в Октябре не ставили себе целью установление диктатуры своей партии. Наоборот, в первые месяцы посте Октября партия практически растворилась в Советах. Активисты партии считали, что ее роль пришла к концу, раз рабочие взяли власть и свои руки. Как писал Шелавин: «Ряд ответственных, высококвалифицированных и прошедших школу подполья товарищей заражались исключительно «советским’ настроением, не говоря уже о массе «молодого призыва». Если товарищи и не высказывали свои мысли до конца, то они все же с некоторым трудом представляли: что же, собственно остается делать партийной организации после победы пролетариата?»

Если во время гражданской войны партия постепенно заменяла Советы, то причины этому нужно искать не в какой-то «логике большевизма», а в первую очередь в социально-политических условиях, способствовавших этому развитию. Меньшевики и эсеры по понятным причинам почти с момента Октябрьской революции стали называть Советскую власть «большевистской диктатурой». При этом они умышленно замалчивали не только участие левых эсеров во власти, продолжавшееся на многих уровнях вплоть до их восстания в июле 1918 г., но и собственный отказ от участия. Ведь подавляющее большинство большевиков, как рядовых, так и лидеров, выступало за коалицию всех социалистических партий непосредственно посте Октябрьского восстания. Здесь не было и следа «идеологии тоталитаризма».

В действительности же отказ самих меньшевиков и эсеров от участия в Советском правительстве был одной из причин, приведших к однопартийной системе. Он был и главной причиной поражения Собрания уполномоченных, поскольку рабочие в большинстве споем, несмотря на тяжелое материальное положение, не были готовы отказаться от власти Советов. Отказ меньшевиков и эсеров от Советов позволил большевикам и левым эсерам изображать их «саботажниками», поскольку те яростно критиковали ошибки и некомпетентность власти, однако сами стояли в стороне и не желали помогать. Многие рабочие считали, что «соглашатели», которых в пролетарской среде отчасти отождествляли с интеллигенцией, бросили народ в самый критический момент.

Народный социалист В. Б. Станкевич, военный комиссар при временном правительстве, был редким правым социалистом, считавшим участие в новой власти единственным честным и рациональным выбором для оппозиции. В «Открытом письме политическим друзьям» от февраля или марта 1918 г. он напомнил своим товарищам, что «правящие [до Октября социалистические] партии не имели ни политической программы, ни организационных способностей» для управления страной. И он продолжал: «К сегодняшнему дню мы должны видеть, что сила народной стихии на стороне новой власти. Два пути стоят перед ними [меньшевиками и эсерами]: продолжение непримиримой борьбы за власть или мирная созидательная робота лояльной оппозиции…

Могут ли прежние правящие партии сказать, что теперь они настолько опытные, что справятся с задачами управления страны, которые стати не легче, труднее? Ведь, в сущности, нет единой программы, котором была бы противопоставлена большевистской. А борьба без программы — это ничем не лучше авантюр мексиканских генералов. Но если бы даже была возможность создать программу — надо себе отдавать отчет, что нет сил для ее осуществления. Ведь для свержения большевизма если не формально, то фактически объединены усилия всех — от с[оциал]-р[еволюционеров] до крайне правых, но и при этих условиях большевики оказываются сильнее…

Остается другой путь: путь единого народного фронта, единой национальной работы, общего творчества. Это не значит идти в Смольный с поклоном…

И так, что же завтра? Продолжение бесцельной, бессмысленной и по существу авантюристической попытки вырвать власть? Или работа совместно с народом, посильные попытки помочь ему справиться со стоящими перед Россией трудностями, соединенные с мирной борьбой за вечные политические принципы, за истинно демократические начала управления страной!

Правда, второй путь требует значительного самоотречения и самопожертвования… Но путь лояльной оппозиции нынешней советской власти — единственно возможный и правильный для всех социалистических и истинно демократических партий…» [ref]Орлов И.В. Два пути перед ними // Исторический архив, 1997, № 4, C. 77-80[/ref]

petrograd-2

Вскоре после Октября появились уже первые признаки тех тенденций, которые в условиях гражданской войны и экономической разрухи получат более полное развитие: отчуждение занятых на производстве рабочих от Советов: концентрация власти в исполкомах Советов за счет собраний депутатов; централизация власти в центре за счет местной власти. Но такое развитие не вытекало из заранее составленного плана или из каких-то тенденций, присущих большевизму. Еще в январе 1918 г. конференция фабрично-заводских комитетов обсуждала конфликты между рабочими и их фабрично-заводскими комитетами и между этими комитетами и их же центральным органом. Эти конфликты возникали на основе экономического кризиса, в обстановке острой нехватки сырья и топлива и поспешной демобилизации военного производства, продиктованной необходимостью организовать обмен с крестьянами. Те же условия лежали и в основе конфликтов между рабочими и Советами. Гражданская война, вступившая в интенсивную фазу летом 1918 г., только усугубила эти тенденции.

Все делегаты конференции фабрично-заводских комитетов в январе 1918 г. были горячими сторонниками рабочего контроля. Тем не менее они признали необходимость подчинения своих комитетов центральным экономическим властям. Этого требовал экономический кризис. Те же централизующие тенденции можно было наблюдать в организации Продовольственной управы и Красной армии, которые в первое время подчинялись районным Советам.

Рабочие-большевики понимали опасность такой централизации власти. Но они понимали и ее необходимость в существовавшей чрезвычайной ситуации. Вспомним, как отвечал председатель конференции фабрично-заводских комитетов, рабочий-большевик, на предложенную анархистами поправку к инструкции о совнархозах. По этой поправке фабрично-заводские комитеты подчинялись бы распоряжениям совнархозов при условии, что они не противоречат интересам рабочего класса:

«В свое время, когда рассматривалась инструкция, там есть соответствующий пункт — мы хотели вставить именно эту оговорку. Мы об этом думали. Но, однако, в устав этого не вставили полагая, что С.Н.Х., который мы же организуем, не пойдет против нас, потому что он не есть орган бюрократически построенный, сверху назначенный, а есть орган, нами же выбранный, орган, который мы можем отозвать, составленный из людей, которых мы можем отстранить от их дел, орган, который перед нами постоянно отвечает за малейшее свое действие.

Не забывайте, что С.Н.Х. по своему составу есть орган классовый, основанный на классе пролетариата и трудового беднейшего крестьянства, и нам кажется, что вряд ли придется такой оговоркой выражать против них какое-либо недоверие. Если сразу отнестись с таким недоверием, то вряд ли вообще эти органы смогут правильно функционировать. Они лишь тогда смогут сделать благо для всего рабочего класса и страны, спасти нас от той гибели, в которую заведена вся наша промышленность и страна, если будет полнейший их контакт и сотрудничество между этими органами, нашими же классовыми и низшими.

И я думаю, что такую поправку мог внести только анархист, который вообще отрицает всякие верхи и совершенно им не доверяет Мы же, пролетариат, исходя из принципов демократической централизации, строим эти верхи на принципе полнейшего демократизма, вводя возможность отвода их в любое время. Нам кажется, что не приходится делать такой оговорки, потому что тем самым мы уже вносим недоверие, пока эти органы только устраиваются. Сейчас в петроградском масштабе С.Н.Х. действует лишь только одну неделю, и уже сейчас высказывать ему недоверие, я думаю, было бы преждевременно.

Не забывайте, товарищи, что мы имеем полную возможность на всякой следующей конференции наш устав дополнить и исправить. Если уже действительно эти органы так разойдутся с массами, то, конечно, эту поправку придется ввести. Мало того, придется свергнуть эти органы и, может быть, произвести новую революцию. Но нам кажется, что пока Совет народных комиссаров — наш совет, основанные им учреждения идут вполне совместно нога в ногу» [ref]Первая конференция рабочих… С. 323-324.[/ref].

Бельгийский анархист Виктор Серж, приехавший в Петроград в 1919 г. и полностью принявший Советскую власть (позже, в 1920-е гг. он участвовал в антисталинской оппозиции), занял аналогичную позицию, разобравшись в обстановке. В статье, написанной в 1920 г. для товарищей-анархистов на Западе, он писал: «Таким образом, революция развивается согласно жестким законам, последствия которых не подлежат обсуждению. Мы должны им сопротивляться и изменять в пределах наших сил, и наша критика будет полезной. Но при этом мы не должны упускать из виду, что мы часто имеем дело с неизменными необходимостями — что это является вопросам внутренней логики всех революций и что поэтому было бы абсурдно возложить вину за конкретные факты (как бы они ни были прискорбными) на стремления группы людей, на доктрину или на партию. Революцию не формируют люди, доктрины, партии; их формирует революция. Только тем, кто подчиняется ее необходимостям, дается видимость стоять над событиями. Это наверно объясняет, почему анархистов, не умеющих приспособиться к новым условиям, часто уносит ураган, и они погибают; а марксисты, более благоразумные реалисты, мужественно адаптировались к текущим потребностям. Их ветхая заслуга, что они при этом не теряют из виду окончательной цехи.

Подавление так называемых свобод; диктатура, подкрепленная при необходимости террором; создание армии; централизация для военных нужд промышленности, снабжения продовольствием, администрации (откуда государственный контроль и бюрократия); и. наконец, диктатура партии. В такой страшной цепи необходимостей нет ни одного звена, строго не обусловленного предыдущим и не обусловливающего в свою очередь следующего».

Серж при этом ясно понимал, что такая власть, как бы она ни была оправдана целью спасения революции, создает заинтересованность в своем сохранении и после того, как угроза революции прошла. На это он отвечал призывом к бдительности и выражал надежду, что в более развитых странах революционная борьба не будет столь тяжелой и протяженной, как в России, уже разрушенной мировой войной, особенно если эти революции смогут опираться на революционную власть в России. Но при этом Серж сознавал, что в борьбе против бюрократической власти в России «коммунистам возможно придется прибегать к глубоко революционной деятельности, которая будет долгой и тяжелой» [ref]Serge V. Revolution in Danger. Writing from Russia. 1919-1921. Chicago, Haymarket, 1920. P. 142-143, 150.[/ref].

Если мы привели слова Сержа, то лишь потому, что до своего приезда в Россию он не примыкал ни к большевизму, ни даже к марксизму. Его поддержку Советской власти нельзя приписывать идеологии большевизма. Если не все большевики разделяли его анархистскую чуткость к опасностям авторитарных мер Советской власти, то это надо приписывать не какой-то идеологии, а варварскому наследству царской власти и влиянию бедного, преобладающе крестьянского общества, едва вышедшего из крепостничества и беспрецедентной империалистической бойни.

Но самым решающим фактором в авторитарном развитии Советской власти, несомненно, было распыление рабочего класса после Октябрьской революции. Это произошло с удивительной скоростью уже в первые месяцы Советской власти. Выборгский район, сердце рабочего движения всей страны, еще до весны 1918 г. исчез как промышленный центр. А остаток рабочего класса, еще занятый в промышленном производстве, отходил от политической жизни под воздействием тяжелого материального положения. В течение четверти века до революции рабочий класс был авангардом борьбы за демократию в России. Вскоре после Октября он перестал существовать как самостоятельная политическая сила. Большевистская партия представляла себя политической организацией рабочего класса. Она на самом деде объединяла в своих рядах лучшие силы рабочего класса. Но партия не могла заменить класс, как активную общественную силу, способную обеспечивать эффективный контроль над властью, которую она сама же вызвала к жизни.

Столь желанный российскими рабочими подъем революционной борьбы на Западе имел место в 1918-1921 гг. и сыграл важную, может быть и решающую роль в победе революции в России, поскольку он ограничивал масштаб иностранной интервенции [ref]Чемберлен пишет: «На мирных переговорах в Париже государственные деятели сидели на тонком слое твердой почвы, под которой бурлили вулканические силы социальных потрясений… Поэтому была одна абсолютно убедительная причина, почему союзные державы не смогли оправдать надежды Белых русских и послать больше войск: не было в их распоряжении больше надежных войск. Общее мнение ведущих политических лидеров и солдат было такое, что любая попытка отправить большее число солдат в Россию по всей вероятности закончилось бы мятежом». А мятежи были, в том числе, и среди французских, и канадских войск (Chamberlin W.H. Op. cit., vol. 2. p.152). В разгар забастовочной волны, захлестнувшей Великобританию зимой 1918-1919 гг., когда над мэрией города Глазго развевалось красное знамя, Ллойд Джордж, выступая на Парижской мирной конференции, заявил, что «если бы Британия начала военные действия против большевиков, то сама Британия стала бы большевистской, и у нас был бы Совет в Лондоне». (Braunthal J. History of the international, 1864-1914. Vol. 2, New-York, 1961. P. 184).[/ref]. Но все революции, кроме российской, был отбиты силами буржуазии. И, как сами большевики понимали, в условиях изолированности от революций в более развитых странах шансы успешного развития социализма в России были весьма ограничены.

Дэвид Мандель — Канадский историк и профсоюзный активист, исследователь российского рабочего движения.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=8204 0