Чинция Арруцца — Открытая левая http://openleft.ru Один шаг действительного движения важнее целой дюжины программ (Маркс) Mon, 06 May 2024 11:37:32 +0000 ru-RU hourly 1 https://wordpress.org/?v=4.9.25 «Несчастливый брак марксизма с феминизмом» http://openleft.ru/?p=8472 http://openleft.ru/?p=8472#comments Wed, 14 Sep 2016 21:57:02 +0000 http://openleft.ru/?p=8472

В субботу в Москве состоится презентация и дискуссия о книге Хайди Хартманн «Несчастливый брак марксизма с феминизмом: путь к более прогрессивному союзу», классического текста американского феминизма. «Открытая левая» публикует фрагмент работы Чинции Арруцца Dangerous Liaisons: The Marriages and Divorces of Marxism and Feminism (London, 2013), в котором из перспективы сегодняшнего дня комментируется книга Хартманн и последовавшая после ее появления полемика. Данный фрагмент опубликован в качестве предисловия к книге.

Чинция Арруцца — профессор Новой школы социальных исследований (Нью-Йорк), специалистка по феминистской теории и марксизму, участница итальянской леворадикальной организации Sinistra Critica. Полный текст ее работы также готовится для публикации в «Свободном марксистском издательстве».

Ивенты презентации и дискуссии: в Фейсбуке, во ВКонтакте.

Одна теория для двойных систем

В 1979 году Хайди Хартманн опубликовала статью под названием «Несчастливый брак марксизма и феминизма». В 1981 Лидия Сарджент выпустила антологию «Женщины и революция: Дискуссия о несчастливом браке марксизма и феминизма», в которой собрала множество критических отзывов и дискуссий по поводу статьи Хартманн, как с марксистской стороны, так и с феминистской.

В своей пространной статье Хартманн разрабатывает так называемую теорию двойных систем. Она анализирует взаимодействие патриархата и капитализма, начиная с неудачного свидания марксизма и феминизма. Марксизм, считает Хартманн, не воспользовался возможностью своего глубокого обновления, предоставленной ему новой волной феминизма. Вместо этого он уверился в том, что гендерное угнетение имеет второстепенную значимость и по сути вытекает из классовой эксплуатации. Брак марксизма и феминизма был аналогом брака мужчины и женщины, институционализированного в английском общем праве: марксизм и феминизм, подобно мужу с женой, составляют одно целое, и это целое есть марксизм. Интуиция Энгельса в «Происхождении частной собственности» о производстве и воспроизводстве непосредственной жизни как определяющего фактора в истории, включавшая два аспекта – производство средств существования и производство самих людей – так и не была осмыслена достаточно глубоко самим Энгельсом и марксистами следующих поколений. Поэтому марксистские категории остались «слепыми к полу», что привело не только к недооценке условий угнетения женщин, но и подорвало возможность понимания комплексной реальности капитализма. Марксистские категории, такие как «класс», «резервная армия», «рабочая сила», по мнению Хартманн, «слепы к полу», поскольку являются порождением «слепой к полу» природы законов капиталистического развития. Согласно Хартманн, капитализм создает иерархии внутри рабочей силы, но его законы развития не могут определить, кому доведется занять те или иные места внутри этой иерархии. С точки зрения чистых «законов движения» капитала, капитализм совершенно индифферентен к тому, являются ли рабочие, занимающие подчиненное положение, мужчинами или женщинами, белыми или черными. Поскольку категории критики политэкономии работают с законами капиталистического развития, они не могут объяснить, кто попадет на какую ступень в разнообразных иерархиях. В этом смысле понятие класса само по себе недостаточно и должно быть объединено с понятиями гендера, расы, национальности и религии. Иными словами, фактор, позволяющий капитализму ставить женщин на низшие ступени иерархии рабочей силы, заложен не в логике самого внутреннего функционирования капитализма, а в логике другой системы угнетения. И хотя эта патриархальная система тесно переплетена с капитализмом, она обладает автономией. И подчинение женщин, созданное патриархатной системой, истоки которой имеют докапиталистическую природу, используется капитализмом в собственных целях.

feminist-07Пытаясь избежать ловушки, состоящей в том, чтобы представлять патриархат как универсальную и безвариантную структуру, Хартманн исходит из его историчности и тем самым из пережитых им трансформаций. По ее мнению, нельзя говорить о чистом патриархате, поскольку его материальные структуры всегда укоренены внутри определенных отношений производства, и такое сложное отношение модифицирует характеристики и природу этих структур. Посему следует говорить скорее о рабовладельческом патриархате, феодальном патриархате, капиталистическом патриархате и так далее. Настаивая на исторической природе патриархата и его трансформаций, Хартманн формирует взгляд на отношения между капитализмом и патриархатом, отличный от того, который предлагает Джулиет Митчелл в «Психоанализе и феминизме». Согласно Митчелл, патриархатные структуры имеют универсальную и аисторическую, психологическую и идеологическую природу, переходящую от одного способа производства к другому. Взаимодействие между этими структурами и определенным способом производства обуславливает вариации в том, как универсальные структуры артикулируются и различаются. На основе этого женское угнетение принимает различные формы и выражается различными способами, в зависимости от исторического момента, местоположения и классовой принадлежности.

Хартманн же, напротив, говорит об исторических трансформациях, которые претерпевают сами патриархальные структуры, а не о том лишь, как они проявляются. Несмотря на тесную связь между способом производства и патриархатной системой, каждая из таких структур действует согласно внутренней логике и специфическим законам, которые могут быть на одной длине волны, а могут находиться в конфликте. Несмотря на то, что капитализм использовал и использует патриархат для утверждения своей власти и оформления эксплуатации, в определенных обстоятельствах «слепые к полу» законы движения капитала могут вступать в противоречие с законами патриархатной системы. Неспособность понять законы, относящиеся к двум системам, не позволяют нам понять природу подобных противоречий. Основанный на их признании счастливый брак, на который надеется Хартманн, должен открыть нам путь к общей истории, способной считывать и интерпретировать законы действия двойных – капиталистической и патриархатной – систем и их взаимосвязи, не сводя при этом одну к другой.

В первой главе своей книги Justice Interruptus, опубликованной в 1997, Нэнси Фрезер выдвигает теоретическое предложение, которое некоторые критики также назвали теорией двойных систем. Однако подход Фрезер, как мы увидим, разительно отличается от хартманновского. Исходя из того, что требование признания стало, можно сказать, парадигматической формой политического конфликта в конце 20 века и осью разных видов борьбы, связанных с национальностью, гендером, расой и сексуальностью, Фрезер предлагает концептуальную схему, дающую возможность учитывать специфические различия между теми требованиями справедливости, что основаны на «перераспределении», и теми, что основаны на признании, а также возможности их сочетания. Это схема зиждется на различении несправедливости с экономическими корнями (эксплуатация, лишение собственности, экономическая маргинализация) и несправедливости, имеющей символическую и культурную природу (культурное доминирование, непризнание, пренебрежение). В аналитическом смысле, несмотря на то, что в реальности обе формы угнетения почти всегда переплетены друг с другом, классовая эксплуатация представляет случай «чистой» экономической несправедливости, а угнетение геев и лесбиянок – случай несправедливости культурной: первый случай несправедливости порождает требования «перераспределения»; второй – требования «признания». Утверждение, что в плане анализа экономическая и культурная несправедливость требуют различения, ни в коем случае не равнозначно непризнанию их взаимосвязи в реальной жизни и того обстоятельства, что, например, угнетение геев, лесбиянок, транс и интерсексуалов воздействует на материальные структуры и институты и имеет экономические последствия и аспекты, такие как дискриминация на рынке труда и в системе здравоохранения. Но, скажем, проявления несправедливости в сфере культуры не являются краеугольным камнем производственных отношений, не структурируют разделение труда и требуют изменений на символическом или культурном уровне. Между этими двумя полюсами, экономической несправедливостью и непризнанием, существуют некоторые виды несправедливости, включающие в себя оба аспекта: таковы женское и расовое угнетение. Оба имеют экономические корни и обусловлены разнообразными типами разделения труда. В случае женщин речь идет о разделении репродуктивного и продуктивного труда, обуславливающем репродуктивный труд как неоплачиваемую обязанность женщин, а также об иерархии внутри рабочей силы, где гендер используется для разделения в основном мужских, лучше оплачиваемых секторов труда и менее оплачиваемых секторов, в основном женских. Впрочем, это лишь один из аспектов угнетения, ведь женщины также являются объектом обесценивания, имеющего символическую и культурную природу, что порождает многие формы дискриминации и насилия: насилие домашнее и сексуальное, сексуальная эксплуатация, коммодификация женских тел в сфере коммуникации и информации, домогательства…

Таким образом, угнетение женщин, подобно расовому угнетению, требует двоякого ответа, а именно требования как перераспределительной справедливости, так и признания. Фрезер четко объясняет, какие противоречия порождает эта двойственность. Логика требований перераспределительной справедливости действительно ведет к преодолению гендерных и расовых разделений. Требование экономических изменений, которые повлекут за собой конец дискриминации на основе гендера или расы в разделении труда, акцентирует преодоление этих идентичностей и различение на их основе. С другой стороны, требуя признания, мы придаем первостепенное значение различию и идентичности, мы призываем оценивать их позитивно, а не как источник дискриминации. Как можно примирить эти две логики? Ответ Фрезер состоит в противопоставлении «аффирмативного» подхода» «трансформативному», связанному с вопросом о перераспределении и признании. Аффирмативные подходы подразумевают ряд мер против экономической и социальной несправедливости, которые не бросают вызов структуре в ее основаниях. Этот подход включает, например, политику социального государства, основанную на перераспределении существующих благ в пользу существующих групп (например, политику социальной помощи бедным), можно сказать, утверждая разницу между группами. Другой пример – мультикультурализм, который склонен подчеркивать различия и разные идентичности, требуя уважения к ним. Трансформативный же подход ставит под сомнение структуру, порождающую неравенства. Это касается как социализма, ставящего вопрос о глубокой трансформации отношений производства и преодолении классовых различий, так и деконструкции, стремящийся переструктурировать отношения признания на культурном уровне, смягчая или отменяя различия между группами. Квир-теория также принадлежит к последней категории. Она подразумевает не требования гомосексуальной, транссексуальной или интерсексуальной идентичности как цель, а деконструкцию дихотомии гомосексуальности/гетеросексуальности, дестабилизируя все существующие сексуальные идентичности. Квир-теория стремится деконструировать гендер, как социализм стремится деконструировать класс: задача не в том, чтобы сохранять или утверждать гендерную или классовую идентичность – хотя в политическом праксисе с проблемой идентичности сталкиваются оба течения – а в преодолении как гендерных, так и классовых разделений. Основываясь на общей трансформативной и деконструкционистской природе, возможно выстроить гипотетическую модель комбинации социализма и деконструктивистского феминизма, способного организовать наступление на экономическое и культурное неравенство одновременно, предлагая решения как в терминах перераспределения, так и в терминах признания. Такая комбинация тем более необходима, что гендерное и расовое угнетение не может быть сведено ни к одной из этих форм неравенства, а включает обе.

Одна теория для унифицированной системы

Айрис Янг подвергла критике как теорию Фрезер, так и теорию Хартманн в двух статьях: «Вне несчастливого брака: критика теории двойных систем» и «Непослушные категории: критика теории двойных систем Нэнси Фрезер». Согласно Янг, работа Хартманн, безусловно, ценна тем, что пытается предложить альтернативу аисторическому концепту патриархата, однако имеет и серьезные противоречия. Конечно, угнетение женщин началось прежде наступления капитализма, поэтому причины такого угнетения не могут быть выведены из капиталистического способа производства. Однако, тот же дискурс можно приложить и к классовым разделениям и эксплуатации: они не являются оригинальным изобретением капитализма, и безусловно составляли базис функционирования экономики при рабовладельческом и феодальном способах производства. Следовательно, классовое разделение и эксплуатация представляют особую структуру, изменяющуюся исторически со сменой способов производства, но сохраняющую автономию от самого способа производства. Могли ли классовые разделения породить систему помимо капитализма, но переплестись с ним позже? Принятие того факта, что нет «чистого» деления на классы, отдельного от специфического способа производства, приводит к тезису, что само по себе классовое деление не создает систему, а система развивается, изменяясь в течение столетий. Почему бы не применить то же самое к патриархату? Более того, теория двойных систем дает возможность марксизму и дальше строить свою теорию производственных отношений и социальных изменений, анализировать капитализм по-прежнему, применяя «слепые к полу» категории, и оставлять задачу анализа патриархатной системы феминизму. Вопреки этому Янг предлагает интегрировать марксизм посредством теории гендерного разделения труда, работающей со всеми типами такого разделения внутри общества – от репродуктивного труда внутри семьи до гендерной иерархии внутри рабочей силы в сфере производства.

Одна из причин критики Хартманн со стороны Янг, как и критики теории двойных систем Фрезер, состоит в том, что Хартманн включает в марксизм только критику политической экономии, оставляя за его рамками культурную критику. Сводить марксизм лишь к экономическому анализу капитализма значит редуцировать его как теорию. И так же ошибочно противопоставление экономических и культурной сфер, будто бы они полностью автономны от друга, и взаимодействуют лишь в таком отстраненном виде. И все же мы не согласны с критикой Янг, поскольку считаем, что работы Фрезер преследуют диаметрально противоположную цель – они преодолевают разделение между культурной и экономической сферами и создают теоретическую рамку, способную показывать их взаимопроникновение. С этой точки зрения вряд ли можно считать позицию Фрезер версией теории двойных систем, а если и можно, то версией крайне специфической. Согласно Янг, когда мы переходим от абстрактного теоретизирования к изучению того, как именно функционируют разные виды угнетения, эксплуатации, и как развивается динамика разных видов борьбы, то замечаем, что бинарная оппозиция между перераспределением и признанием не выражает полностью сложность процессов развития тех видов субъективности, которые поднимают на борьбу сообщество или группу. Логика требований признания не обязательно противоречит логике требований перераспределения – коль скоро они обе вносят вклад в создание идентичностей, способных бороться за экономическую справедливость и социальное равенство: как в случае с сапатизмом и Black Power. Пока культурное угнетение специфических групп играет роль в угнетении экономическом, два вида борьбы не конфликтуют, а скорее дополняют друг друга. Согласно Янг, политика утверждения идентичности (расовой, гендерной, этнической или религиозной группы) входит в противоречие с борьбой за социальную справедливость только если вместо вклада в процесс субъективизации она ставит на первый план культурное выражение как самоцель, тем самым оттеняя роль культуры в производстве структурных экономических угнетений.

Дискуссия о состоятельности теории двойных систем также имела место в контексте полемики, проходившей в 1980-е среди марксистских и социалистических феминисток на страницах двух журналов New Left Review и Studies in Political Economy. Центральный вопрос дебатов, в которых участвовали Джоанна Бреннер, Мария Рамас, Мишель Барретт и Патрисия Коннелли, состоял в том, возможно ли соединить марксизм и феминизм, развить марксистскую феминистскую теорию, разрешив возникающие на этом пути сложности. Хотя все участницы этой дискуссии так или иначе отрицали пригодность теории двойных систем – одновременно признавая, что женское угнетение предшествует капитализму, – их объяснения того, как именно это угнетение связано с капитализмом, весьма различались. Были подняты многие вопросы: существуют ли патриархатные структуры независимые от структур самого капитализма? Какую роль в гендерном угнетении играет идеология? Каковы отношения между гендерной идеологией и материальным базисом женского угнетения? Порождает ли материальное и экономическое угнетение женщин патриархальную идеологию или наоборот, последняя распространяет влияние на экономический уровень, например, на половое разделение труда?

В работе «Женское угнетение сегодня» Мишель Барретт попыталась показать ту роль, которую играет идеология в экономике. Она подчеркивает, что многие из тех категорий, которые мы считаем экономическими, были исторически сконструированы и являются идеологическими. Так же требуют исследования и причины, по которым продолжает воспроизводиться идеология типичной буржуазной семьи. В своих поисках Барретт исходит из того, что невозможно противостоять экономическому угнетению женщин и соответствующей идеологии, пока мы разделяем эти сферы и не видим их взаимного воздействия. Необходимо постигать комплексную динамику взаимоотношений гендерной и классовой идеологии. Бреннер и Рамас подвергли критике статью Мишель Барретт в статье, опубликованной в New Left Review, а Пэт и Хью Армстронг – на страницах Studies of Political Economy. Согласно критикам, Мишель Барретт попала в ловушку теории двойных систем вместо того, чтобы признать следующее: хотя патриархат не произошел от капитализма, а предшествовал ему, он оказался полностью интегрирован капитализмом – до такой степени, что теперь они действуют вместе, образуя не две системы, а одну. Эту позицию Бреннер и Рамас аргументировали, в частности, той ролью, которую играет биология в половом разделении труда, сложившимся с развитием капитализма в 19 веке. Женская репродуктивная роль, недостаток эффективной контрацепции и альтернатив грудному кормлению вошло в противоречие с полноценным участием в фабричном производстве. Поскольку грудное кормление и вынашивание детей было несовместимо с работой на фабрике, такое сочетание биологического фактора и особого экономического развития создало и особый тип угнетения женщин при капитализме, основанный на домашней семейной системе. Ключевой вопрос состоит в том, каким образом производительная система капиталистического класса инкорпорировала биологические репродуктивные факты и как биологические различия в этой специфической ситуации становились препятствием для участия женщин в производстве. Настаивать на приоритете биологического фактора по отношению к социальному и историческим модификациям этой взаимосвязи значит умалять роль патриархатной идеологии в половом разделении труда. В своем ответе на эту критику («Переосмысляя женское угнетение: ответ Бреннер и Рамас»), Мишель Барретт отмечала, что реакция на биологические ограничения всегда имеет социальный характер. Женщины из аристократии и высшей буржуазии могли легко решить потребность в кормлении младенцев – с помощью молочных матерей. Более того, в некоторых обществах грудное вскармливания частично обобществлено, чтобы облегчить груз, ложащийся на мать. Женщины же из рабочего класса в период развития капитализма оказывались маргинализированными в сфере продуктивного труда. Иными словами, реакция на биологические ограничения (например, на потребность кормить младенцев) это вопрос социального выбора и социальных процессов. Но этот выбор и эти процессы можно осмыслить только если принимать во внимание гендерную идеологию и ее взаимосвязь с разделением труда.

feminist-11От несчастливого брака к квир-союзу

Разнообразные версии феминистской теории часто, если не всегда, были попытками отреагировать на основные проблемы, с которыми сталкиваются женщины на политическом уровне. Особенно это касается проблем конструирования женской и/или феминистской субъективности, с помощью которой женщины могли бы бороться за свое освобождение. Анализ или деконструкция гендерного различия, социальное или биологическое происхождение женского угнетения, вопрос о том, в какой степени нынешняя патриархальная система автономна по отношению к капитализму, о роли гендерной идеологии по отношению к половому разделению труда, о том, можно ли уравнивать пол и класс – все это отражение конкретных политических вызовов феминистскому движению. Эти реакции, в свою очередь, серьезно повлияли на развитие движения, его фрагментированную структуру и артикуляцию.

Приводя здесь короткий обзор некоторых дискуссий, я старалась не следовать обычной логике и классификациям, используемым в феминистской полемике, а очертить нерешенную, но все более насущную политическую проблему. Речь идет об исторических, политических и теоретических отношениях между гендером и классом, а также о работе над теорией, которая примирила бы марксизм и феминизм, не принуждая их к браку по расчету. Такая работа покажется еще более насущной если рассмотреть развитие феминистского движения в последние десятилетия и влияние капиталистической глобализации на жизнь женщин.

В контексте глобального процесса феминизации труда, происходящего сейчас под влиянием капиталистической глобализации, сущностный «развод» между марксизмом и феминизмом обнажил еще более важные проблемы. С одной стороны, анализ полового разделения труда, роли воспроизводства при капитализме и того, каким образом патриархальная идеология взаимосвязана с динамикой капиталистического накопления, по-прежнему не включен должным образом ни в марксистскую теорию, ни в действия левых политических организаций и социальных движений. Это серьезно ограничивает как понимание, так и способность вмешиваться в реальность. С другой стороны, тот факт, что существенная часть феминистских движений и теорий отвергает классовые определения во имя универсального сестринства или качеств, свойственных, согласно эссенциалистскому взгляду, женщинам по определению, усложняет построение политических и социальных альянсов между феминистским и рабочим движениями, да и служит не слишком добрую службу самому феминистскому движению в плане его возможности трансформировать реальность.

Ещё в конце 1980-х теоретики интерсекциональности (термин, введенный в 1989 Кимберли Креншоу) попытались сделать упор на взаимодействие между гендером, классом и расой, на влияние, оказываемое этим комплексным взаимодействием на субъектов. Причем взаимодействие в этом случае не должно пониматься как простое дополнение или сложение разных видов угнетения.

Вследствие такой интерсекциональной взаимосвязи женщин нельзя рассматривать как гомогенных субъектов, переживающих гендерное угнетение как первичное, а сексизм – как основной вид отношений с властью – учитывая, насколько сильно женщины могут различаться в смысле расы, этноса, статуса, и то, какую роль играет в формировании их субъективности столь разнообразное взаимодействие элементов. Вопрос отношений между капитализмом и патриархатом нужно рассматривать так же аккуратно. Вопреки теориям, пытающимся рассматривать отношения между мужчинами и женщинами в терминах эксплуатации, патриархат как форма организации определенного сектора производства давно утратил свою функцию; то, что осталось, было присвоено капитализмом. Нельзя сказать, что этот процесс протекал линейно. С одной стороны, капитализм разорвал экономические узы, основанные на патриархате, с другой, он претворил и использовал множеством разных способов патриархатные отношения власти и идеологии. Он разрушил семью как отдел производства, но использовал его, существенно трансформировав, чтобы обеспечить дальнейшее воспроизводство рабочей силы. Патриархатные отношения власти сыграли здесь свою роль: капитализм нуждался в переносе репродуктивных функций на семью – так, чтоб подчинение женщины гарантировало доход – тем самым перекладывая бремя на женщин и формируя репрессивные отношения между мужчинами и женщинами.

Признавать, что в этом смысле мужчины, включая мужчин-рабочих, получали и получают относительную выгоду от гендерного угнетения, не значит рассматривать мужчин как эксплуататорский класс. Это значит понимать те сложные механизмы, с помощью которых капитализм интегрирует и использует докапиталистические отношения власти для создания иерархий эксплуатируемых и угнетенных, прокладывая рвы и возводя барьеры. То же касается отношений женщин и труда – вопрос, ставший центральным в связи с постоянным ростом женского найма и также требующий развития теории разделения труда по половому признаку, которая не концентрировалась бы только или прежде всего на труде репродуктивном. Раса и гендер были и являются мощными инструментами разделения труда. Термин «феминизация труда» имеет как минимум двойное значение. Женщина принимает все большее участие в производительном труде, это факт, который не мог не изменить положение женщины и формы ее угнетения. Но использование женской рабочей силы играло и играет существенную роль с точки зрения интересов капитала: оно способствует сокращению количества квалифицированных рабочих в производительном секторе и снижению затрат на труд, ухудшению трудовых условий и навязыванию внештатной занятости. И опять же понимание этой динамики невозможно без отсылки к фундаментальной роли патриархальной идеологии и патриархальных отношений власти. Это функция, которая не только стимулирует явное или скрытое обесценивание женского труда, неизбежно рассматриваемого как второстепенный, как довесок к труду мужскому, но и воздействует на классовую субъективность, часто затрудняя способность женщин к мобилизации и высказыванию. Недооценивать или игнорировать тот факт, что экономические условия и культурные/экономические виды угнетения тесно переплетены друг с другом, значит недооценивать те сложности, с которыми будет неизбежно сталкиваться проект нового рабочего движения как мужчин, так и женщин – вследствие все большей феминизации рабочего класса.

Феминизм выработал ключевые инструменты для понимания гендерной реальности, того, как она функционирует, ее механизмов. Феминизм, какими бы противоречивыми не были его отношения с психоанализом, пролил свет на психологический компонент женского угнетения и на роль семьи и семейных отношений как ключевого пункта воспроизводства сексуального разделения ролей, конструирования гендера, консолидации и сохранения нормативной гетеросексуальности. Принимать эти аспекты – не значит отказываться от материалистического подхода и возвращаться в «облака идеализма». Это значит понимать, как интернализируется патриархальная власть, даже самими женщинами, на внеэкономическом уровне, понимать, что эта интернализация несет в себе ключевой политической смысл. Любой, кто имеет опыт политического активизма, видел воочию те проблемы, с которыми сталкиваются женщины, желающие высказываться, проявлять инициативу, политизироваться. Они задавлены с одной стороны интериозированным гендерным угнетением, которое заставляет их сомневаться в своих способностях, с другой – тем, как механизмы угнетения проявляются во власти мужчин в организациях. Игнорирование этих реалий служит дурную службу не только женщинам, но и марксизму, и политическому проекту, направленному на радикальную трансформацию общества.

Формирование взгляда, способного задействовать интерсекциональность и вскрыть комплексные отношения между патриархальными пережитками, которые дрейфуют как бездомные призраки в глобализированном капиталистическом мире, и патриархальными структурами, которые, наоборот, интегрированы, использованы и трансформированы капитализмом, требует обновления марксизма. Оно необходимо, чтобы в дальнейшем избегать противопоставления культурных и экономических, материальных и идеологических категорий. Политический проект нового рабочего движения требует серьезной рефлексии по поводу того, каким образом гендер и раса влияют на композицию рабочей силы и процессы формирования субъективности. Более того, судя по всему, подходит к концу битва за то, какое угнетение главное. Дело не в том, что важнее, класс или гендер, а в том, каким образом гендер и класс переплетаются в капиталистическом производстве и отношениях власти, формируя комплексную реальность. Не слишком важно, да и не слишком полезно пытаться свести все это к простой формуле. Дело в том, каким образом класс и гендер могут быть соединены в политическом проекте, который действовал бы, избегая двух зеркальных опасностей: искушения смешивать две реальности, считая гендер классом или класс гендером, и искушения сводить отношения власти и отношения эксплуатации к микроуровню и не видеть ничего, кроме ряда отдельных угнетений, которые невозможно включить в отчетливый освободительный проект.

Перевод Кирилла Медведева.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=8472 3