Лилия Земнухова — Открытая левая http://openleft.ru Один шаг действительного движения важнее целой дюжины программ (Маркс) Mon, 29 Apr 2024 13:39:14 +0000 ru-RU hourly 1 https://wordpress.org/?v=4.9.25 «Карманы эффективности» и кризис российской науки http://openleft.ru/?p=9122 http://openleft.ru/?p=9122#respond Mon, 06 Mar 2017 18:15:17 +0000 http://openleft.ru/?p=9122

Технопарк в новосибирском Академгородке. Фото gelio.livejournal.com.

Российская наука умудряется выживать в условиях когнитивного диссонанса: финансирования исследований явно недостаточно, однако требуется играть в правила бюрократического диктата, всячески демонстрируя измеряемый статьями и зарплатами прогресс. Кризис этот системный. Государство, с одной стороны, снимает с себя обязательства по обеспечению условий для производства научного знания. Оно, возможно, рассчитывает на рынок и предпринимателей, но здесь мало кто готов к долгосрочным и не очень выгодным инвестициям. С другой стороны, государство стало заложником собственной слабости и некомпетентности: вместо того чтобы делегировать содержательные функции научному сообществу, оно продолжает вскармливать разветвленную бюрократию агентств и фондов. Запутавшиеся в этих иерархиях чиновники и вовсе никому не доверяют, даже самим себе. Круг замкнулся, но продолжает двигаться по наклонной.

Посмотрим на графики в статье о научных успехах Индии и найдем там Россию. В числе стран со схожим экономическим положением и ВВП Россия занимает последнее место как по количеству статей, так и по количеству цитирований. Пока Бразилия и Индия наращивали объемы научных публикаций, в России этот показатель практически не менялся. Уровень цитирований немного вырос, но остается очень низким, в то время как Бразилия, Индия и Китай подбираются к среднемировому показателю.

По доле инвестиций в НИОКР последнее место остается за Индией, но изменения в России очень нестабильные, и с 2009 года эта доля скорее снижалась.

Данные ЮНЕСКО показывают значительное сокращение количества научно-исследовательского персонала в России, оказавшейся единственной из отобранных стран, где это число не увеличилось за период с 2007 по 2013 год. Данные Росстата также подтверждают, что за последние 15 лет численность исследователей в НИОКР сократилась с 425 до 379 тысяч человек.

В числе представленных ЮНЕСКО стран Россия показывает самые низкие затраты на труд научных работников, и динамика этого показателя нестабильна.

Научная политика и мегагранты как карманы эффективности

После многих реформ министерства образования новый раунд приключений в российской научной повестке продолжился в 2010-х гг. – вышли постановления и законы о коммерциализации бюджетных организаций (83-ФЗ), о взаимодействии университетов и промышленности (Постановление 218), о развитии инновационной инфраструктуры (Постановление 219). Эти государственные инициативы поддерживали университеты, которые уже имели большой стартовый капитал и возможности для сотрудничества с рыночными игроками, то есть были готовы включиться в неолиберальную гонку. Программы поддержки таких элитных вузов закрепились с принятием указа №299 и Постановления 211: еще больше ресурсов стали получать университеты, демонстрирующие успехи в борьбе за место под солнцем мировых рейтингов (проект «5-100») или в гонке за трансфер технологий (коммерциализацию научных и исследовательских разработок).

Итак, что делает государство, когда не знает, что делать? Оно активно использует т.н. «карманы эффективности» (pockets of effectiveness): создает особые условия для отдельных организаций и, как показывает практика, персоналий. Ответственность за развитие сферы науки перекладывается на плечи льготных, приоритетных, элитных. Организации и проекты, для которых созданы особые условия, по определению не могут навести порядок в российской науке в целом, а для их участников создаются неверные стимулы: легкий заработок для уже состоявшихся ученых или просто создание потемкинских деревень «образцовой» научной деятельности. Воплощением научных «карманов эффективности» в России стали мегагранты.

В 2010 году был дан старт конкурсу мегагрантов. Постановление 220 Правительства РФ нацелилось на создание новых научно-исследовательских единиц, которые бы продолжили проекты по развитию инновационной науки в России. Мегагранты теперь рассматриваются как «успешный» проект. В президентском послании Федеральному собранию Владимир Путин заявил, что «принципиально важно поддержать наших российских талантливых молодых учёных – их много, – чтобы они создавали в России свои исследовательские команды, лаборатории. Для них будет запущена специальная линейка грантов, рассчитанных на период до семи лет». Осталось понять, что такое «успешные лаборатории».

Сотрудники лаборатории «Сверхпроводящие материалы» НИТУ МИСиС, выигравшей мегагрант в 2011 году.

В сентябре 2016 года в Казани объявили результаты пятой волны конкурса мегагрантов – программы поддержки научных исследований по постановлению Правительства РФ №220. Еще 40 исследовательских команд присоединились к работающим или завершенным 160 лабораториям и получили финансовую поддержку на создание или развитие научной группы. Цель программы – вывести российскую науку на передовой край мирового развития, привлекая к этому ведущих ученых зарубежных университетов и исследовательских центров. Надо отметить, что финансировать предполагалось не университеты или институты, а отдельные исследовательские команды – на них распространяются особые правила, они развиваются автономно и подконтрольны только курирующей организации, а еще их практически невозможно масштабировать. Особенно привлекательной программа стала из-за своего бюджета: в первой волне конкурса победители получили в среднем по 150 млн рублей. Победители пятой волны получат уже до 90 млн рублей. Финансирование такого порядка говорит о серьезности намерений, но вызывает вопросы: кто как работает, кто что контролирует, кто как считает и все ли довольны.

Как устроены мегагранты

Берем университет или научно-исследовательский институт, где планируется создание научной лаборатории или центра. Находим заинтересованного в институте человека, который сможет собрать команду или, по меньшей мере, найти ведущего ученого и договариваемся с ним о большом проекте. Этот человек должен хорошо понимать тонкости работы в своем институте, с одной стороны, и разбираться в общем научно-политическом контексте, с другой. Он(а) в итоге может оказаться администратором проекта, либо заведующим лаборатории. В качестве ведущего ученого выбираются зарубежные ученые – часто, наши соотечественники – с высокими показателями цитирований (всеми любимый Хирш) и научной продуктивности по соответствующей тематике. По условиям конкурса, ведущие ученые должны проводить в России не менее четырех месяцев в год, а для пятой волны ситуация еще усложнилась: для иностранцев это 120 дней, для российских ученых теперь 180, а для москвичей в Петербурге или наоборот – 360 дней. Сидим на месте, господа.

Гранты даются на три года, а по факту – меньше двух лет, потому что финансирование возобновляется только к середине года. Это одна из больших трудностей в реализации научной деятельности: практически невозможно планировать закупки, поездки, иногда и заработную плату. В таких случаях спасти могут сторонние гранты или сам университет/институт, который должен обеспечивать минимальную поддержку своих сотрудников из собственного бюджета (без гарантий возмещения затрат). После основного трехлетнего срока лаборатории могут подавать заявку на продление гранта еще на год или два, но уже с ощутимо урезанным финансированием.

Судно Беломорской биостанции МГУ, профинансированное из мегагранта Лаборатории эволюционной геномики.

В зависимости от своих запросов и экспертных оценок лаборатории получают разное финансирование – от 43 млн. рублей (Международная научно-образовательная лаборатория технологий улучшения благополучия пожилых людей в Томском политехническом университете) до 548 млн. рублей (Научно-исследовательская лаборатория перспективных вычислительных технологий в НИУ ИТМО). В среднем это 150-200 млн. рублей, которые тратятся на закупку оборудования, академическую мобильности и заработные платы. Но в конечном итоге, всё в лаборатории зависит от политики ведущего ученого и заведующего лабораторией и их взаимоотношений.

При всём желании и поддержке университета/института лаборатория не сможет «выстрелить», если главные ее персонажи там скорее для того, чтобы заработать денег, а не сформировать команду и сделать качественное исследование. При удачном стечении обстоятельств университет поддерживает и гордится результатами деятельности лаборатории, демонстрирует ее как хорошее приобретение многочисленным комиссиям и проверяющим органам, а ведущий ученый или заведующий в это время соблюдают баланс исполнения обязательств перед всеми вокруг – университетом, его и своими сотрудниками, научным сообществом.

Молодые ученые попадают в мегагрантовские лаборатории как в оазисы или теплицы – не в пример «остальной» научной действительности. Они получают хорошие стартовые условия для своей профессиональной карьеры. Как правило, такие лаборатории обеспечиваются новым оборудованием, которое находится в прямом доступе у всех сотрудников. Это нетипичная история в российских исследовательских институтах, где закупка, установка, обслуживание, а потом и обучение сопровождаются бюрократическими проволочками. Но даже в этой радужной реальности происходят «поломки»: например, тендеры удлиняют сроки закупки, а импортозамещение требует дополнительных обоснований спецификаций для закупки «именно этой установки».

Академическая мобильность постепенно становится неотъемлемой частью лабораторной жизни молодых ученых: конференции, школы, эксперименты, полевая работа формируют их представления о глобальной науке. За два-три года исследований можно наработать связи для дальнейшей академической карьеры и… уехать на PhD или постдок. Или остаться в России и делать свои исследовательские проекты. Но это уже другая история.

Кто в выигрыше?

Официальная статистика говорит, что за 2010-2015 на эти лаборатории потрачено 17,36 млрд. рублей, и на 2016-2019 запланировано тратить ежегодно 2,31 млрд. рублей. Как и всякие научные достижения в неолиберальной действительности, успешность измеряется здесь человеками (преимущественно молодыми – и их 58%), публикациями (Web of Science – не меньше, и таких статей в лабораториях за время действия программы почти 4000), потенциал технологического трансфера (коммерциализации разработок) и тем, что называется «прорывными» результатами, которые влияют на мировую науку. «Безусловным и уже состоявшимся успехом» программы инициаторы считают тот факт, что всего 11% лабораторий закрылось после прекращения финансирования, а трое ведущих ученых переехали в Россию на ПМЖ[ref]Из сборника «Наука будущего» 2016 года.[/ref]. (При более внимательном рассмотрении отчетные данные могут иметь не столь однозначную оценку, но внутренний мониторинг часто заставляет выбирать из бинарных оппозиций – закрылись или нет, переехали или нет, а дальше – дело в интерпретации.)

Рональд Инглхарт на конференции Лаборатории сравнительных социальных исследований ГУ ВШЭ, выигравшей мегагрант в 2010 году.

В мегагрантовских лабораториях можно найти много разных сюжетов: кто-то утопает в бюрократии отчетов и полгода сидит без зарплаты, кому-то хочется побыстрее забрать деньги и уехать восвояси, где-то предпочитают отчитываться за свою работу ассоциированными сотрудниками с высокими показателями. В каких-то вкладываются в обустройство помещений и оборудования, помогают университету и библиотеке, привозят именитых ученых и проводят масштабные мероприятия. Сама программа заслужила противоречивые оценки в реализации.

Крутые и заинтересованные ведущие ученые, ответственные и добросовестные заведующие лабораториями, талантливые и прилежные молодые ученые могут делать хорошие исследования, выдавать конкурентоспособный результат, формировать научную школу и защищать российскую науку на мировой арене. Только проблема заключается в том, что такой успех не выходит за пределы одной лаборатории с узким дисциплинарным направлением, не распространяется на все 200 проектов лабораторий и уж точно не создает общую и плодотворную среду для научной деятельности в стране.

Мегагранты иллюстрируют эффект Матфея: социолог науки Роберт Мертон уже в 1968 году объяснил неравномерность распределения статусов и преимуществ тем, что разрыв между успешными и неуспешными усиливается, потому что только первым удается заполучить поддержку. Особенно хорошо этот эффект размножается в условиях нестабильной институциональной среды. Карманы эффективности его усиливают, поскольку способствуют разрыву между «элитными» и остальными – финансирование и поддержку могут получить только те, кто уже обладает значимыми показателями и ресурсами, а не те, кто не может самостоятельно достичь высокого уровня по системным причинам и нуждаются в дополнительной поддержке. Карманы эффективности также мешают упорядочиванию научной политики: вместо того, чтобы решать структурные проблемы, внимание и бюджет тратятся на временные меры-заплатки.

Лилия Земнухова — исследователь, президент Санкт-Петербургской ассоциации социологов.
]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=9122 0