Первичный посыл флешмоба о невинности резонировал с отождествлением изнасилования женщины и ребенка. Рассказ Мельниченко был о опыте изнасилования в 11 лет и начинался словами о ее «сером волке». Первые посты вслед тоже касались опыта изнасилования в детстве. Нет сомнений, что связь между изнасилованием женщин и детей есть. С феминистической точки зрения женщин часто принимают за childish, инфантильных, недоразвитых – детей в том негативном смысле, когда дети встраиваются в такие аналогии как примитивы. И виктимизация женщин с опытом изнасилований основывается, в том числе, на таком отождествлении. Флешмоб использовал прием отождествления исключительно для того, чтобы максимально упростить проблему изнасилования и четко поделить социум на виноватых и жертв. Именно этот посыл уже расположил к массовой исповеди и аффектизации всех, кто так или иначе включился во флешмоб. Отождествив изнасилование ребенка и женщины, инициаторы флешмоба объективировали женщин – отведя им роль говорящих статистов. Такова цена невинности — привлекательной для массовой (еще раз подчеркну массовой, а не коллективной) акции, но убийственной для феминизма.
В обсуждении сторонники флешмоба игнорировали два ключевых феминистических дискурса обсуждения проблематики изнасилования – эволюцию уважения к женщине (или ее достоинства) и сексуальную свободу. То, что изнасилование уничижает, и что работа с опытом изнасилования это работа по возвращению уважения и достоинства, или то, что изнасилование лишает сексуальной свободы, права женщины самой решать, и что как каждое право, сексуальная свобода зависит не только от окружающих, но и самой женщины, практически не обсуждалось. С другой стороны, представить себе массовую акцию в духе дискурса сексуальной свободы довольно трудно — не потому что, людям не хватает раскованности, но потому что никакой игры в невинность, столь необходимой для массовой исповеди, не получится.
Маятник флешмоба сделал несколько махов от демонизации к сакрализации и обратно, что втянуло многих просто по факту форматирования массового сознания в соответствие с нарциссическими лекалом (тем самым, когда дрожь от переживания святого переходит в дрожь от праведного гнева и обратно). Публичный капитал акции рос как ипотечный пузырь в Америке перед кризисом, и поспешность с которой эксперты кинулись комментировать флешмоб, свидетельствует о том, что многим хотелось от капитала что-то взять, пока пузырь не лопнул – массы не переключились на новый квест по временном возвращению невинности. Собственно, как низкое качество экспертизы, так и клишированность материалов что у сторонников флешмоба, что у его критиков отчасти объясняется интенцией отчуждить капитал инициаторш флешмоба в свою пользу. Вместе с тем лихорадочность и давление времени (пока не лопнуло!) сыграли с экспертами злую шутку – в их текстах очень явственно проявились ляпсусы такого рода, что реакция на флешмоб стала напоминать массу исподнего, которое в ажиотаже фанаты кидают своим любимцам — тем, кто поучаствовал в публичной акции. Чьи-то чепчики удивляли больше, чьи-то меньше. Но что точно вызывало удивление – безпроблемный полет чепчиков в воздухе, в смысле отсутствия всякой критичности к друг другу.
Ничего удивительного для меня в тексте Люды Петрановской не было – хотя пассаж про «малолетних проституток из провинциальных детских домов» с однозначно сексистской шуткой в духе «лучше бы удовольствие получали» даже меня покоробил. Но насколько могла заметить и маститые, и радикальные феминистки лайкали и явно не реагировали на явственный мотив white trash. Но как говорится в борьбе за невинных жертв и их права говорить можно пожертвовать слезой – не ребенка, но малолетней проститутки точно