Четыре тезиса о текущем моменте

Справедливая Россия и ЛДПР своих не бросают.

События вокруг украинского кризиса разворачиваются настолько стремительно, что практически невозможно осмыслять и анализировать их по ходу действия. Но такой анализ представляется тем более важным потому, что драматичность момента состоит в невозможности оказать на него какое-либо влияние. Мы уверены, что левые, в качестве такого отсутствующего политического субъекта, должны не имитировать его присутствие при помощи кричащих заявлений и призывов, но пытаться понять происходящее и серьезно думать о своем месте в будущем. Редакция Openleft.ru представляет тезисы, отражающие наш взгляд на ситуацию. Мы продолжаем внимательно следить за событиями, находясь в постоянном диалоге с нашими украинскими товарищами.

1.

Положение Украины как территории уже практически прямого столкновения военно-политических интересов России, ЕС и США, создало уникальную ситуацию, когда «право на восстание» было оправдано — и одновременно чудовищно дискредитировано — обеими внешними сторонами. Сегодня Россия продолжает использовать логику «симметричных ответов» Западу, называя вооруженное противостояние «мирным протестом», а право на свержение правительства – законной и справедливой реакцией на произвол и тиранию. Украина становится местом, где можно, ожидая поддержки извне, совершать то, что запрещено в любом «полноценном» государстве, где власть является суверенной и безальтернативной. Но это реализовавшееся право на восстание не приближает возможность настоящих социальных перемен, а наоборот, отдаляет их, укрепляя гегемонию элит через национализм и проведение ложных границ. В этом – самый болезненный парадокс нынешней ситуации.

2.

Национализм – главный негативный фактор всего происходящего в последние полгода и в России, и на Украине. На Украине национализм способствовал перерождению народного восстания в разменную монету киевских элит. Он полностью закрыл возможность низового демократического диалога между Западом и Востоком страны, противопоставил их друг другу и тем самым превратил момент народного демократического протеста в момент тотальной мобилизации против «чужих». Это вызвало ответную реакцию на Востоке – такую же тотальную мобилизацию против «чужих». Национализм свел на нет и способность к диалогу, и критическое отношение к происходящему, к своим лидерам у восставших, в результате сделав очень удобным использование мобилизации местными элитами и международными игроками, империалистическими силами. Из происходящего на Украине можно сделать глобальный вывод – чем больше национализма в низовом движении в любой периферийной стране, тем меньше в этом движении собственно народной власти, тем сильнее элемент манипуляции. Как заметил плоский националистический публицист Егор Холмогоров, «Раскачивание украинской стороной темы «небратства» и отчуждения от русских привело к самоопределению уже русской идентичности через отрицание украинства. И первые результаты этого самоопределения были впечатляющими». Надо только добавить, в каком смысле впечатляющими. Действительно, впечатляет, как быстро национализм привел к тому, что восставшие и на Западе, и на Востоке стали заложниками местных и внешних элит, как легко была нейтрализована настоящая опасность, исходящая от восстания, для властей предержащих.

3.

Не менее эффективным в цементировании власти элит оказался национализм в России. Здесь националическая волна устроена по-другому – она не отравляет народное восстание, а обновляет привлекательность власти. Люди, надолго выключенные из истории, лишенные исторической субъектности под многолетним гнетом авторитарного правительства, вдруг увидели, что действия этого правительства приобрели «исторический» характер, а привычный цинизм сменился «решительностью» и «политической волей». Такая перемена ничего не потребовала от самих людей: никакой политической мобилизации, которая вынудила бы Путина стать столь «решительным», никакого выражения своей позиции и политического участия. Люди остались все так же выключенными из истории, но свою тоску по самостоятельному участию в истории, влиянию на историю они сублимировали в истерической поддержке Путина. Они приняли за чистую монету новый официальный русский национализм – опять же сфокусированный на Путине, который стал его персонализованным символом. Обратимся снова к Егору Холмогорову: «…в Луганске все четко: мы – Россия, мы русские, с нами Бог. Невероятное по силе впечатление оставляют ежевечерние митинги с коллективным исполнением гимна России под фонарики и огоньки мобильников. И эти полные доверия призывы к России и лично к Путину не бросать: «Владимир Владимирович, мы такие же русские, как и Вы».

Ситуация, когда Путин из лидера «многонационалии» превратился в образцового русского правителя, к которому, оказывается, взывают протестующие в Луганске, казалось бы, должна была внести в умы и пропаганду националистов полнейшую сумятицу – как и почему «антирусский» режим вдруг стал «прорусским»? Но националисты растворяют все неудобные вопросы в шовинистической истерии, как будто она является своим собственным оправданием: «Крым наш! Севастополь наш! Это все перевешивает!», — тем самым отказываясь от остатков последовательности и интеллектуальной состоятельности. Это еще одно достижение ловкой путинской политики – полная нейтрализация и инкорпорация имеющихся националистических сил, которым оказалось нечего противопоставить неожиданной русофилии власти. Кроме того, еще глубже стал раскол между политическими националистами и уличными боевиками, в отличие от Холмогорова, поддерживающими не Восток, а своих «белых братьев» из «Правого сектора».

Вчера главный «многонационал», теперь «русский рыцарь». Метаморфозы!

Мы видим, что национализм во всех его проявлениях: примитивный низовой национализм восставших на Украине, романтический, джингоистский, милитаристский национализм украинских публицистов и интеллектуалов, государственный национализм Путина, «оппозиционный» национализм его вчерашних правых критиков, – весь этот националистичекий бестиарий помогает одному: нейтрализации народной власти и укреплению власти элит. На Украине он переродил народный бунт и подчинил его элитам. В России он изолировал и маргинализовал демократическое оппозиционное движение, которое было единственным шансом на приобретение народом исторической субъектности. В результате украинское правительство готовится к жестким неолиберальным реформам, а российское правительство добивает остатки формальной демократии, отменяя выборы мэров городов, — но ответить на это некому. Украинцы и русские увлечены конфликтом друг с другом под бравурные декларации: «Мы никогда не будем братьями!» Подумайте внимательно, украинцы, подумайте внимательно, русские, кто и зачем вам это говорит.

4.

В то же время народные восстания и на Западе, и на Востоке Украны стали возможны лишь в силу активации всех внутренних противоречий внутри страны. В основании обоих движений – колоссальный заряд социального недовольства; протест против «коррупции олигархии» означает неудовлетворение всем постсоветским порядком вещей. Трагедия в том, что два этих движения оказались противопоставлены друг другу потому, что сначала Майдан, а затем движение на Юго-Востоке не смогло выдвинуть независимую программу социальных и политических перемен внутри страны в целом. Националистическая повестка украинских элит, основанная на расколе страны, появилась не вчера. На протяжении последнего десятилетия именно она позволяла сохранять хрупкий баланс сил между различными финансово-политическими кланами. За счет языковой идентичности обе коалиции элит выстраивали алгоритм собственной гегемонии, в которой каждая из частей угнетенного и бедного большинства должна была поддерживать «своих» политиков.

Происходящее – и брутальное противостояние между Западом и Востоком страны, и экономический коллапс страны в целом, — является предельным выражением «конфликта демократических прав» позднего капитализма. Проще говоря, в современных условиях малые страны не могут реализовать действительное право на самоопределение и независимость в силу устройства капитализма как мировой системы. Сегодняшняя Украина — возможно, один из самых драматических примеров такого положения. И федерализация, и унитарное государство в нынешней ситуации — лишь формы этой зависимости, оболочки, скрывающие разные способы закрепить новый баланс сил между «большими игроками» в регионе. У нас нет никаких иллюзий ни в отношении нынешнего киевского правительства, полуколониального и несамостоятельного, ни в отношении проекта федерализации, который превратит восток Украины в полуколонию России.

Значит ли это, что у массовых движений Украины — с обеих сторон — нет никаких шансов на успех? Нет, не значит. Но только в том случае, если они смогут вырабатывать свою собственную повестку, свой альтернативный социальный проект, основанный на преодолении иллюзий и освобождения от чуждого языка и мифов, привнесенных элитами. Такого рода альтернативный социальный проект должен включать две стороны: негативную, оппозиционную, направленную против властей, политического и экономического угнетения, и позитивную, ассоциирующую, позволяющую объединять социальные группы на основе низового демократического диалога: Запад и Восток на Украине, либеральную интеллигенцию и «народ» в России. Надо учиться не только противостоять власти, но и договариваться друг с другом, не позволять стравливать русских и украинцев, «титушек» и «рогулей» (или, в российском варианте — «креативный класс» и «уралвагонзавод»). Рецепт политики в 2014 году остается прежним. Элиты разделяют и властвуют, в то время как потенциальная сила всех угнетенных – в единстве.