Сопротивляясь искушению фрейдомарксизмом: экивок Альтюссера
Беседа с философом и психоаналитиком Жаном-Клодом Мильнером о субъекте у Маркса, Фрейда, Альтюссера и Лакана.
Марксизм с его концепцией идеологии как ложного сознания и понятием отчуждения, психоанализ, сформулировавший роль бессознательного, фантазмов и законов языка в психической жизни человека, — оба они противостоят иллюзорной самоочевидности того, что такое человек, и одновременно оба ставят в центр своей проблематики вопрос о субъекте (например, «Капитал» центрирован вокруг субъекта как рабочей силы). Как можно мыслить субъекта исходя из разных перспектив, открытых Фрейдом, Марксом и их последователями? Чтобы наметить пути ответа на этот вопрос, мы публикуем фрагмент интервью философа, лингвиста и психоаналитика Жана-Клода Мильнера (родился в 1941 году), взятого двумя другими психоаналитиками, Хуаном Пабло Лучелло и Фабианом Фаинваксом.
Хуан Пабло Лучелли: Чтобы вернуться к предыдущим вопросам и к линии аргументации вашей работы, можно сказать, что у Маркса интересным и новаторским понятием является не только прибавочная, но и сама меновая стоимость. Есть нечто удивительное уже в том, что он называет товаром — и в этом как раз открытие Маркса: если у вас есть объект, который имеет потребительную стоимость, например, стол, никакой проблемы нет. Но только с момента, когда стол становится товаром, он получает меновую стоимость. И тогда ни тот, кто покупает, ни тот, кто продает, не имеют ни малейшего понятия о том, чем они занимаются! Это то, что на более современный лад, если следовать Фуко, называется диспозитивом, и это то, что Лакан называл субъектом. И этот диспозитив, вместе с диспозитивом сексуальным, есть преобладающий диспозитив современности.
Жан-Клод Мильнер: Здесь интересно поразмыслить над тем, как Лакан определяет означающее, — как то, что представляет субъект перед другим означающим (так вводится субъект означающего, то есть субъект бессознательного — примечание переводчика). И уже во время написания «Психоаналитических тетрадей», то есть уже очень давно, я был поражен структурной аналогией между этой формулой и формулой, которой Маркс определяет стоимость. Потому что стоимость, стоимость абсолютная, не стоимость чего-то, а просто стоимость, не может быть произведена иначе, как в процессе, чей первый этап можно описать так: меновая стоимость не есть простое понятие, она должна быть проанализирована в цепочке, в которой стоимость представлена перед другой стоимостью. Это структура обмена. Только так появляется абсолютная стоимость. Но что стоимость представляет? Если вы возьмёте первую книгу «Капитала», книгу основополагающую, то стоимость в ней представляет заключенную внутри каждого имеющего стоимость объекта рабочую силу, но она не может её представить иначе, как в рыночном обмене, то есть перед другой стоимостью. Итак, проще говоря, рабочая сила — это и есть субъект. Это имя, которое Маркс даёт субъекту. Марксистская формула структуры обмена и лакановская формула означающего очень напоминают друг друга. Когда Лакан софрмулировал определение означающего он, я полагаю, не думал о Марксе. Очевидно, он знал его, но он не оживлял в памяти до более позднего времени, когда переехал на улицу Ульм. Оставим само понятие «представлять для» или точнее отношение трех терминов «x представляет y для z». Я не думаю, что оно сам по себе было изучено; и я не думаю, что было в достаточной мере подчеркнуто, в чем это тройное отношение отличается от отношения двух терминов, образующего классический структурализм: «x противоположно y». Тем не менее, тут обнаруживаются принципиальные смещения, которые Лакан производит над понятием означающего, которое предложили Соссюр и Якобсон. Предположим, что Лакан не сразу подумал о Марксе. Известно, что Лакан давал свои формулы в спешке, а дальнейшее движение интерпретации формулы должно было в некотором смысле её легитимировать. И также задним числом понятие прибавочного наслаждения, откровенно скопированное с понятия прибавочной стоимости, может узаконить возможную аналогию между определением означающего и определением Марксом стоимости.
Хуан Пабло Лучелли: Это вновь структура прибавочного знания.
Жан-Клод Мильнер: За исключением того, что прибавочное знание не находится в позиции двигателя. Если пользоваться терминологией Лакана, оно не находится в позиции агента дискурса. Wissenschaft, наука, абсолютное знание покинуто, то есть что покинуто то, что Лакан называет университетским дискурсом. Чтобы избежать двусмысленностей, может быть, лучше использовать понятие «будущего предшествующего» времени. Есть целая серия примеров, в которых присутствует предвосхищение и в которых законность и пригодность выражения обнаруживается исключительно задним числом. Именно так Лакан читает Фрейда. Именно так он читает и сам себя и так и мы читаем его.
Хуан Пабло Лучелли: Я настаивал в своём вопросе на характере диспозитива товара, еще более актуальном сегодня, чем во времена Маркса, чтобы следовать вашему замечанию о предвосхищении.
Жан-Клод Мильнер: Да-да, в данный момент мы наблюдаем генерализацию диспозитива товара и в то же время глобализацию, используя это расхожее понятие. Когда Маркс говорил о «мировом рынке», у него было ощущение, что товарная форма триумфально шествует повсюду. Хотя такой диагноз был опережающим: в момент, когда он писал, ещё нельзя было сказать, что рынок был объективно, материально мировым. Он в некотором смысле указывал на потенциальное развитие. Маркс видел распространение господства английской империи на все континенты, но на деле мировой товарная форма стала только в наши дни.
Хуан Пабло Лучелли: Можно утверждать, что до 1990-х годов половина мира избегала свободной циркуляции товаров. И это было еще более верно в момент, когда писал Маркс. Это не возражение, я лишь подчеркиваю, что первый том «Капитала» описывает как уже оформившийся процесс, который еще не был завершен. Кроме того, Маркс это прекрасно знал, как показывают его статьи и записи. Он сам допускал сравнения с романами Бальзака; они описывают общество еще не вполне существующее, но которое скоро должно было стать современным обществом.
Фабиан Фаинвакс: Вы устанавливаете отношение в вашей книге между фрейдовским фетишем, объектом о котором можно сказать, что у него нет качеств, и доктриной о качествах, сформулированной в «Капитале». Эта взаимосвязь фундаментальна и мне кажется, что она образцовым образом указывает пределы фрейдо-марксизма. Хотя можно найти предшественников вашего подхода, а именно Батая с «Проклятой частью», Клоссовского с «La monnaie vivante» и, может быть, Альтюссера с теорией идеологии, мне кажется достаточно оригинальным развивать связь между Фрейдом и Марксом через теорию качеств.
Жан-Клод Мильнер: Я бы хотел избежать недоразумения: в вашем определении «объект без качеств», важно не слово «объект», а важно это «без качеств». В «Триплете наслаждения» я говорю скорее о материи без качеств. По моему мнению, фрейдовский фетиш не имеет качеств как таковой (я подчеркиваю — как таковой). Так я понимаю его как форму, а не как субстанцию. «Отсутствие качеств» лишь позволяет в форме фетиша чувственным качествам материи (запаху, текстуре и так далее) начать представлять часть сексуализированного тела. В такой встрече между качеством, как бы независимым от своей основы, и частью, как бы независимой от своего тела, образуется фетиш. В «Капитале» потребительная стоимость вбирает в себя все качества, а меновая стоимость их все отбрасывает. Подчеркивая эту мысль, я указываю, что товарная форма связывает друг с другом материю без качеств и качества без материи. В этом смысле соотношение между Марксом и Фрейдом проходит через отсутствие качеств, безкачественность. Я не знаю, насколько это новый подход, но, может, и так.
Фабиан Фаинвакс: Мы не нашли предшественников, может быть, вы их нашли…
Жан-Клод Мильнер: Нет-нет, я их вовсе не нашел, но это не доказывает новаторства. Вы упомянули Альтюссера. Он думал о себе как о философе разрыва в самой философии. Можно сказать, что он поставил в центр своей мысли детерминации, которые были для него обязательной частью философии, которая принимает в расчет то, что он называл разрывом. Каким разрывом? Тем, который вводит Маркс и который касается теории общественных формаций, но также разрывом, введённым Фрейдом с его теорией бессознательного. Предположим, что эти два разрыва могут быть связаны друг с другом. Чтобы сопоставить эти два разрыва, нужно понять, что каждый из них осуществляет, чтобы отбросить понятие субъекта? Это сама по себе очень сложная история. Историки французского философского языка не уделяли достаточно внимания к тому факту, что слово «субъект» как таковое, не «субъект чего-то», а просто «субъект», без дополнения или определения, вне пары субъект\объект, появляется лишь недавно. Такое использование, или, по крайней мере, его распространение, следует датировать концом 1930-х годов. Однако это слово в своем самостоятельном употреблении появляется начиная с некоторого момента совершенно отчетливо; такая «натурализация», я думаю, связана с трансформацией французского философского языка под влиянием переводов Гегеля. В любом случае, в момент, когда Альтюссер опубликовал свои работы, дело было сделано и слово субъект в его самостоятельном употреблении явилось как итог философии, но философии, которая не брала в расчет разрыв, введенный Марксом и Фрейдом. Иначе говоря, в философии Альтюссера невозможно взять понятие «субъект» иначе как для того, чтобы его отвергнуть; вот откуда выражение «процесс без субъекта». Именно это я имею в виду, говоря, что «бессубъектность» — понятие негативное. Благодаря такому смещению мы можем связать его с бессознательным Фрейда, негативный характер которого подчеркивает Лакан, или с негативным моментом у Маркса, важнейшим моментом, в котором агенты капиталистического процесса не отдают себе отчет в том, что они делают. Иначе говоря, это момент идеологии.
Фабиан Фаинвакс: Вероятно, можно в этом смысле читать идею Альтюссера, согласно которой конкретное — это синтез различных детерминаций.
Жан-Клод Мильнер: Да, но сейчас я подчеркиваю, что здесь есть негативность, негативный подход. Моя лекция об Альтюссере — о том, что решающим в процессе без субъекта является это отрицательное слово «без», которое я сравниваю с негативной приставкой Un- в Unbewusst, бессознательном Фрейда, и, конечно, сохраняя все соотношения, с моим собственным выражением «безкачественность». Так зачем эта негативность? Почему надо ставить акцент на субъекте и делать его отрицание краеугольным камнем всей конструкции? Это нужно прежде всего потому, что в глазах Альтюссера субъект — философская категория, которая подытоживает в себе самой уклон от движения, совершенного Марксом и Фрейдом. Дело здесь для него в изменении философии. Поэтому следует поднять шпагу против философских категорий или, точнее, против центральной категории, категории из категорий, — категории субъекта.
Фабиан Фаинвакс: Так от чего уклоняется категория субъекта?
Жан-Клод Мильнер: От двух разрывов, одного со стороны сознания (фрейдовского), другого со стороны социальных или экономических формаций (марксового). Чтобы охарактеризовать эти разрывы, я бы обратился к Монтескье, над которым размышлял Альтюссер. Политика для Монтескье — наука равновесия, а позиция Альтюссера состоит в том, что реальная политика, та, которая открывается с позиции Маркса, это теория неравновесия. Вместо равновесия возможностей — классовая борьба, которая предполагает, что классы никогда не находятся в равновесии. Вместо равновесия обмена по договору — прибавочная стоимость, которая предполагает, что между покупателем и продавцом рабочей силы никогда нет равновесия. Но в той же манере, согласно Альтюссеру, доктрина Фрейда — тоже теория неравновесия: если сознание это сознание кого-то, тогда между сознанием и тем, кому оно принадлежит, классическая философия предполагает состояние уравновешенного обмена. Однако, возражает Альтюссер, Фрейд показывает, что если есть обмен, то в нем нет равновесия. Бессознательное всегда в избытке (или в недостатке, здесь это не важно), и нарушает этим отношения обмена, которые остаются Bewusstsein, бессознательными. На уровне структуры «Un-» в Unbewusst аналогично «прибавочности» в прибавочной стоимости. Прибавочная стоимость это именно то, чего не могут сознавать партнеры в экономическом обмене; позволим себе еще немного фрейдомарксистского жаргона: она — это вытесненное рынка труда.
Итак, разумеется, поскольку затея Альтюссера это затея философская, она зависит от того, что считает Альтюссер доминантой в философии, которую необходимо подорвать. Это слово «субъект», которое, как ему видится, вбирает в себя весь процесс уравновешивания и все философии равновесия. Я охотно воспользуюсь термином В. Б. Каннона: для Альтюссера все нематериалистические философии суть системы гомеостаза. Субъект это стенограмма принципа гомеостаза; материализм это стенограмма отсутствия гомеостаза; бессубъектность поэтому есть стенограмма современного материализма, материализма, который берет в расчет Фрейда. Там, где классическая философия (в широком смысле слова) представляет себя как дискурс, который позволяет восстановить равновесие того, что предстаёт лишенным равновесия, марксистская философия (поскольку для Альтюссера существует марксистская философия) должна осуществлять философию неравновесия. Так она будет материалистической и, чтобы быть материалистической, она должна начать с отвержения субъекта. Здесь я позволю себе биографическую ремарку. Альтюссер знал, что он болен; он уже испытывал ужасные чередования маниакальных и депрессивных состояний; он знал, что время, в которое он еще будет в состоянии писать, сочтено (это уже моя догадка). Он все больше думал (и вот это я могу засвидетельствовать), что политическое обстановка между Востоком и Западом, разрядка (начавшаяся в 1962), предлагает возможности, которые нужно как можно быстрее использовать. Поэтому он не мог себе позволить длинных кампаний; он мог ангажировать своих учеников в тот или иной проект, который был бы для них войной на истощение, но ему было нужно, чтобы это была молниеносная война. Для этого ему было нужно метить в узловую точку, и этой точкой в его глазах был субъект.
Хуан Пабло Лучелли: Известно, какую важную роль сыграл Альтюссер в принятии работы Лакана. Но с теоретической точки зрения, отношения между альтюссерианским понятием бессубъектности, если пользоваться вашим выражением, и субъектом у Лакана, кажутся хрупкими. Что вы думали о них в 1960-е годы и что думаете теперь?
Жан-Клод Мильнер: Во времена «Психоаналитических тетрадей» моя гипотеза (и гипотеза некоторых других) состояла в том, что бессубъектность Альтюссера и субъект, получаемый разделением, выпадением, элизией, расщепленный субъект Лакана, суть одна и та же структура. Эта гипотеза предполагала совпадение противоположных смыслов: бессубъектность = субъект. Я в это больше не верю. Я скорее верю в то, что тонкость лакановской структуры затмения растворяет массивность альтюссерианской «бессубъектности». Схема Лакана позволяет отвергнуть субъекта как принцип гомеостаза, не вставая настолько на путь негативности. Мне кажется крайне важным, что Лакан избег систематического использования негативных выражений в отношении субъекта.
Хуан Пабло Лучелли: Это исключительные выражения.
Жан-Клод Мильнер: Выпадение, элизия, расщепление, — это не просто негативные процедуры, они в то же время позитивны. В языке выпадение согласного, элизия гласного настолько же положительны, как и присутствие согласного или гласного. Одно из важных обвинений, которое Лакан выдвигает термину «бессознательное» у Фрейда, — именно то, что это термин негативный. И к этому возражению следует отнестись серьезно.
Перевод с французского Глеба Напреенко, переводчик благодарит за помощь Ивана Напреенко.
Оригинал текста на французском опубликован в книге «Clart?s de tout», Verdier, 2011.
Материал проиллюстрирован кадрами из фильма Ингмара Бергмана «Персона» (1966).