Умеренность и аккуратность
"Манифеста-10" в Петербурге: почему говорить правильно означает порой ничего не сказать.
Как человек рождается в язык и как субъект, согласно Альтюссеру, возникает, будучи окликнутым идеологией, так и любая выставка современного искусства рождается по финансовому и политическому запросу в мир, уже наполненный ожиданиями на её счёт. И далее главный вопрос в том, каким прибавочным высказыванием станет эта выставка, что она привнесет в уже сформированное поле идеологии, политики, экономики, сможет ли она его как-то деформировать. “Манифеста-10” с самого оглашения места её проведения, которым стал Санкт-Петербург, была окружена массой ожиданий и скандалов, но, увы, прибавочный смысл, привносимый самой выставкой, оказывается минимален: машина выставки сработала, механически отреагировав на все обстоятельства, которые были ей предзаданы. На фоне эпических споров о целесообразности бойкота выставки, проводимой в городе, а позже уже целой стране, депутаты которой приняли скандальный гомофобный закон, на фоне новой волны дискуссий, вызванной империалистическими действиями России на Украине, основной проект куратора Каспара Кёнига кажется до пресности правильным, хотя в нём вроде бы есть место для разговоров и о гомофобии, и об украинской ситуации. Похоже, что выставка хочет ответить на все обращенные к ней запросы сразу, но столь аккуратно, чтобы никого не потревожить. В результате она волей-неволей начинает служить тем полям идеологии и политики, которые вызвали её к жизни.
Изначально темой юбилейной “Манифесты” должно было стать взаимодействие со старым музеем, встреча современного критического искусства с историей искусств. Она оказалась сведена к серии изящных, но необязательных интервенций, не складывающихся в какую-либо дискурсивную картину. Пожалуй, наиболее чутко реагирующее на исторический контекст произведение об Эрмитаже — серия фотографий Ясумара Моримура “Эрмитаж. 1941-2014”, за основу которой художник взял серию рисунков опустевших залов Эрмитажа с рамами без картин, сделанными двумя сотрудниками музея в годы блокады Ленинграда во время эвакуации коллекции. В остальных случаях интервенция оказывалось лишь реакцией на контекст того или иного зала, того или иного произведения, той или иной реалии Эрмитажа, не ставящей, однако, вопроса об этом музее в целом, — как не ставит его и сам кураторский проект. Например, в своей инсталляции из косметики Карла Блэк иронично отзеркаливает избыточную роскошь дворцовых интерьеров, а Эрик ван Лисхаут посвятил свою работу знаменитым эритажным котам, живущим в подвале музея и истребляющим там крыс. Лейтмотивом ряда работ стало столкновение бытовых реалий бывшего Ленинграда с “сокровищами искусства”: картинами русского авангарда в колоссальной инсталляции Томаса Хиршхорна или дворцовой люстрой у Тацу Ниси, — столкновение зрелищное, но характеризующее в первую очередь взгляд гастролирующего художника, приглашенного “Манифестой”.
Сходным образом проблемы политические: проблемы гомофобии, Украины, постсоветской ситуации, — точечно отдаются Кёнигом “на откуп” отдельным авторам, живым или мертвым, которые за них “отвечают” на выставке. Например, ответственными за ЛГБТ предсказуемо оказались известные питерские художники Владислав Мамышев-Монро и Тимур Новиков. А в работе Марлен Дюма политкорректность перерастает в свою противоположность: её серия рисованных портретов становится словно братской могилой всевозможных питерских гомосексуалов от Петра Чайковского до того же Тимура Новикова, объединенных в иконостас исключительно по признаку стигматизации. Что прибавляет такое произведение к уже ранее измусоленому факту из личной жизни этих культурных героев? В общем-то, ничего. Так же и из осуществленных куратором интервенций с помощью современного искусства в Эрмитаж невозможно узнать что-либо новое ни о современном искусстве, ни об Эрмитаже: что мы знали раньше об этом музее и о сегодняшнем искусстве, с тем же знанием нас и оставляет выставка, лишь в очередной раз приятно его удостоверивая.
Из-за такой структуры выставки, где отдельные высказывания на темы, которые нельзя было не затронуть, складываются в стройную, аккуратную и сравнительно нейтральную совокупность, нынешняя “Манифеста”, сама того не желая, оказывается тестовым полигоном для культурной политики Российской Федерации в отношении к современному искусству и к больным вопросам внутренней и внешней политики. Здесь словно вымеряют уровень звука и формат, в котором можно безопасно для гегемонии путинского режима говорить обо всем, о чем пожелаете и с кем пожелаете. Вас интересуют тонкие интеллектуальные художники, никогда ранее не выставлявшиеся в России? Пожалуйста, вот они. Хотите обсудить Крым? Кто же вам мешает. Социальное неравенство? Давайте поговорим! Гомосексуализм и гомофобия? Это очень важно для нас, обсудим. Только не шумите, не шумите, пожалуйста. Мы же приличные люди, и главное — не нарушать автономию культуры.
Политтехнологи путинской России худо-бедно учатся главному в современном конструировании идеологии: разделению целевых групп. Для среднего класса с интеллектуальными претензиями и для туристов — одна культурная продукция, более европейская и модная, для широкого народа — другая, попроще и попатриотичней. Уж не знаю, чья тут вина, городских властей или пиар-службы выставки, но во всем Петербурге я не увидел ни одного баннера “Манифесты”. Город как будто прячет выставку от широкой публики: те, кому надо, и так узнают, а народ пусть себе живёт — не беспокоится. И в самом “Эрмитаже” социальный разрыв между обычными постетителями музея и теми, кто пришёл смотреть современное искусство, разительно: большинство посетителей движется по обычным маршутам мимо Рембрандта и Ван Гога, а на интервенции “Манифесты” обращают внимание лишь люди с оранжевыми бейджами прессы.
И именно в провале функции посредничества — корень проблемы нынешней “Манифесты” (и, шире, вообще одна из проблем современного искусства, существующего по институциональной инерции). Умеренный тон выставки может быть уместен для осуществления функции посредничества внутри общества, по горизонтали, но сейчас он, к сожалению, выглядит как лавирование между разными обладающими властью группами: организаторами, политиками, профессиональными критиками. Впереди ещё публичная программа, организованная соавтором Артура Жмиевского по Берлинской биеннале Иоанной Варшей. Есть ли еще шанс у этой только что начавшейся программы по-настоящему стать посредником в общественной дискуссии, покажет время.
Однако есть на выставке один объект, вызывающий у рядовой публики невероятный энтузиазм: разбившийся о липу во дворе Эрмитажа автомобиль Лада “Копейка” выпуска 1970-х годов, покрашенный в несовременно яркий зеленый цвет. Люди, далекие от современного искусства, залезают в кабину автомобился, фотографируются, хохочут, обсуждают, что таких машин больше не выпускают. Эта Лада — часть работы Франсиса Алюса. На Ладе сходной модели Алюс с братом планировал путешествие из Бельгии в СССР, который казался им тогда страной альтерантивы западному капитализму. По дороге машина сломалась, и путешествие сорвалось. И эта разбитая машина — знак краха, поломки чего-то сущностно важного для жизни: молодых мечтаний, веры в реальность альтернативы, — знак, который, кажется, интуитивно считывают зрители, потому что она непосредственно касается их прошлого. Проект Алюса — один из немногих рефлексирующих над собственной позицией по отношению к России, его взгляд осознан, и именно поэтому на него хочется отвечать — отвечать, например, мне как жителю России, для которого “Манифеста”, как ни крути, остаётся всё-таки взглядом на Россию с Запада. Но выставка в целом словно не задумывается над актом взгляда на Эрмитаж, на Петербург, на Россию, но воспринимает его как задание, которое необходимо выполнить на “отлично”: художники приглашены именно чтобы они выступили в свойственном каждому из них стиле, но с почти механическими высказываниями о местной тематике. И поэтому “Манифеста” и её куратор лишают себя возможности поговорить с жителями того места, на которое они смотрят, и произвести среди них диалог, — а ведь именно это провозглашалось всегда задачей этой кочующей биеннале.
Текст впервые опубликован на английском в сокращенном варианте на сайте art-agenda.com тут.
LOL!