Черная пионерия
О «маленьком анархисте» Никосе Романосе и о том, как в Афинах выросло новейшее поколение борцов за справедливость.
История греческого анархиста Никоса Романоса— история о новой идеологии улиц. Условное пространство между политикой и полицией, нарушением порядка и подавлением девиантного поведения, можно описать с помощью простой идеи насилия ради блага. Эта идея возникла на руинах пацифистских убеждений, когда-то распространенных среди европейской молодежи, и несет на себе отпечаток инфантилизации установок, характерный для «поколения миллениалов». Социологи отмечают не только их инфантилизм, но и высокую степень социальной аномии, принимающей форму конформизма, свойственного инфантилам поколения Y. Но совсем не обязательно, что социальная аномия равняется бессловесному соглашательству. Бывает и наоборот, когда она становится благодатной почвой для мятежных настроений или, как это произошло в случае с поколением миллениалов, рождает предельно романтизированную форму представлений о социальной справедливости.
Уже который год 6 декабря на афинских улицах неспокойно. Усиленные отряды полиции дежурят уже с утра, опасаясь очередной вспышки протестов со стороны левых группировок разной ориентации и сочувствующих. В 2008 году массовые беспорядки в Афинах быстро распространились по стране и перекинулись на другие страны Европы, поддержавшие афинян как из солидарности, так и из-за схожего недовольства по поводу общей экономической ситуации. Поводом к началу протеста послужило убийство греческого тинейджера, 15-летнего Александроса Григоропулуса, который вместе со группой друзей был спровоцирован на конфликт с двумя полицейскими. По официальной версии, полицейский дал несколько предупредительных выстрелов в воздух, и одну из пуль срикошетило от асфальта, по словам некоторых свидетелей — полицейский намеренно выстрелил в подростка. Показания участников процесса разнятся, и в деле до сих пор остается много неясного.
Так или иначе, память об этом убийстве не развеялась вместе с дымом от подожженных протестантами зданий. Никос Романос, у которого Григоропулус буквально умер на руках, недавно превратился в героя афинских подростков, юного Робин Гуда формата urban guerilla. Этому способствовала не только пережитая травма—растиражированная драма, с которой начались знаменитые греческие протесты, но и весьма актуальные заявления Романоса, показательный отказ от заботы о себе, бесстрашие, его крайняя убежденность (если не сказать максимализм). Вот отрывок из его текста под названием «Обратный отсчет»: «По мне, ограбление банка – это неподвластный времени выбор революционера, который открывает множество возможностей. Во-первых, он избавляет тебя от пут наемного труда и связанных с ним ограничений. Так, время освобождается от насущных задач, что дает возможность посвятить себя своим увлечениям. Там, где прекращается разрушение удовольствия, начинается удовольствие разрушения. В то же время ограбление банка представляет собой необходимый способ формирования множественных форм анархистской борьбы за перераспределение вражеских денег. Мы говорим о поддержке анархистских проектов, товарищей, находящихся в заключении, и повстанческих структур. Вместе с тем, это фактическая оппозиция социальной норме наемного труда и его общественной роли, которую воспроизводит капиталистический мир». Свои послания Романос неизменно подписывает лозунгами «все за свободу!» и «да здравствует анархия!»
Пару лет назад Романос в компании четырех сообщников был пойман при попытке ограбить банк, подвергся жестоким избиениям со стороны полицейских и в результате угодил в тюрьму. Находясь в тюрьме, он закончил школу и недавно присоединился к образовательной программе для заключенных, позволяющей посещать университетские занятия. Романос блестяще сдал экзамены в Афинский университет, в результате чего ему, как и некоторым другим особо успешным абитуриентам, была присвоена награда от Президента и Министерства Юстиции за выдающиеся успехи, а также денежная премия в размере 500 евро. Романос не оценил великодушия власть предержащих и от премии отказался, а также саботировал сопутствующую церемонию награждения. Поступок Романоса мог был воспринят двояко: одновременно и как нанесение оскорбления первым лицам государства и всей системе образования, и как подтверждение серьезности его намерений и радикальных антигосударственных убеждений. Вскоре ему было отказано в возможности обучения в силу якобы высокой вероятности побега и опасности, которую представляет для общества молодой преступник. Незаконное лишение права на институционально оформленное получение знаний побудило Романоса начать голодовку, которую он прокомментировал следующим образом: «Помимо того, что закон является инструментом контроля и подавления, он также используется для поддержания равновесия, или, другими словами, для социальных контрактов: они отражают социально-политические связи и частично формируют определенные позиции для ведения союзнической войны. Вот почему я хочу обозначить свой выбор настолько четко, насколько это возможно: я не защищаю легитимность законов, наоборот, я использую их в качестве инструмента политического шантажа, чтобы получить глоток свободы от пагубного состояния пребывания под стражей».
В годовщину убийства 15-летнего подростка и начала протестов, идет 22-й день по счету голодовки Романоса. Врачи больницы, в которой с недавнего времени находится анархо-герой, сообщают, что состояние молодого человека критическое, что провоцирует непременную истерию в местных медиа. Романос обещает держаться до победного – или не победного — конца, вероятно, неосознанно превращая свой резонный, в общем-то, протест в полноценную акцию «образование или смерть». Впрочем, среди греческих анархистов, в шутку называющих университетские годы «революционными каникулами» (никто не утруждает себя никаким делом, но зато научается мастерски разбрасываться левыми лозунгами, снятыми с языка более старших товарищей) пока нет консенсуса относительно солидаризации с Романосом. С одной стороны, его стойкость вызывает некоторое восхищение и служит хорошим примером для остальных политзаключенных, с другой стороны, все-таки не совсем понятно, как воспринимать протест, принимающий форму романтической экзальтации – то ли как неизбежное новое, то ли как угрозу рациональным основаниям любой политической борьбы.
Марина Симакова, социальный исследователь.