Обозначить как проблему то, к чему уже давно привык глаз
Мария Рахманинова о своем фотопроекте «Женское лицо труда».
Какая художественная и политическая стратегия стоит за твоими фотопроектами?
На сегодняшний день приходится с прискорбием признать, что никаких художественных стратегий, кроме самых простых, феминистское высказывание пока не может себе позволить. Как бы нам ни хотелось работать в жанре левофеминистского арт-хауса, пока реальность такова, что всё, что нам остаётся, это заниматься агиткой и полуагиткой. Потому что наша политическая задача сегодня состоит, увы, не в развитии левофеминистского искусства (хотя в редкие часы досуга мы порой урываем и такую возможность), а в формировании и взаимодействии с аудиторией, способной понимать язык неразвлекательного высказывания, связанного с острыми социальными проблемами.
Иными словами, задача в том, чтобы обозначить как проблему то, к чему уже давно привык глаз: унижение, насилие, дискриминацию, ксенофобию и так далее. То есть фактически на данном этапе мы только ставим перед зрителем проблему. Да, у нас есть определённый художественный диапазон её возможных интерпретаций, но здесь главное не увлечься. Как говорит режиссер Леда Гарина, «объясняй на яблочках и никакого Делёза».
Последний же проект – «Женское лицо труда» — посвящён идее необходимости повышения репрезентации женщины в визуальном пространстве медиа не с декоративной, а с профессиональной и трудовой точек зрения. Он призван сделать шаг на пути возвращения женщине ипостаси субъекта труда и профессии, субъекта созидания и, тем самым, поколебать ставшее привычным восприятие женщины как эстетического и сексуального объекта. Любопытно, но последнее стало распространяться даже на женщин, занятых в отнюдь не декоративных сферах труда: позируя для фото, даже они обречены делать это, как если бы были только красотками. В противном случае их могут обвинить, к примеру, в женской неполноценности, что в сознании неопатриархального общества есть самое страшное обвинение для женщины, грозящее ей символическим небытием. И что способно поставить под сомнение сколь угодно социально значимый труд этой женщины – а стоило ли, дескать, лезть в это, раз пришлось принести в жертву свою женственность.
Было ли что-то конкретное, что толкнуло тебя сделать эти снимки, что особенно тронуло или возмутило – «последняя капля»?
Что касается проекта «Женское лицо труда», то его идея зрела постепенно. Сначала я никак не могла понять, почему, когда я делаю научный доклад, комментируют мою внешность – неважно, в сети или в реале. Или почему, даже находясь на работе в официальном и крайне строгом учреждении, я не могу быть защищена от сексуальных домогательств, раздевающих взглядов и сальных комплиментов. В то время как я, между прочим, квалифицированный сотрудник и опытный работник и появляюсь в данном учреждении исключительно в этих качествах. Я стала присматриваться к другим женщинам и поняла, что проблема носит системный характер: в сознании обывателя мы просто не существуем как субъекты труда и мышления. Даже трудясь и мысля, мы обречены на то, что это отойдёт на дальний план в восприятии нас обществом, а на передний выйдет эстетическое и сексуальное (а ведь это реально создаёт ощущение того, что ты ходишь всё время голая). Таков один из аспектов того, что такое «гендер». И делать вид, что его нет, невозможно. Потому что в повседневном опыте он не только есть, но и зачастую определяет то, как этот опыт будет организован.
Начав присматриваться к этой проблеме, я стала замечать, что в визуальном пространстве общества женщина чуть более чем полностью представлена именно эстетически и сексуально – как если бы это исчерпывало её, чем бы она ни занималась. Такая редукция обнаруживалась везде – даже на обложках журналов, где были представлены женщины отнюдь не из шоу-бизнеса. Вот именно это и побудило меня задуматься над тем, что пора всё это как-то менять. И я решила время от времени ставить палки в колеса этой замечательной машине редукции. «Женское лицо труда» — совсем не эпатажный проект. Скорее он напоминает советскую стилистику изображения женщины: в СССР существовали книги и журналы, посвящённые женскому труду, а потому фотографий, снятых на рабочих местах женщин, до самого 1989 года было очень много. Так что с художественной и жанровой точек зрения в нём нет ничего оригинального. Впрочем, печально, что вместо того, чтобы преодолевать проблемы советского патриархата и разрабатывать новые формы феминистского высказывания для решения новых проблем, мы вынуждены сейчас делать всё, чтобы хотя бы остановить ещё больший регресс в понимании женщины обществом и пытаться хоть как-то сберечь старые достижения. Если нам это не удастся, и как субъект труда и мышления женщина окончательно исчезнет из визуальных трендов, у неё практически не останется никаких убедительных оснований претендовать на равноправие: мы помним, что в древности наступление патриархата было сопряжено именно с выключением женщины из социальной и трудовой сфер и с замыканием её на домашнем хозяйстве. И тогда мы попросту окончательно окажемся в феодализме a la «День опричиниа» и «Сахарный кремль» Сорокина.
С какими реакциями на свои проекты ты чаще всего сталкиваешься? Я знаю, многие возмущаются — как, по-твоему, у людей получается возмущаться даже такими красивыми, спокойными, не-конфронтационными фотографиями? Почему любое феминистское искусство так раздражает определенную категорию граждан?
Да, возмущение – это весьма частая реакция (хотя положительных отзывов обычно всё равно больше). Я думаю, здесь есть несколько причин.
Во-первых, наше общество с каждым годом всё больше погружается в дремучий туман хаотичного консерватизма. Любая проблематизация категорий, связанных с властью, обречена на агрессивную реакцию системы в лице её потребителей и выразителей. Хотя бы потому, что признать её — означает признать себя как того, над кем она осуществляется и кто её осуществляет. Из этого часто могут следовать нелицеприятные выводы. О таком не принято говорить. Тем более если речь идёт о гендерной власти. Однажды на единственном занятии, частично посвящённом проблематике гендера и его репрессивных аспектов, студент сказал мне раздражённо: «Зачем во всём этом вообще копаться и усложнять жизнь? Проблем что ли нет других?» Некомфортно же видеть себя с незащищенных сторон.
«Мир устроен по-скотски, — часто говорят люди, – и потому мы ведём себя именно так. Бог сделал этот мир таким, и нас в нём – такими». Что может быть удобнее этих идей? Я не несу ответственности за своё насилие, потому что я не свободен его не осуществлять: таков порядок вещей. И нечего возмущаться. Против природы не пойдёшь. Ну и всё такое прочее. Именно это обычно твердят противникам дискриминации житейски консервативные граждане. В этом-то и кроется важнейшая причина раздражения.
Во-вторых, важную роль играет удовольствие от обесценивания. Когда ты назвал что-то бездарным, глупым и примитивным, или вовсе вредным и отвратительным, ты высказался как эксперт, способный разоблачить бездарность и самозванца, и от этого ты действительно чувствуешь себя экспертом. Ты не тратил сил и времени на создание этой работы, и потому ты даже не берёшь себе труда вникнуть в то, что хотели сказать авторы. Эмпатия и попытка понять и поддержать – не самая сильная черта нашей эпохи, ведь это никак не укрепит твоей веры в себя. Я часто наблюдаю, как студентам нравится смеяться над Пикассо («так каждый дурак может») или над суперматистами, или кричать, что «Чёрный квадрат» — это [здесь подставьте любой миф о чёрном квадрате]. Я долго думала, почему они получают такое удовольствие от этого? Почему они не возьмут и не прочтут, например, малевичевское «Супрематическое зеркало»? Почему они не готовы допустить, что проблема непонимания и отрицания в них, а не в супрематистах? У меня нет идеи сравнивать наши проекты с художниками прошлого (в этом не было бы смысла), но чисто технически здесь происходит то же самое. Увы, это касается и левого движения. В нём сейчас – как и во всём обществе — кризис, способов проявить свой потенциал крайне мало, практически всё обречено на провал, у всех депрессия и выгорание, надеяться не на что. Почему бы не найти кого-нибудь, кого удобно пнуть и выступить как судья? Хотя бы как судья – раз уж баррикад пока не предвидится.
Это только две самые основные причины, можно было бы назвать гораздо больше. Но это уже для отдельной статьи. В общем и целом, я думаю, что в существующих условиях любое высказывание обречено на агрессию, тем более сетевую. И в особенности высказывание, связанное с сомнениями в отношении справедливости привычного порядка вещей. Наши спокойные и антиэпатажные проекты – яркое тому свидетельство.
Расскажи о проекте LEFT-FEM. Что он собой представляет? Насколько успешен? Что удается лучше, чем раньше?
Проект представляет собой площадку для высказываний по левофеминистской проблематике. В сущности это гибкая команда с временами меняющимся (пополняющимся) составом, которая что-то делает в обозначенном направлении: лекции, фото- и видеопроекты, публицистические и научные тексты, кинорецензии, комиксы, картинки, акции, спектакли, интервью. Весной-летом планируем снять маленький арт-хаусный фильм — надеемся, всё получится. Параллельно начали работать над документальным фильмом по нашим магистральным темам. Представлен LeftFem пока только «Вконтакте» и в реале (в лице участниц). Со временем надеемся расширяться.
Об успешности судить всегда трудно. Но в целом можно сказать, что за год у нас набралось более 2 тыс. постоянных читателей и некоторое количество авторов и активистов в разных городах. В последнее время к нам стали часто обращаться журналисты. Мы не сильно рассчитываем на их помощь в существующих общественно-политических условиях (как показал опыт работы с журналистами ТВЦ, у нас есть для этого основания), но в целом эта тенденция сама по себе красноречива. Часто с нами выходят на связь совсем незнакомые люди, готовые сотрудничать и предлагающие свою помощь. Это всегда вдохновляет. И хочется верить, что всё не напрасно.
Всю серию портретов можно увидеть по ссылке.
Замечательный материал, спасибо!