Необыкновенные приключения Гая Фокса
Чтобы революция произошла, необходимо сделать все для её предотвращения.
Учить силен ты, я ж учиться слаб.
Довольно слов; ты — враг мой и предатель
Софокл, Царь Эдип
Если попытаться найти какой-то один постоянный элемент предельно эклектичной государственной идеологии постсоветской России последнего десятилетия, то его можно было бы описать одним понятием – антиреволюция. Именно так — «анти-», а не «контр-». Контрреволюция, в том смысле, в каком её принято понимать с конца XVIII в., всегда находилась в непосредственной связи с революцией, наследовала ей и преодолевала её через новые политические и социальные формы, имевшие мало общего с дореволюционным Старым порядком. Контрреволюция рождалась как новая сила, способная победить уже состоявшуюся революцию, в то время как антиреволюция пытается предотвратить революцию воображаемую, чей страшный призрак постоянно преследует государство и возвещает его конец.
Эта грядущая революция не имеет ясных оснований в обществе, лишена видимого волевого политического субъекта, о ней ничего не знает большинство её потенциальных будущих участников. Но образ революции живёт своей собственной насыщенной жизнью в сознании правящей группы. Воображаемая революция описывается в десятках экспертных докладов, спецслужбы уточняют её сценарии, а полиция находит высший смысл своего существования в том, чтобы встретить «час X» во всеоружии.
Борьба с революционной угрозой в России с 2004 года (после первого киевского Майдана) стала не только определяющим мотивом пропаганды, но и создала полноценную инфраструктуру силовых органов (вроде Центра «Э» или Следственного комитета), чьи задачи состоят преимущественно в антиреволюционной профилактике. Ей служит постоянно обновляемый корпус репрессивных законов . Новые антиреволюционные органы вступают в ведомственные конфликты со старыми, а набор инструментов, помогающих избежать революции, постоянно растёт и совершенствуется. Но чем меньше в обозримом пространстве становится возможных революционеров, чем надёжнее контролируется публичная сфера, чем прочнее консервативные привычки и страх перемен охватывает население, тем меньше у верхов уверенности в том, что революция не стоит на пороге.
Сегодня, после десятилетия борьбы с «оранжевой угрозой», разгрома организованной политической оппозиции, агрессивного патриотического поворота «третьего срока» Путина, реакции на Майдан-2014, войны в Украине и криминализации практически любого протеста, кажется, что пик противодействия революции ещё далеко не пройден. Более того – все только начинается.
Революция и заговор
Репрессии и запреты, порождаемые антиреволюционной активностью государства, являются частью масштабного бесконечного исследования, целью которого остаётся установление источника угрозы. Экстремисты, нелояльные элементы внутри самой элиты, провокаторы в медиа или культурной сфере – лишь элементы паззла будущей революции, который составляет чья-то умелая рука. Так как борьба происходит с чем-то, ещё неизвестным на уровне опыта, революция неизбежно обретает черты заговора.
Структура этого заговора известна и описывалась сотни раз. Так, в очередной раз она была предельно ясно озвучена Владимиром Путиным на одном из заседаний Совета безопасности: «В современном мире экстремизм используется как инструмент геополитики и передела сфер влияния; мы видим, к каким трагическим последствиям привела волна так называемых «цветных революций», какие потрясения испытали и испытывают народы стран, которые прошли через безответственные эксперименты подспудного, а иногда и грубого, как у нас говорят, ломового внешнего вмешательства в их жизнь».
Предполагается, что в новейшую эпоху революция, как и война, полностью редуцируется до технологии. Эти технологии, во всем многообразии «цветных революций» и «умной толпы», по своему действию сходны с оружием массового уничтожения. На территорию противника засылается вирус, мгновенно поражающий здоровые клетки общественного организма. Граждане, ещё вчера жившие нормальной жизнью и подчинявшиеся законам, становятся как будто жертвой коллективного помешательства.
Следуя такому подходу, отказ от стабильности и выбор в пользу революции не может быть рациональным – так как подлинно рациональным может быть только подчинение и устранение от самостоятельного принятия решений. В антиреволюционной картине мира, чьи корни уходят в монархический период, народ исключительно инфантилен – это «дети», не понимающие своих настоящих желаний и действительных потребностей. Отеческая власть и наказывает, и оберегает от соблазнов. Органическую связь отца и сына пытается разрушить внешняя сила, — иногда через открытый мятеж, иногда через тайную войну.
Большинство известных теорий заговора – от «Протоколов сионских мудрецов» до «Плана Даллеса» — связаны с предотвращением революции, которая, в свою очередь, является финалом реализации продуманной стратегии злонамеренной интервенции в массовое сознание («внушение ложных ценностей», сексуальные перверсии, нигилизм и т.п.) Схемы заговора, как и любой вирус, реагируют на противодействие и быстро адаптируются, так что выявить их становится все более трудной задачей. Если в предшествующие эпохи нужно было локализовать и обезвредить «малый народ» — организованную группу париев, сеющих смуту, то сегодня найти источник заразы гораздо сложнее.
Гая Фокса не существует?
Маска, когда-то нарисованная британским художником Дэвидом Ллойдом, стала политическим символом последнего десятилетия благодаря фильму братьев Вачовски “V значит Вендетта». Однако, несмотря на миллионы масок Гая Фокса, надетых участниками всевозможных протестов, смысл этого символа продолжает оставаться не вполне ясным. Сам Ллойд считал его манифестацией индивидуализма, бесконечным повторением истории противостояния «человека и системы».
Речь здесь идет не о конкретном человеке, но об «идее» такого человека, которую невозможно убить или коррумпировать. Этот диссидентский пафос «оружия бессильных», разрушающего власть, основанную на лжи, при помощи бескомпромиссного утверждения правды, известен еще со времен Гавела и Солженицына. Но сила такого типа индивидуального сопротивления именно в его «безоружности», а его этическая чистота сохраняется благодаря отказу от насилия. Однако анонимный герой «Вендетты», напротив, использует исключительно насильственные методы.
Он — конспиратор и террорист, который не останавливается ни перед чем, чтобы приблизить крах тоталитарного режима, установившегося в Британии в некоем недалеком будущем. Среди действий человека в маске Фокса практически весь набор стратегий тех, кто убежден, что насилие помогает восстановить попранную справедливость. Это и адресный террор против «слуг режима», и символические взрывы, претендующие на пробуждение коллективной памяти, и незаконные вторжения в информационное пространство.
Как очевидный последователь и знаток террористической традиции, от эсеров до РАФ, он всякий раз берет ответственность на себя и не упускает любой возможности для прояснения своей позиции. Аноним в маске убежден, подобно другим историческим террористам, что его действия будут способствовать пробуждению масс и станут сигналом к началу восстания. Фильм Вачовски заканчивается именно таким восстанием, что заставляет поверхностных критиков оценивать «Вендетту» как антидемократический гимн герою, манипулирующему толпой.
Народ всегда готов к восстанию, и нужен лишь кто-то смелый, кто не побоится первым зажечь факел и повести за собой – такова в наиболее примитивном виде схема сторонников революционного террора в прошлом. Народ готов к восстанию только тогда, когда осознает свои подлинные интересы, и никакой террорист не в состоянии искусственно приблизить этот момент – таким был общий довод революционных противников террора.
Однако в тоталитарной Британии из фильма Вачовски все оказалось немного сложнее. С самого начала “Вендетты” мы мало узнаем о народе, но зато куда больше о его правителях. Несмотря на то что эти правители давно и прочно установили полный контроль над обществом и способны мгновенно отреагировать на любое нарушение дисциплины, появление реинкарнации Гая Фокса их сильно беспокоит. В действиях смелого одиночки сразу же опознается угроза национальной безопасности, и диктатор объявляет спецоперацию по его ликвидации. В штаб этой операции входит вся правящая верхушка, а «отец нации» лично курирует его работу.
Поймать и обезвредить экстремиста должен вдумчивый полицейский инспектор Финч. Он немедленно начинает расследование, которое шаг за шагом обнажает подлинное содержание каждой новой акции человека в маске. Пытаясь разгадать личность преступника, Финч удивительным образом вместо этого разгадывает природу самого правящего режима. Улики против террориста превращаются в улики против государства, и за неуязвимостью «Гая Фокса» инспектор постепенно обнаруживает все слабые стороны системы, которой служит сам. И в тот момент, когда Финч почти узнал, кто скрывается под маской, это оказывается совсем неважно – ведь главным результатом расследования явилось эмпирическое, беспощадное понимание неизбежности революции.
Спецоперация по поимке террориста приводит режим к краху, активирует внутренние конфликты, моментально обрушивает все тщательно отстроенные годами механизмы власти. Вдруг выяснилось, что тоталитарная Британия была обречена – ей не хватало лишь серьезного и успешного расследования по предотвращению заговора. Главным революционером (и главным героем фильма) оказывается лояльный и добросовестный инспектор Финч – именно он нажал последнюю кнопку, необходимую для запуска механизма события.
Хороший план для Эдипа
Отношения власти, которую преследует призрак свержения, постоянно возвращает нас к сюжету Эдипа. Выстраивая свою жизнь как последовательную линию гарантии от исполнения предсказания собственной страшной судьбы, царь Фив как раз и делает эту судьбу неизбежной. Следы этого бессознательного стремления навстречу судьбе можно найти почти в истории каждой революции.
Накануне 14 июля 1789 года французский королевский двор предпринял попытку остановить революцию, отправив в отставку генерального контролера финансов и тогдашнего любимца «третьего сословия» Жака Неккера. Ответом стала знаменитая речь Демулена и взятие Бастилии возмущенными парижскими массами.
9 января 1905 года корреспондент британской Daily Telegraph спросил одного петербургского чиновника: почему солдаты убивают безоружных? Ему ответили — «прошлой ночью его величество решил вручить заботу о поддержании общественного порядка великому князю Владимиру, который очень начитан в истории Французской революции и не допустит никаких безумных послаблений… Он считает, что верным средством излечения народа от конституционных затей является повешение сотни недовольных в присутствии их товарищей». (1) Историческое чувство подвело Владимира Александровича, и после «кровавого воскресения» Первую русскую революцию уже невозможно было остановить.
Ко Второй революции опыт российского «старого порядка» стал ещё богаче. В своей блестящей «Истории русской революции» Лев Троцкий писал: «деятельность правительства в огромной своей доле являлась подготовкой к подавлению новой революции. Эта область правительственной работы приняла осенью 1916 года особенно планомерный характер. Комиссия под председательством Хабалова закончила к середине января 1917 года очень тщательную разработку плана разгрома нового восстания. Город был разбит на шесть полицмейстерств, которые делились на районы».
С началом февральских народных выступлений, на их подавление, в строгом соответствии с планом Хабалова, была брошена не только полиция, но также регулярные войска и казачья конница. На второй день в события были втянуты и кавалерия, и пехота. А уже на третий солдаты, которых пытались заставить атаковать рабочих, начинают переходить на их сторону. Все это время «сверху не торопились нарушать план, отчасти недооценивая то, что происходит.» Результатом стало не только поражение монархии, но и создание того блока вооруженных рабочих и солдат, без которого в дальнейшем был бы невозможен ни Октябрь, ни конечная победа большевиков.
Альтюссер писал о революции как об «игре», в которую «включается гигантская масса противоречий, некоторые из которых радикально гетерогенны и не имеют ни общего истока, ни общего направления, ни общих уровня и места действия», но «сливаются друг с другом в единстве разрыва»(2). Сегодняшняя анти-революционная стратегия загоняет правящую элиту в тупик, из которого уже почти нельзя найти выход в рамках сложившейся системы. Но кто знает, возможно, именно эта стратегия и станет тем недостающим элементом для начала «игры», которой верхи так стремятся избежать?
- Цит. по: Тютюкин С.В. (отв. ред.) Первая революция в России. Взгляд через столетие. М, 2005. С. 173
- Луи Альтюссер. За Маркса. М, 2006. С. 144.
Автор признателен Илье Матвееву, Глебу Напреенко и Александре Новоженовой за важные замечания в ходе работы над этим текстом.
Илья Будрайтскис — исследователь, публицист.
С удовлетворением открыл новую страницу в политической жизни страны. Спасибо.