Интервью без отрыва от производства
«Не шве-Я, а шве-МЫ».
Швейный кооператив Швемы[1] возник в Петербурге в мае 2015 года из недр Школы Вовлеченного Искусства «Что делать» как художественно-активистский проект, основанный на принципах горизонтального взаимодействия. Сейчас в нем три участницы – Анна Терешкина, Мария Лукьянова и Тоня Мельник. Коллектив, который можно отнести к новой волне «полезного искусства», существует на стыке нескольких дисциплин и упорно не хочет идентифицироваться только с одной из них. В своей работе девушки поднимают вопросы ненасильственной коллективности, неотчужденного труда, занимаются педагогической деятельностью, ресайклингом и ведут регулярную борьбу за собственные права. На первый взгляд кажется, что это реинкарнация кооператива Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?», однако опыт Швем наследует и производственному искусству раннего авангарда, например, экспериментам Любови Поповой и Варвары Степановой, обращаясь к ним с позиций сегодняшнего дня. И вот уже девять месяцев Швемы существуют, овнешняя все свои производственные процессы и твердо настаивая на своих коллективно выработанных принципах.
24 февраля коллектив открыл свою первую выставку в ДК Розы под названием «Девятый сон коллективного тела швейного кооператива Швемы». Пока участницы коллектива шили, сметывали и рисовали афиши, «Открытая левая» поговорила с ними об устройстве кооператива, швейном деле и активизме.
ОБ ИСТОКАХ
А почему вы вообще обратились к форме кооператива, где всё так рисково?
А: Я прочитала Чернышевского. А ты читала Чернышевского?
Читала. Очень давно.
А: И разве когда ты его читала, тебе не хотелось попробовать пожить такой коммуной, где все друг друга поддерживают и занимаются трудом, прибыль от которого достается тем, кто им занимается?
От желания к действию ещё надо решиться. Одно дело мечтать, другое дело начать воплощать.
А: Получилось, что вначале мы делали утопический проект для выставки ШВИ[2], играли в швейный кооператив.
То есть Чернышевский был главным вдохновляющим примером, или было что-то ещё?
М: Для меня — нет. Я о Чернышевском недавно вспомнила. Я читала его в школе, но не так серьезно. Я вдохновлялась сообществом. Вот у моей тёти был кооператив, они скинулись и собрали оборудование, все были швеи, у них была выборная демократия, но иерархия. И при этом они назывались кооперативом.
Т: Я Чернышевского прочитала уже после того, как возникла идея создать кооператив. Для меня это понятие тесно связано с моей анархической активистской деятельностью. Когда я была студенткой, я очень активно участвовала в разных студенческих движениях низового толка. И мы мечтали создать хоть какой-нибудь кооператив, и за счет него не только зарабатывать на жизнь, а ещё и собирать деньги на нашу активистскую деятельность. И мы создали пищевой кооператив, но он не заработал, возможно, из-за того, что было мало активных людей, которые были бы готовы вкладываться в это по полной.
ОБ ОРГАНИЗАЦИИ
А расскажите, как организовано ваше предприятие и как вы делите свои обязанности?
А: Каждая из нас делает индивидуальные вещи. Например, я придумала юбку с какой-то идеей, с каким-то текстом или рисунком. Я её делаю, и если у меня её покупают, то часть денег я кладу в общак – наш общий фонд, с которого мы покупаем ткани, материалы, фурнитуру, иногда обеды, оборудование, заказываем туториалы по кройке и шитью и т.д. Кроме индивидуальных вещей есть заказы. Если заказ достаточно большой, за него могут взяться два или три человека, тогда они тоже часть откладывают в общак, а часть делят между собой соответственно количеству проделанной работы.
М: Предполагается, что ты швея любого профиля. Все должны одинаково уметь всё делать, а если не умеют, то мы обучаются. Ещё очень важно сказать про быт, он тоже делится поровну. Мы по очереди готовим обеды, кто готовит – тот не моет посуду, а через день мы меняемся. Прибираемся чаще всего все вместе. По очереди постим информацию в социальные сети. Важно, чтобы это не падало на плечи одной, ведь ответственность за проект, который лежит на каждой из нас.
Вот Тоня – профессиональная швея, в то время как у вас другой бэкграунд. Как вы обучались шитью и вовлекались в процесс?
А: На конкретной работе. Мы начали с платьев для «Монологов вагины»[3], они были простыми по крою и по обработке, это то, на чем можно было надрочиться.
М: Вспомнить школьную программу, например.
А: Кроме того, там были простые карманы разных форм. Дальше мы учились на конкретных вещах. Например, я ещё не шила брюки – не умею, но когда их кто-нибудь закажет, то я научусь.
А есть ли особые принципы, негласный кодекс, который помогает вам работать вместе?
А: У нас нет каких-то особенных принципов, кроме общечеловеческих, например, не осуждать.
М: Не обсуждать человека за глаза.
Т: Не дискриминировать, относиться с уважением друг к другу.
А: (перебивает) Заботиться.
Т: Не перебивать. Для меня это степень доверия. Финансовые дела не с каждым человеком можно решать. Сложно выработать схему, пригодную для того, чтобы равномерно, честно поделить деньги. И что такое честно, каждый понимает по-своему.
М: Мы давно друг друга знаем, и понимаем, что кто-то может что-то делать лучше, показать другим. Вот я Photoshop ещё не освоила, а видеоработы мне делать проще, быстрее. Но это не распределение, а использование своих навыков.
А как вы соотносите себя с той формой кооператива, который описан в «Что делать?». Он тоже был горизонтальным, подразумевал сменяемость участниц и был открыт для всех желающих. И как вы сейчас смотрите на то, чтобы включить новых участниц?
М: У Чернышевского не всякий мог включиться. Там были квалифицированные и хорошо работающие швеи. Вере Павловне было неинтересно прошлое этих девушек, они и проститутками могли быть. Профессиональные качества швеи были важнее. Или там была чахоточная, которая меньше шила, но выполняла другие поручения. Насчет новых участниц у каждой из нас есть свое мнение. Мне бы хотелось, чтобы мы расширились, я не люблю герметичность, которая в какой-то момент создаётся в сообществе. Новые участницы могли бы привнести свой опыт, своё видение, свое знание, научить нас чему-то.
А: Хотелось бы расширяться, но я не совсем представляю как. У нас ограничено оборудование и место, и ещё я боюсь, что если будет больше участниц, а заказов останется столько же, то мы просто не выживем. Может быть, через какое-то время, когда мы окрепнем.
М: Вообще, всем, кто интересовался, мы заранее отвечали, что не гарантируем заработок. Мы сами себе его не можем гарантировать.
Т: Моё мнение таково, что придёт человек, будут и заказы. Это только кажется, что у нас недостаточно заказов, чтобы обеспечить себя работой. И я не согласна, когда сравнивают наш кооператив с кооперативом Веры Павловны. Тот был создан одним человеком. Внутри были горизонтальные отношения, да, они распределяли обязанности и заработок самостоятельно, но эту схему она для них придумала и рассказала. У нас же всё происходит снизу, группа объединяется и решает между собой, как всё делать. Но когда дело касается искусства, горизонтальные взаимоотношения становятся сложнее.
М: С авторитаризмом внутри себя постоянно приходится бороться.
ОБ ЭКОНОМИКЕ
А каков ваш экономический базис? Я знаю, что вы не скрываете свой бюджет и цены, и что вы не платите за аренду.
М: По договоренности у нас бесплатное помещение, в котором мы работаем. Машинки одолжили у друзей, они им пока не нужны. Столы нам тоже сделали друзья, стулья откуда-то сами появились. С «Монологов вагины» остались ткани, нитки. Друзья приносили ткань. В августе мы купили машинку и оверлок, когда получили сумму за летний заказ[4]. Думаю, что в ближайшем будущем мы купим парогенератор, это необходимая вещь в работе. Своих денег мы не вкладывали.
А как вы распределяете заработную плату?
Т: Летом мы полтора месяца шили декорации и поделили весь процесс на три этапа. На первом с нами работала Саша Качко, потом Саша ушла, но пришла Надя Катастрофа, а Аня уехала. Затем Аня вернулась, и мы доделывали заказ вчетвером. Грубо говоря, есть три этапа и на них три тысячи долларов. Этапы приблизительно равны по количеству времени, две недели, и по объёму работы. За первый этап имеем тысячу долларов, делим её на количество участниц плюс что-то идет в общак. Общак это как «участница». При равномерном вложении труда от каждой участницы, каждая получила бы по двести долларов за треть общей работы. Но мы записывали трудодни, поэтому высчитывали деньги за трудодень, который кто-то из нас пропустила, и делили эти деньги между теми, кто работал. Но это было только летом. Сейчас нет больших заказов, но есть много личных заказов на авторские работы. Например, Ане заказали копию юбки, которую она сама сшила. Мне часто заказывают какие-то ремонты.
А как в случае индивидуального заказа рассчитывается сумма, которая кладётся в общак?
М: Добровольно. Если человеку сложно положить в общак, то мы не будем давить. Ты оцениваешь, сколько ты использовал общего материала – нитки, иглы, ткань. Когда я пошила юбку-плащ, там плащевка была из остатков летнего заказа, я её не покупала, поэтому было разумно положить большую долю в общак.
А как формируется цена на готовое изделие?
А: Обычно люди сравнивают, сколько эта вещь стоит в магазине, гипермаркете. Но вещи в гипермаркетах шьются на фабриках с очень дешевой рабочей силой, и это позволяет держать цены необъективно низкими. А индивидуальный пошив стоит дороже.
М: Я нашла самое дешевое ателье, посмотрела базовые цены на изделия и отталкивалась от этого. Ателье расписывает каждый вид работы, например, снабдить изделие воротником, карманом, отстрочкой – и это разумно, считать каждое дополнение, т.к. это работа и время.
Т: Мне очень сложно рассчитывать стоимость своей работы, несмотря на то, что я работаю на заказ уже очень давно. Я жила в Киеве, а там расценки совершенно другие. И сейчас я понимаю, что здесь, в Питере, за подобную работу нужно брать в три раза больше, потому что иначе просто нет смысла это делать. И всё равно, вот я рассчитываю в три раза больше и смотрю на сумму, а она какая-то нереально большая для меня, и я говорю человеку чуть-чуть ниже, а потом жалею, потому что думаю, что эта работа действительно стоит столько, да и делаю я её гораздо дольше, чем рассчитываю. Мне одна моя знакомая как-то сказала: «Делай работу за очень дорого, тогда у тебя действительно будет время на то, чтобы заниматься активизмом или делать что-то бесплатно». Но я не могу делать за очень дорого, я не считаю, что мы элитное ателье и не хочу, чтобы мы им стали. Если человек не может заплатить такую сумму, то лучше искать альтернативные пути договора. Либо отдаст потом, либо отдаст чем-то другим.
А что происходит, когда у вас недостаточно заказов, и за месяц выходит совсем мало денег, и не хватает на жизнь? Ведь для вас всех это единственный источник дохода. Как вы выживаете?
А: В этом смысле я немножко отделена от коллектива, потому что у меня есть подстраховка, я со-координаторка Школы вовлеченного искусства. Зимой я начала активно лечиться и поняла, что бесплатная медицина меня не вылечит и мне нужны деньги на платную. Это нестабильное состояние и страх вынудили меня разрываться.
Т: Мне кажется, что такая работа – это постоянный риск, стресс остаться без денег. Но я выработала для себя систему экономии: всегда следить за тем, что я покупаю, не покупать лишнего, не покупать дорогие продукты, вещи. Одежду я ремонтирую или перешиваю, либо одалживаю у кого-то. Есть фримаркеты, секонд-хенд, где можно одеться дешевле. Всегда есть схемы экономии, и это неплохо. Это учит не только обходиться самыми важными вещами, но и ценить всё, что к тебе приходит. Я не могу смотреть на то, как люди выкидывают еду, целые хорошие вещи. Ничего не должно выкидываться, всё должно перерабатываться.
А: Ещё система общака может подстраховать в трудную ситуацию, когда надо платить за комнату.
Т: Да и опыт показал, что какая бы критическая ситуация ни была, в один месяц ты можешь заработать в два раза больше, чем в другой. Соответственно, если ты что-то у кого-то одолжил, то в следующий месяц возвращаешь.
М: Вот летом, когда был хороший заработок, нам этих денег достаточно надолго хватило. Хватило на то, чтобы съездить в отпуск, вернуться, ещё пожить некоторое время. Ты действительно пересматриваешь свою стратегию поведения, воспитываешь в себе культуру разумного потребления. Я давно не понимала, зачем столько продуктов в холодильнике, которые периодически портятся. С лета, когда я начала самостоятельно ездить автостопом, мне открылось, что так тоже можно. Вовсе не обязательно иметь деньги, чтобы путешествовать.
О ТРУДЕ
Можете ли вы, учитывая полученный опыт, сформулировать, в чем преимущества и в чём недостатки такой формы организации труда? С какими трудностями вам приходится сталкиваться?
А: Смотря с чем сравнивать. Допустим, сравним с работой в фирме с начальником. Там есть белая зарплата, социальные гарантии, социальная защищенность, но есть подчинение и разделение труда. Психологически сложно весь день пришивать молнии или сметывать. Мозг останавливается и хочется поскорее сбежать, но зато можно сходить в поликлинику по страховому полису или ещё что-нибудь. И пенсия. И стабильная зарплата каждый месяц.
Т: …которая тебе точно придет, и ты не будешь думать, что будешь делать, если в следующем месяце не будет заказов. Это очень важный момент.
А: Ещё можно сравнить с индивидуальной работой, ведь многие шьют на дому, тоже не оформляясь, как и мы. Но в одиночестве. Человек чувствует себя независимым, ему не нужно решать конфликтные ситуации и подстраиваться под коллег. Ещё не надо делить прибыль. С другой стороны, коллективная работа тоже дает чувство защищенности, потому что в случае чего мы можем друг другу помочь, научить, подстраховать, подменить. А еще это веселее.
Т: На себя работать гораздо удобней и проще, чем в фирме. Во-первых, я сама принимаю решения, во-вторых, мне не нужно отдавать кому-то приказы, и, в-третьих, я своим временем распоряжаюсь, как хочу. Для меня гораздо больший стресс – работать в иерархическом коллективе. А когда есть коллектив неиерархический, построенный на принципах взаимопомощи, то все гораздо приятнее, интереснее и более вдохновляюще. Мне кажется, что это один из аспектов того, что мы называем «неотчужденный труд».
А: Ещё в одиночестве труднее оценивать свою работу, потому что можно попасть в ловушку, о которой говорила Тоня, когда кажется, что назначаешь слишком высокую цену, а она, на самом деле, нормальная. В коллективе все эти дела обсуждаются. И мы часто друг друга тормозим, убеждаем не заниматься самоэксплуатацией, когда видно, что человек всё-таки может заплатить.
Вы часто говорите про неотчужденный труд. Что вы под этим подразумеваете? Складывается впечатление, что это ключевое понятие в вашей деятельности.
М: Одно из. Для меня оно ещё остаётся достаточно туманным. Мне действительно нравится шить, но если бы это занятие стало травмировать меня, пришлось бы шить то, что мне не хочется, и тогда бы мой труд стал отчужденным. Ты сам отслеживаешь, насколько твой труд отчужден или не отчужден. Ты должен работать над тем, чтобы он был не отчужден (смеется). Но это ещё и внутренняя работа над собой – не командовать, не поддаваться и не манипулировать друг другом.
Т: Я работала в фирме, мне не нравилось то, что я делала, и я понимала, что не могла быть полностью свободной в своих действиях, потому что каждый свой шаг мне нужно было согласовывать с директором. Я сделала, например, экспериментальную модель футболки, мне нужно было дождаться, когда директор придет, посмотрит на неё и скажет, что ему нравится, а что не нравится. И только потом я могла с этой футболкой двигаться дальше, либо переделывать, либо делать тираж. Я не могла полностью отдаваться работе, потому что понимала, что потом за месяц мне заплатят тысячу гривен, на которую я не смогу прожить даже две недели. Очень часто я наблюдала за сотрудниками, что они просто работают на работе, лишь бы побыстрее уйти и ни в коем случае не задерживаться. А если говорить о творчестве, то на работе, когда у тебя есть начальник – ты не можешь заняться творчеством. В швейном кооперативе я сочетаю деятельность швеи-конструкторки-модельерки с творческой работой художницы, и ещё соединяю это с активизмом, т.е. в одном проекте я делаю всё то, чем хочу заниматься вообще по жизни. Чем не неотчужденный труд?
ОБ ИСКУССТВЕ
Недавно вы открыли свою выставку. Какова её цель?
А: Цель – показать задворки, раскрыть не только планы для инвесторов, но и проблемы и противоречия, которые нас разрывают, при этом не умалчивая о плюсах и бонусах, которые мы имеем. И познакомить с жизнью швейного кооператива тех, кто об этом не знает, но хотел бы узнать.
А почему именно в формате выставки? Почему вы обратились именно к искусству, чтобы презентовать себя?
А: Потому что одна из наших идентичностей – художница. А еще это быстрее, чем написать книгу. И доходчивее. И дешевле, чем снять полнометражный фильм. Для меня это язык, на котором я общаюсь с миром, то, что я умею делать лучше всего.
М: Это просто один из каналов. Удобный, популярный.
Выставка проходил на дружественной и активистской площадке Дома Культуры им. Розы Люксембург в неформальной обстановке. А видите ли вы вашу выставку в галерее?
Т: Если галерея будет против явной политики, поставит условия, что, например, пожалуйста, всё, но кроме баннеров, которые присутствовали на политических акциях, то мне не очень подходит такой вариант.
М: Это ситуативный момент, если галерея вписана в систему капитализма, арт-рынка…
А: Почти все.
М: Но есть альтернативные, не галереи, а просто площадки. Тут важно понимать, зачем им это нужно, и какая публика туда придёт, какие участники. Выставка это определенный формат – нужно понимать, зачем ты это делаешь. Сейчас это был формат рефлексии о наших проблемах, успехах. До этого в Киеве, во Львове, в Москве мы делали воркшопы, больше общались, что-то производили, потому что там было это интересно. Или просто беседовали, делали презентацию.
А: В галерее хочется больше воркшопов и общения.
М: Да, противопоставляя обычной политике галереи, когда что-то вешают на стену, а все остальное не имеет значения.
А: Вообще, надо привнести больше труда в галерею, и не только нашего. Потому что элитарное отношение к фигуре художника, с одной стороны как к рабочему, который сейчас сделает проект, а с другой, как к гению, который так видит. Это надо десять раз пересматривать, пересматривать не только отношение к себе, но и к арт-рынку, галеристам, другим художникам, и высказываться об этом публично.
М: Я думаю, что у нас будут ещё возможности, никто не мешает доделать выставку. Мне интересно написать планы на будущее, мечты в формате текста. Мне интересно спросить участников воркшопов, зачем они к нам приходят.
А: Зачем, зачем – штаны зашить.
У вас же была анкета.
М: Да, но там были вопросы количественные: сколько раз приходил, сколько вещей сшил, как себя чувствовал, чего бы хотел, и к полученным ответам я отношусь осторожно, как человек, изучавший социологию. А вот понять мотивы через глубинное интервью, съемку, что движет людьми…То ли им негде провести вечер четверга, то ли их прёт от сидения за машинкой и звуков, которые она издает.
О ПЛАНАХ, ИТОГАХ И ПОНЯТИЯХ
У вас у всех разный подход к этому проекту: Аня позиционирует себя как художница, Тоня как активистка, а Маша как…
М: Неопределившаяся (смеется)
… ищущий себя человек с танцевальным бэкграундом. Поэтому хочу спросить, в какую сторону вы склоняетесь, что есть данный проект для вас? Имеет ли он форму активизма, или это больше про искусство? Или это феминистская деятельность?
М: Мне кажется, что все эти «творчество», «активизм», «феминизм» — это слова, которые люди со стороны любят приписывать, применяя к нам какую-либо близкую им оптику. Мне каждая из них близка, но я не могу остановиться на одной. Это удобно для институций записывать: да, мы занимаемся активизмом, да, мы занимаемся искусством, да, у нас сильны принципы феминизма. Для меня это образ жизни.
А: Нам всё время предлагают сделать выбор: вы вот это, то или другое? Может быть, нужно график нарисовать, сколько процентов в нас активизма, сколько искусства, сколько феминизма?
М: Контент-анализ текстов, юбок.
А: Мы смузи, черт возьми! Его не разделить! (все смеются) Смузи-кооператив!
Т: Смузи мне нравится (смеется)
М: Всё, новое понятие, запиши! (смеется)
Т: К сожалению, постоянно нужно на себя навешивать ярлыки, называть себя художницей, феминисткой или анархисткой, активисткой, чтобы люди понимали, как тебя идентифицировать. А если ты скажешь, ну, я человек…
М: Меня зову Маша. И что?
Т: Да, и тебя никто никак не воспримет. Для меня принципиально важно оставаться просто человеком, делать человечные вещи.
М: А ещё люди любят этими словами всё объяснять. Ну она же просто феминистка, чего ожидать?
Т: Всё понятно с ней (смеется).
А в чем вы разочаровались за это время? Или у вас только позитивные результаты?
А: Больной вопрос.
Т: У меня были ожидания относительно того, что большее количество людей будет заинтересовано в работе в подобном формате. Для меня неприятными были происшествия, когда уходили Саша, Надя из кооператива. Саше было неудобно так работать. А Надя не успела научиться так быстро шить, как ей хотелось, и у нас расходились мнения по некоторым вопросам.
Считаете ли вы, что ваш опыт может быть применим для других кооперативов?
А: Чтобы любой панк из Ярославля мог создать такой же! (Смеется)
М: Анализируя наш опыт, мы поняли, что мы не можем претендовать на то, чтобы быть моделью. Мы не создаем что-то абсолютно новое, это существует здесь и сейчас и с нами, но это также может существовать где угодно. Нет ничего личного и персонального, все может быть использовано всеми.
Т: Для меня важно не бояться рисковать, пробовать, экспериментировать, и это единственная схема, которую я могу предложить для создания альтернативных сообществ. А ещё анализировать весь свой опыт. Учитывать мнение каждого. А если учитывать мнение каждого, то нет универсальной схемы.
А: У нас ещё существует план сети кооперативов, которые бы могли взаимодействовать друг с другом, помогали бы создавать новые кооперативы, предоставляли во временное пользование оборудование. Но тут тоже нет инструкции, только взаимоподдержка.
Т: Взаимопомощь как фактор эволюции.
М: Мы только рады будем помочь, научить, подсказать, поделиться опытом. Но мы не можем делать за людей то, что они хотят. Пусть делают сами. Человек должен понять, что его жизнь зависит только от него. То, что навязывается обществом, оно чаще всего надуманное. Мы хотим показать на своем примере: если искать решение, то ты скорее всего его найдешь.
Интервью: Анастасия Вепрева
[1] Название означает игру слов: «не Шве-Я, а Шве-МЫ». Подробнее о кооперативе: Facebook и Вконтакте
[2] Итоговая выставка второго года выпуска Школы Вовлеченного искусства, 2015.
[3] В рамках международной кампании «V Day».
[4] Пошив декораций для «Creative time summit» (образовательный форум в рамках венецианской биеннале 2015). Выполнено по эскизам Николая Олейникова, идея группы «Что делать».