Автономия искусства как политический аргумент
Кураторы, критики и художники о том, как реагировать на разгром ГЦСИ и другие шаги государства по перестройке институтов современного искусства.
Решение о подчинении Государственного центра современного искусства РОСИЗО и назначении на должность ее руководителя многолетнего функционера «Единой России» выглядит как последовательное развитие консервативного курса Минкульта. В эту же тенденцию, как кажется, вписывается и отставка Иосифа Бакштейна в качестве комиссара Московской Биеннале. Отчасти такой поворот событий может восприниматься как неизбежный. Ведь на протяжении последних лет ГЦСИ занимал странное положение, пытаясь позиционировать себя и как часть художественного сообщества, и как государственная институция, лояльная к политике Мединского. В конечном счете, именно с этим положением ГЦСИ были, например, связаны политические коллизии вокруг премии «Инновация», которая одновременно воспринималась и как государственная, и как выражающая независимую оценку художников и критиков. Является ли нынешняя реорганизация ГЦСИ потерей для художественного сообщества и для публичной культуры в целом? Нужно ли (и можно ли) отстаивать ее сохранение в прежнем виде? Наконец, как должна строиться сегодня стратегия общественной борьбы за центры современного искусства ( в том числе, конечно, входившие в региональную сеть ГЦСИ)?
Екатерина Деготь. Художественный директор кельнской Академии мировых культур, куратор, публицист.
Вопрос можно переформулировать так: наступило ли уже время, когда нужно перестать поддерживать государственные институты современного искусства, которые легитимируют российскую власть на международной арене? (Поддерживать при этом часто означает быть поддержанным, то есть получать там зарплату, премии и так далее.) Но я понимаю, что многие чувствуют, что так было бы проще: пусть уже вместо биеннале будет форум партии Единая Россия, а в российском павильоне в Венеции — православные иконы, пусть цензура будет проводиться совершенно открыто, тогда по крайней мере арт-сцена сможет пользоваться диссидентским аргументом и соответствующими привилегиями. Но я думаю, что такой чистой ситуации не будет, а будет по-прежнему какая-то компромиссная смесь, которая будет оставлять пространство для тактического маневра. Мне как человеку с советским опытом ясно, что в этом случае нужно будет больше использовать профессиональную аррогантность, опираясь на автономию искусства как политический аргумент. Я видела, как Ирина Антонова (бывший директор Пушкинского музея — ОЛ) разговаривала с представителями партии и правительства: вытрите ваши грязные сапоги, тут вам музей, а не казарма, не приносите сюда свои порядки. Вот как-то так придется действовать. Это будет старомодно, в до-неолиберальном стиле, так сказать.
Анна Толстова. Критик, художественный обозреватель газеты «Коммерсант».
Анализируя последние события, важно помнить, что мы живем в постинформационном обществе, где «старые новости» быстро забываются, а случайные совпадения «свежих новостей» воспринимаются в конспирологическом духе. Помнить, сохранять трезвую голову и перестать говорить про внезапное наступление 1932-го или 1937 года – хватит с нас самосбывающихся пророчеств. Конечно, и превращение ГЦСИ в подразделение РОСИЗО, что грозит если не полным уничтожением центра современного искусства, то ужесточением цензурного контроля и сворачиванием ряда направлений деятельности, и возможное закрытие Московской биеннале после ухода Иосифа Бакштейна с поста комиссара – свидетельства консервативного курса культурной политики. Но консервативный поворот начался не сегодня, к тому же не стоит упускать из виду, что консервативная идеология – лишь надстройка, а ее базис – экономический спад.
Иосиф Бакштейн говорил о своем намерении уйти в отставку еще полгода назад – во время последней Московской биеннале. Если с его уходом история биеннале не закончится, то преемник комиссара-основателя несомненно столкнется с огромными сложностями, и дело не только в усилении цензуры и трудностях коммуникации с министерством культуры, а в таком сокращении бюджета выставки, какое несовместимо с московскими амбициями. Вспомним критическую дискуссию по поводу 6-й Московской биеннале: все как печальный факт отмечали ее малобюджетность, но мало кто отметил, что кураторы и художники – за редкими исключениями – проигнорировали неоимперский и неосталинистский контекст Павильона СССР на ВДНХ, в котором выставлялись. Даже для критики экономические проблемы Московской биеннале заслонили проблемы политические.
Что же касается ГЦСИ, то наступление на него началось давно и, видимо, было вызвано не столько относительно либеральной политической позицией центра, сколько экономическими мотивами. Напомню, что в 2012 году проект нового здания ГЦСИ на Бауманской, прошедший все согласования и получивший государственное финансирование, был неожиданно забракован на общественном совете при министерстве культуры. Причем с критикой выступили не патриоты-консерваторы, а, напротив, «креативно-инновационные» менеджеры культуры: глава московского департамента культуры Сергей Капков, создатель «Стрелки» Александр Мамут и директор «Гаража» Антон Белов. В недрах минкульта тогда вызрел другой проект по строительству культурных центров в регионах России на основе частно-государственного партнерства – в интервью проправительственной газете «Известия» Мамут и Белов выразили готовность в нем участвовать, а ГЦСИ тогда же начали пенять на неумение привлекать частное финансирование. Мне кажется, что попытки ГЦСИ лавировать между художественным сообществом и министерством культуры, зашедшие в тупик на последней «Инновации» – в связи с выдвижением на премию Петра Павленского, были продиктованы соображениями самосохранения, точнее – желанием достроить и не потерять здания региональных филиалов, а также выстроить центральный комплекс в Москве. Судя по официальным сообщениям министерства культуры и заявлениям начальника РОСИЗО Сергея Перова, в подчинение которого теперь перешел ГЦСИ, проект головного комплекса ГЦСИ и стал основным резоном объединения: коллекция РОСИЗО в десять раз больше коллекции ГЦСИ по количеству единиц хранения, и ему тоже нужна большая выставочная площадка в центре столицы.
С чиновнической точки зрения, это весьма удачная операция по оптимизации и экономии бюджетных средств, к тому же экономическое поглощение может сопровождаться усилением идеологического давления. Но такая реорганизация говорит лишь о том, насколько некомпетентны минкультовские чиновники: они мыслят как кладовщики, в категориях материальных ценностей – зданиями и вещами, не понимая, что ГЦСИ занимался живым художественным процессом и ценность этой деятельности не измеряется числом накопленных единиц хранения. Любое слияние с музейной коллекцией неактуального искусства – будь то собрание сталинского соцреализма или греко-римских антиков – для центра современного искусства губительно. Более того, сеть региональных филиалов, созданная за почти двадцать пять лет работы ГЦСИ, – это уникальный пример построения единого современного культурного пространства в масштабах всей России. Министерству культуры при всех его возможностях ничего подобного сделать не удалось – и теперь это уникальное пространство под угрозой уничтожения. Поэтому мы должны бороться за автономию ГЦСИ, за сохранение независимой структуры центра современного искусства и его региональных филиалов, доводя до правительства простую мысль о том, что не лояльность, а стабильность социальных и культурных институтов может гарантировать экономическое благополучие.
ГЦСИ, в отличие от всех остальных институций, был плодом коллективной воли и создавался при активном участии и поддержке художников. В некотором смысле, изначально он был своеобразной формой представительства художественного сообщества, альтернативной или параллельной Советскому союзу художников с одной стороны и частным или получастным инициативам с другой. В тот момент государственный статус был чрезвычайно важен, как признание современного искусства . И в этом заключалась уникальность ГЦСИ — годарственный по форме , современное искусство по содержанию. К сожалению, в тех условиях (и по сей день) художники не видели или отвергали иные, общественные формы самоорганизации, не частные, но и не государственные и не создали механизмы общественного, профессионального контроля, участия и влияния в том же ГЦСИ , не говоря уже о других институциях. В результате, художественное сообщество фактически исчезло, как реальный актор политической и профессиональной жизни , делегировав свои полномочия институциям и растворившись в них. Проще говоря, в жизни художественных институций художники и шире работники культуры ничего не решают, а художественное сообщество сегодня воспринимается, как сеть институций. ГЦСИ тоже со временем, сохраняя дружеские отношения, тем не менее дистанцировался от художников, заняв по отношению к ним скорее патерналистскую позицию, и стал ещё одной структурой современного искусства в ряду многих. Поэтому сегодня ликвидация ГЦСИ вполне закономерно выглядит как бюрократическая рокировка, которая укладывается в логику «эффективного менеджмента» с одной стороны и политики централизации управления культурой и монополизации культуры со стороны государства с другой стороны. Речь идёт все-таки о государственном учреждении культуры, которое сегодня понимается, как собственность государства. Иными словами, гораздо сложнее или вообще невозможно было бы реструктуризировать общественную организацию или тем более профсоюзную. Её можно было бы запретить , но это бы уже имело другой вкус и цвет. В плане наших дальнейших действий это означает, что мы прежде всего должны наконец осознать, что институция не синоним сообщества и создавать альтернативные формы самоорганизации, как то советы, профсоюзы, ассамблеи и т.д. То есть те формы политической активности , в которых художественное сообщество воскреснет из небытия и сможет проявлять коллективную волю.