Возвращение Троцкого?
Беседа с составителем антологии «Л.Д. Троцкий: pro et contra» Александром Резником.
Революция 1917 года перестала разделять и сталкивать граждан – таково мнение прокремлевских историков, в частности, председателя Российского исторического общества Сергея Нарышкина. Этот тренд на «утишение нравов» и сглаживание острых углов власть намерена поддержать соответствующими мероприятиями в юбилей Октября, на которые планируется выделить 50 млн руб.
Такая озабоченность вопросом «как бы чего не вышло» и стремление максимально выхолостить противоречия предреволюционного периода свидетельствует о серьезных опасениях государственных идеологов. История и культура Революции, освещенные с позиций хотя бы минимального сочувствия народным массам, могут оказаться слишком актуальными в наши дни. Этот страх хорошо виден, например, в планируемом документальном цикле НТВ «Революция LIVE», где революционные события обесцениваются благодаря иронической аналогии с волнениями 2010-х годов: например, серия о революции 1905 года носит название #маршнесогласных.
Однако юбилей Революции стал также поводом для гораздо более взвешенных публикаций, которыми движет не страх, а в первую очередь желание восстановить исторический контекст революционной эпохи. Более того: как заявляет автор антологии Александр Резник в интервью сайту Теории и практики, полновесное историческое исследование вовсе не исключает обсуждения современных проблем и текущей политической ситуации. В центре антологии – фигура Льва Троцкого, формирование его репутации как политика и исторического деятеля, однако общая канва книги заставляет задуматься и над другим вопросом: возможна ли надежда на лучшее, более прогрессивное будущее, когда носители этой идеи оказываются физически побеждены?
Илья Будрайтскис побеседовал об этом с составителем сборника «Л. Д. Троцкий: pro et contra, антология» Александром Резником, кандидатом исторических наук, постдокторантом Университета Базеля (Швейцария).
Илья Будрайтскис: Первый вопрос связан с самим характером антологии, которая вышла в серии Pro et contra. Значительная часть предыдущих изданий этой серии (посвященных, например, Канту, Бахтину или Бердяеву) связана с аргументами «за» и «против», которые относятся к миру теории, но не политической практики. Сложность фигуры Льва Троцкого в этом отношении предполагает выбор — ведь он был не только героем революции, руководителем Красной Армии и одним из главных лиц первого советского правительства, но и оригинальным марксистским мыслителем, без ссылки на которого сегодня немыслим ни один серьезный анализ феномена советского государства и его внутренних противоречий. Опубликованные материалы, однако, практически не касаются идей, но сфокусированы на «образе» — масштабной личности и ее роли в истории. Что лежало в основе именно такого твоего решения как составителя?
Александр Резник: Эта серия была мне известна, как «pro et contra», и я был немного удивлен, когда узнал ее полное название — «Русский путь…» Составителем антологии я выступил по приглашению РГХА, и в проекте ее команды, поддержанном в Российском государственном научном фонде, речь шла именно об образах политиков в культурной памяти России. Я следовал данной концепции, отбирая авторов, для которых условная русская культура являлась родной, и большинство текстов были написаны на русском языке. При отборе текстов (и фрагментов) для меня были главными три критерия — это известность авторов, оригинальность суждений и библиографическая актуальность, хотя, к сожалению, все вместе они редко совпадали. Важен был и критерий объема текста, т.к. я не хотел издавать бумажный вариант Викицитатника. Создание же исчерпывающий «Троцкианы» сейчас — это утопия. Я решил начать с текстов, написанных преимущественно в первой половине XX века, когда были заложены основные мифы, с которыми мы живем поныне. Хочется верить, что проект будет продолжен.
На мой взгляд, в этот период на русском языке практически ничего интересного о Троцком, как теоретике, написано не было. Антибольшевистские эмигранты Троцкого презирали, такое отношение повлияло и на современный антитроцкизм. Хотя достаточно любопытен факт, что в небольшой книжке М. Смоленского, вышедшей в Берлине уже в 1921 году, как раз предпринимается анализ взглядов Троцкого. Возможно, я напрасно решил опубликовать только заключительный фрагмент, но ценность этого публицистического опуса была невелика. То же можно сказать и о «Воспоминаниях и взглядах» пережившего репрессии троцкиста И. Л. Абрамовича, собственно воспоминания которого показались мне интереснее, чем взгляды, представлявшие собой перегруженную цитатами полемику эпохи Брежнева.
И.Б.: В большинстве текстов Антологии легко отметить воспроизведение похожих психологических характеристик в отношении Троцкого: высокомерный, холодный, жестокий, фанатичный, самовлюбленный и склонный к театральным эффектам. Такая психологизация Троцкого, определяющая интерпретацию его политических поступков, свойственна как многим пробольшевистским мемуаристам, так и их оппонентам. Многие из описаний этих личностных черт позже были включены в советский анти-троцкистский канон. Насколько они связаны с социально-политическим измерением памяти и ее способностью устанавливать конвенции, которым затем, часто бессознательно, следует сам мемуарист?
А.Р.: Ожесточение мировой и гражданских войн, и последовавшая радикализация политической жизни, сделали практически невозможным отстраненное, взвешенное повествование о врагах. Были исключения, но чаще о Троцком либо писали жестко, либо скучно, либо вообще никак. Возможно, было непросто подобрать правильные слова в эпоху слома старых канонов и ожесточенного противостояния новых канонов, поэтому наукообразный язык психологии приходил авторам на выручку. Например, Григорий Зив, бывший товарищем Троцкого по первой социал-демократической организации и ставший одним из первых его биографов, по-видимому, считал себя убежденным марксистом (эпохи Каутского, как сказал бы Лукач), к тому же он был врач по профессии, и не случайно именно он в максимальной степени задействовал инструментарий психологии. Зив, как и многие, подкреплял свои уникальные личные воспоминания авторитетом «науки», создавая портрет Троцкого в отрыве от сложного интеллектуального политического контекста эпохи. Конечно, дата выхода книги объясняет многое — 1921 год, в РСФСР только-только заканчивается крупномасштабная война. Эмигрантская публицистика, как можно судить по собранным в антологии текстам, очень мало изменилась по сравнению с дореволюционной, со всеми ее плюсами и минусами: блестящая форма нередко господствовала над содержанием. Если в СССР постепенно гипостазировался вульгарный социологизм, то в эмиграции культивировался старый добрый «здравый смысл» с соответствующими клише «реальной политики» и т.д. В целом, конечно, политизация высказываний о Троцком была очень высока, процветала культура антибольшевизма и антитроцкизма (не забываем про антисемитизм), которая фреймировала память. А память, как писал современник событий Морис Хальбвакс, имеет «социальные рамки».
И.Б.: Несмотря на тенденцию к психологизации и влияние поляризованного политического контекста, большинство современников Троцкого в своих мемуарах обращаются все же к собственным живым воспоминаниям, окончательно еще не застывшим в пропагандистских формах. Как отмечает Ян Ассман, «коллективная» (или «холодная») память становится возможна, когда отделяется от непосредственной памяти конкретных людей или групп. В какой момент образ Троцкого полностью отрывается от его реальной личности? И можно ли сказать, что сама идея этой антологии связана с восстановлением этой разорванной связи?
А.Р.: Вероятно, уже в 1917 году индивидуальная память о Троцком начала окрашиваться в цвета партийных знамен. До этих событий Троцкий, как и другие деятели его масштаба, редко удостаивался внимания мемуаристов и просто писателей даже из социалистического лагеря. Большинство авторов, писавших о Троцком после революции 1917 года не видели особой нужды в реконструкции «реальной личности», это потеряло актуальность и не являлось ценностью как таковой. Надеюсь, антология может послужить подспорьем для тех, кто решит восстановить эту разорванную связь, хотя, на мой взгляд, это чрезвычайно сложно, если вообще возможно — настолько мифологизирована его фигура. Хотя в антологии можно найти подкупающие реализмом воспоминания, культурная память о Троцком, разумеется, больше говорит об историческом контексте, чем о самом революционере.
И.Б.: Если Антология — и ты как ее составитель — причастна к амбициозной задаче «возвращения» Троцкого в российскую историю, то это, в свою очередь, ставит большой вопрос о самой конструкции этой истории. Можно сказать, что есть два варианта такого возвращения. Первый — признание Троцкого как фигуры, которая, при всех возможных интерпретациях, должна быть включена в историческую последовательность (наравне с другими героями и антигероями, палачами и жертвами, революционерами и контрреволюционерами и т.д.). Альтернативой такой «нормализации» может быть взгляд на Троцкого как часть и российской, и международной революционной антикапиталистической традиции. И если в первой версии он остается трагической фигурой, принадлежащей своей эпохе, то во второй — это один из тех проигравших, которые, по выражению Вальтера Беньямина, «не проигрывают окончательно», оставляя открытой дверь возможности изменения мира для будущих поколений. Насколько обоснован такой выбор и стоит ли он перед тобой как историком?
А.Р.: Я бы не стал противопоставлять обозначенные тобой варианты «возвращения» Троцкого — оба они возможны и даже необходимы. Первый вариант, наверное, уместно назвать академическим, а второй — политическим или идеологическим, но надо стремиться к интегральному нарративу. Ощущается нехватка адекватного языка говорения о Троцком в контексте современных проблем, этот язык необходимо переизобретать, чтобы актуализировать теоретическое наследие Троцкого. При этом не будет лишним четко проговорить, что же именно мы понимаем под теориями Троцкого, а что под его методом или стилем мышления применительно к конкретным проблемам. Полагаю, что социалисты и марксисты будут награждаться ярлыком «троцкизма» еще долгое время, и с этим нужно считаться.