Призраки Мюнхена
Риторика России и Запада основана на схожих идеологических трюках
Название установочного документа последней, февральской конференции по безопасности в Мюнхене — «Post-Truth, Post-West, Post-Order?». Уже его первые строки задают высокую трагическую ноту: «На Западе и за его пределами антилиберальные силы крепнут». Недвусмысленно отсылая к образам «Коммунистического манифеста», авторы мюнхенского доклада описывают двойную траекторию этого «призрака антилиберализма»: «Изнутри западные общества беспокоит появление популистских движений, которые выступают против критических элементов либерально-демократического статус-кво. Извне западные общества сталкиваются с нелиберальными режимами, которые пытаются поставить под сомнение демократию и ослабить международный порядок».
В отличие от марксова призрака – действительного, материального рабочего класса, который стремится к обретению своей идеи, — призрак «антилиберализма» имеет чисто ментальный характер. Триумфальное шествие этого призрака – результат растущего страха, невежества и неуверенности в собственных силах. Это бегство от свободы во всем ее многообразии – ответственности за политический выбор, передвижения рабочей силы, товаров и финансов – в направлении культурного партикуляризма и узости мышления. В выражении этих эмоций стираются различия между правыми и левыми популистами, которые достигают единства в своем отвержении либерального консенсуса, основанного на разуме и равновесии.
В соответствии с этим подходом, внешним союзником внутренних антилиберальных сил выступает, прежде всего, Россия. Разрушая естественные либеральные основания Запада, она утверждает собственное естество – авторитарное тождество единоличного лидера и покорного населения. Вместе со своими сателлитами по «популистскому Интернационалу» Кремль подрывает Западную цивилизацию и мировой порядок. Этот порядок, гарантировавший устойчивый мир и процветание, сменяет новое состояние турбулентности, хаоса, в котором все прежние понятия теряют свой смысл и взаимосвязь. Правда становится пост-правдой, а Запад – пост-Западом.
В этой схеме Путин выступает как «перманентный революционер» в самом примитивном понимании этого термина – он представляет чистую силу разрушения, не предлагая ничего взамен. Можно сказать, что «революционный» образ Путина стал общим местом западных медиа. Так, последний скандальный номер New Yorker объявляет, что именно Путин стоит за «революцией» Трампа в Америке.
Путин наносит удар по демократии: он девальвирует ее основания (либеральные ценности), используя противоречия ее формы. Демократия теряет свое содержание в пользу чистого механизма – выражения воли масс, лишенных ответственности и здравого смысла. Дирижируемое из России восстание против элит носит, прежде всего, культурный и моральный характер, нигилистически отвергая все, что составляет сущность Запада: общность Европейского дома, мультикультурализм и свободу торговли. Единство западного порядка потеряно, а демократия оборачивается своей темной стороной – охлократией, произвольной властью толпы.
Показательно, что в мюнхенском докладе среди потенциальных рисков политической турбулентности отсутствует сама Россия. Здесь, наоборот, господствует предсказуемость – ведь, в отличие от Запада, авторитарная власть в России вполне соответствует национальной идентичности и пользуется органичной поддержкой снизу. Путинская Россия выступает не столько как не-Запад, сколько как анти-Запад, воплощенное отрицание либеральной и гуманистической традиции. В таком качестве Россия теряет национальные границы и превращается в «глобального партизана» (в духе Карла Шмитта) – разрушительный дух времени, подрывающий основы. Сложно не заметить, как манихейская картина противостояния двух начал находит свое зеркальное отражение в легитимации мировой миссии путинской России.
Перевернутая революция
Десять лет назад, на той же мюнхенской конференции по безопасности, Владимир Путин произнес знаменитую речь, в которой он бросил вызов модели «однополярного мира». Этот мир «одного хозяина, одного суверена» представляет угрозу не только для окружающих, но и «для самого суверена, потому что разрушает его изнутри». Такое разрушение имеет моральный характер, так как означает отказ Запада от собственной идентичности ради принуждения других стран к следованию «универсальным» западным ценностям.
Так же, как Запад бросает Путину обвинение в организации «революции» в Америке, сам Путин давно сделал интегральной частью своей идеологической повестки криминализацию революции как явления. Согласно российской пропагандистской линии, любая революция имеет внешний источник. Даже сейчас столетний юбилей событий 1917 года используется официальными медиа, чтобы донести до населения страны простую мысль: все революции щедро финансируются из-за рубежа. В этом русский Октябрь, арабская Весна и украинский Майдан имеют много общего. Насильственная смена власти представляет собой, в первую очередь, опасную технологию, частью которой является токсичное воздействие на массовое сознание. Противостояние между Россией и Америкой проходит, в том числе, по линии сопротивления переменам режима, сеющим ложные надежды и в итоге умножающим хаос и насилие.
Если Россия представляет собой полюс разума и традиции, то западные элиты – революционную силу, которая, подобно якобинцам и большевикам, хочет изменить саму природу человека и заставить его поклоняться новым ложным богам. Такая революционная религия хочет подменить собой «традиционные ценности» и приближается к качеству диктатуры, бескомпромиссного и ослепленного догматизмом насилия меньшинства над большинством, — а значит противоречит демократии, механизм которой состоит ровно в противоположном.
Путин как бы выступает от имени всех, кто не готов жертвовать идентичностью и подлинной свободой ради либеральных химер. Через головы охваченных революционным безумием элит он обращается к туземцу, подлинному «простому человеку», который хочет жить в соответствии с собственной исторической природой. Предсказав «разрушение суверена», Путин помогает Западу спасти самого себя как идентичность.
Таким образом, обе стороны не только изображают друг друга революционными разрушителями порядка (post-Order), но и предъявляют конкурирующие версии «пост-Запада» (post-West): для России и ее правых соратников из «популистского интернационала» Запад теряет свои подлинные основания: христианство, традиционную семью и расовую гомогенность. С точки зрения таких поклонников нынешней России, как Патрик Бьюкенен (американский палеоконсерватор и автор бестселлера «Смерть Запада»), Путин помогает восстановить подлинный Запад, деградировавший в результате подрывной духовной революции культур-марксистов во главе с безумным профессором Маркузе.
Сложно не заметить, как обе картины мира – российская и западная – стремятся к зеркальному отражению друг друга. Каждая из них не только испытывает потребность в именно таком образе противника, но и использует сходные языки для его описания.
Что означает «суверенная демократия»?
Страх перед состоянием «пост-Запада» для официальных представителей России предстает знаком надежды. Так, на последней конференции в Мюнхене российский министр иностранных дел Сергей Лавров заявил: «Надеюсь, мир выберет демократический — пост-западный — мировой порядок, при котором каждая страна определяется своим суверенитетом». Суверенность – одна из ключевых категорий кремлевской философии – понимается расширительно, как природное тождество народного духа и политической власти, не опосредованное навязанными извне ложными универсальными ценностями. Таким образом, суверенность не только не противоречит демократии, но является ее главным условием. Источник власти должен находиться внутри страны, а не за ее пределами – именно это делает демократию «суверенной», наполняя конкретным содержанием абстрактный принцип.
За все 17 лет своей безальтернативной власти Путин и его окружение постоянно настаивали на том, что их режим называется «демократией». Более того — все отличия этого режима от общепризнанных стандартов демократии являются доказательством ее органичного суверенного характера. Пост-западный мир, о котором говорит Лавров, — это мир, в котором суверенным является само право называться «демократией», принципы которой не могут сводиться к общему знаменателю. Но зачем нужно бороться за право называться демократией в пост-западном мире, где каждый суверен уже может выбрать себе любое подходящее имя?
Даже сейчас, через три года после начала военной агрессии в Украине и конфронтации с США и ЕС, российский режим продолжает сохранять внешние демократические ритуалы. Выборы президента, которые должны состояться в марте 2018 года, судя по всему, будут следовать строгому канону российской «имитационной демократии»[ref]Term from Dmitry Furman https://newleftreview.org/II/54/dmitri-furman-imitation-democracies[/ref]: конкурентами Владимира Путина станут неизменные лидеры парламентских партий, а сама процедура должна быть «чистой», т.е. свободной от очевидных фальсификаций и административного давления на избирателей.
На кого ориентирована эта имитация? И почему она так строго воспроизводит свои основные черты, избегая трансформации не только в открытую военно-полицейскую диктатуру, но и в более классический бонапартистский режим, где связь правителя и народа осуществляется при помощи референдумов о доверии? Одна из главных причин – стремление путинской России сохранять то, что ряд авторов называют «standard package» — стандартный набор формальных признаков[ref]https://newleftreview.org/II/94/perry-anderson-incommensurate-russia[/ref], необходимый для символической принадлежности к западному порядку. Желание Путина выглядеть легитимным правителем – президентом, демократически избранным в соответствии с Конституцией – остается неизменным даже сейчас, когда на риторическом уровне Западу брошен вызов. Более того, важное место в этих риторических атаках занимает обвинение в «лицемерии» — фактическом несоответствии декларируемым принципам.
Постоянно повторяя обвинение в двуличности, Россия часто оправдывала свои действия, обращая против Запада его собственные аргументы. Так, аннексия Крыма в 2014-м объяснялась необходимостью предотвращения геноцида русскоязычного населения (точно так же в 1999 году НАТО оправдывала военную поддержку косовских албанцев). Ранее, в 2008 году, этот же аргумент использовался для оправдания действий России в военном конфликте с Грузией и последующего признания независимости сепаратистских режимов в Абхазии и Южной Осетии. В настоящее время российское участие на стороне Асада в сирийской гражданской войне оправдывается в строгом соответствии с риторикой «войны с террором», которую Путин усвоил еще в далекие времена своей дружбы с Джорджем Бушем-младшим.
Тональность российской дипломатии по мере обострения отношений с Западом в последние годы становилась все более ироничной, включая в себя элементы пародии. Действуя в общем смысловом пространстве западного standard package, Россия подчеркивала противоречия между принятым значением его терминологии и их конкретным употреблением. Этот прием создавал юмористический эффект и вызывал раздражение адресата, узнававшего самого себя в кривом зеркале. Такая пародийность до сих пор остается главным и единственным способом манифестации российской суверенности.
Расколотый мир
В своем уже классическом тексте о постмодернизме Фредрик Джеймисон [ref]Fredric Jameson. Postmodernism and Consumer Society http://art.ucsc.edu/sites/default/files/Jameson_Postmodernism_and_Consumer_Society.pdf[/ref] характеризует его как ситуацию потери временного континуума. Модерн нависает как «кошмар» напоминания о потерянном общем языке, отношениях между прошлым, настоящим и будущим. На его место приходит пастиш – лишенная иронии пародия. Язык перестает работать, не оставляя места для ироничной игры. Настоящее наступление «пост-Запада» в таком случае обернется полным провалом постсоветской России и ее «суверенной демократии».
Опережая мрачный прогноз мюнхенского доклада, можно констатировать: единство «Запада» как проекта, связанного с определенными политическими и финансовыми институтами, уже распалось. Неолиберальная политика, Евросоюз и власть его институтов, весь порядок вещей, на защиту которого встает просвещенный разум мюнхенских экспертов, на глазах теряет демократическую легитимацию. Но приходящие на его место «антилиберальные» силы не могут предложить ничего, кроме сохранения прежних отношений новыми методами.
Это действительно состояние «пост»: распад политического языка, в котором Путин и Трамп говорят от имени угнетенных, а авторы Мюнхенского манифеста – от имени свободы и разума. Его единство, утраченный «порядок», не могут быть восстановлены при помощи обращения к идентичности ни в либеральном, ни в антилиберально-пародийном варианте. То, что сегодня по-настоящему объединяет людей по обе стороны иллюзорных границ между Западом и не-Западом – продолжающийся рост неравенства, разрыв между правящими элитами и большинством и отчуждение от политики.
Рисунки Владана Еремича
Первая публикация этого текста на английском
Зачем надо было переводить этот текст на русский?
Будрайтскис пишет для англо-американской аудитории, а для жителя РФ это пустое многословие не интересно.
Ну почему же не итересно? Я с большим удовольствием ознакомился с публикацией.
Позвольте спросить: что нового и важного для жизни в РФ вы узнали из этого текста?