Экономика — Открытая левая http://openleft.ru Один шаг действительного движения важнее целой дюжины программ (Маркс) Thu, 02 May 2024 11:21:53 +0000 ru-RU hourly 1 https://wordpress.org/?v=4.9.25 Понятие эксплуатации у Маркса: Что делает ее несправедливой? http://openleft.ru/?p=9481 http://openleft.ru/?p=9481#comments Sun, 06 Aug 2017 08:54:12 +0000 http://openleft.ru/?p=9481

Джеральд Коэн – канадско-британский философ, один из основоположников движения «аналитического марксизма». Представители этого направления стремились реконструировать теорию Маркса, опираясь на логически выверенную аргументацию и современные экономические и социологические методы, противопоставляя себя пост-структуралистским и гегельянским вариантом марксизма. Сам Коэн начинал с анализа философии истории Маркса (см. его Karl Marx’s Theory of History: A Defense), но позже перешел к созданию скрупулезной этической аргументации в пользу социализма. Как он сам писал, его сподвигла на это необходимость ответить на яркую и продуманную риторику Роберта Нозика – главного философа-либертарианца и защитника моральной ценности свободного рынка. Коэн считал, что марксизм оказывается беспомощен перед либертарианской апологетикой эксплуатации, потому что он, как и либертарианство, опирается на понятие самопринадлежности (self-ownership) – представление о том, что человек является единственным собственником своего тела, психики и деятельности. Именно приверженность самопринадлежности, считал Коэн, лежит в центре как либертарианской критики распределения, так и марксистской критики капиталистической эксплуатации. Этому была посвящена его книга Self-Ownership, Freedom and Equality, один из самых мощных ответов либертарианству с радикально левых позиций. При этом, аргументы Коэна очень мало напоминают то, что мы привыкли видеть в левой литературе – это рассуждения не в традиции критической теории, методологически они в гораздо большей степени заставляют вспомнить о том же Нозике или, например, о Джоне Ролзе. Коэн считал, что левые должны не только заниматься критикой идеологии, оставляя вопросы справедливости на потом (и подразумевая, что они и так самоочевидны), но и формировать собственное логичное и продуманное видение этики. «Открытая левая» публикует главу из Self-Ownership, Freedom and Equality, посвященную анализу понятия эксплуатации.

«…владелец денег шествует впереди как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий; один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к долу; другой бредет понуро, упирается как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить». (Карл Маркс, Капитал)

1) Согласно стандартному марксистскому представлению об эксплуатации, отсутствие собственности у рабочих вынуждает их продавать свою рабочую силу капиталистам, владеющим всеми средствами производства. Таким образом, рабочие вынуждены подчиняться приказам капиталистов и отдавать им что-то из того, что производят: часть того, что произвели рабочие оставляют себе, а остальное (прибавочный продукт) безвозвратно забирают капиталисты

Существует дискуссия о том, считал ли Маркс капиталистическую эксплуатацию несправедливой. Некоторые думают, что, конечно же, считал, другие думают, что, несомненно, нет. Я не буду продолжать этот спор здесь. Я принимаю за данность, что, как я утверждал и в других сочинениях, Маркс думал, что капиталистическая эксплуатация несправедлива.[1]

Учитывая это, давайте все же вернемся к только что обрисованному стандартному представлению об эксплуатации,[2] чтобы спросить: в чем именно, по-мнению Маркса, заключалась несправедливость эксплуатации. Заметьте, что в марксистском представлении об эксплуатации, появляются три логически различных вещи, каждая из которых отдает несправедливостью. Во-первых, (1) рабочие находятся на нижних уровнях неравного распределения средств производства. Во-вторых, (2) они принуждены работать так как им говорят другие. В-третьих, (3) они принуждены отдавать другим прибавочный продукт. (В стандартном варианте (1) служит причиной (2) и (3).)

Как я сказал, это три логически независимые характеристики положения рабочих. Логически, каждый из них возможен без остальных двух, а каждые два возможны без третьего. Если рабочие, лишенные средств производства решают умереть, то только (1) верно. Или, если у рабочих есть средства производства, но их меньше или их качество хуже, чем у принадлежащих капиталистам, и рабочие решают работать самостоятельно,[3] так как это несет материальную выгоду или из стремления к неповиновению потому что они ненавидят эксплуатацию больше, чем бедность, то, опять же, только (1) верно. Если же, напротив, рабочие в той же степени, что и капиталисты, обладают средствами производства, но их под дулом пистолета заставляют трудиться угнетатели, не получающие от их труда ничего (предположим, что рабочих заставляют просто ломать камни), то только (2) верно. И, если рабочие в той же степени обладают средствами производства, и работают на себя, но другие силой забирают часть того, что они производят, то только (3) верно. (Можно также придумать случаи, для которых верно только (1) и (2), (2) и (3) и, соответственно, (1) и (3).)

Теперь давайте спросим: какая или какие (ведь их может быть больше, чем одна) из этих характеристик делают эксплуатацию несправедливой, не столько согласно Марксу, а, более широко, согласно марксистскому взгляду? Вопрос не связан (напрямую) с восприятием Маркса. Говоря проще, если история, которую рассказывает Маркс (и которую я представил в первом параграфе главы) – это история о капиталистической эксплуатации, то где конкретно в ней содержится несправедливость (с точки зрения независимых и разумных взглядов на справедливость)?

В последних двух главах этой книги я обсуждал марксистское представление об эксплуатации и в каждой я критиковал связь между этим представлением и тезисом о самопринадлежности. В пятой главе я говорил, что марксисты стремятся представить эксплуатацию несправедливой, не отвергая тезиса о самопринадлежности (и я отстаивал то, что ее невозможно представить несправедливой, не отвергая этого тезиса). В шестой главе я пошел дальше. Я обвинил марксистов в поддержке тезиса о самопринадлежности, скрытой в их представлении об эксплуатации (которая имеет неприятные последствия для связности этого представления: смотри части 2, 3 и 8 этой главы).

 

То, что марксистом не удается отвергнуть тезис о самопринадлежности и то, что, на самом деле, они его поддерживают, это, разумеется, совместимые высказывания. Однако, предпосылки моих аргументов в пользу этих двух высказываний похоже несовместимы. Так, в главе 5, я описывал несправедливость эксплуатации как укорененную, согласно Марксу, в неравном распределении средств производства (выделенном как характеристика (1) выше), которое порождает изъятие излишка, тогда как в главе 6, я описывал несправедливость эксплуатации как (опять же, согласно Марксу) укорененную в изъятии излишка как таковом (характеристика (3)): я не представлял ее как вторичную несправедливость. В этой главе я кратко вернусь к этим, по всей видимости, конфликтующим описаниям, покажу почему они кажутся противоречащими друг другу, попробую разрешить это противоречие и, после этого, выскажу критику некоторых рассуждений Джона Рёмера, относящихся к этой теме.[4]

2) В 5-ой главе я говорил, что марксистская критика капиталистической несправедливости полностью опирается на тот факт, что рабочие не имеют доступа к материальным производящим ресурсам. Здесь марксистское обвинение состоит в том, что наименее преуспевающие являются жертвами несправедливости в лево-либертарианском смысле (обвинение, которое, как я заметил, не требует отвержения или модификации тезиса о самопринадлежности). Но в главе 6 основная область эксплуатации оказывается сдвинута от до-производственного распределения активов к самому насильственному изъятию, от характеристики (1) к характеристике (3). В 6-ой главе я не утверждаю, что марксисты думают, что изъятие несправедливо не из-за того, что делает его возможным (до-производственное распределение), а то, что оно несправедливо потому что подразумевает то, что Маркс называл «кражей чужого рабочего времени» (и это обвинение, как я утверждал, требует принятия тезиса самопринадлежности).

Так я говорю в 5-ой главе – для Маркса изначальное неравное распределение несправедливо и именно из-за этого несправедливо последующее обращение продукта между рабочими и капиталистами. Тем не менее, в главе 6 упор смещается на само обращение продукта, которое описывается как основная несправедливость для Маркса, так что распределение активов считается несправедливым именно потому, что оно дает начало такому обращению. Может ли одновременно быть правдой то, что изъятие несправедливо, потому что отражает несправедливое распределение и что распределение активов несправедливо, потому что создает несправедливое изъятие? Я думаю, что ответом является «да» в том случае, если оба «потому что» правильно и различным образом интерпретированы: именно это я и надеюсь показать.

Сталкиваясь, как мы сейчас, с подобного рода головоломкой, часто бывает полезно смоделировать ее в другой сфере мысли, где мы можем ожидать меньшего влияния предрассудков на наше восприятие. Вот подходящая частичная аналогия к нашей проблеме. Предположим, что некто имеющий соответствующий статус неравно распределяет оружие, то есть предоставляет его лишь некоторым, а не всем, и, что оружие позволяет тем, кто его имеет организовывать ограбления на дороге. Предположим, что, благодаря взаимному страху, равное распределение оружия означало бы отсутствие дорожных ограблений и, что единственное релевантное использование оружия это совершение дорожного ограбления или защита от него. Оружие ценно лишь как средство разрушения и угрозы.

Прежде, чем мы продолжим дальше размышлять над примером с оружием, позвольте мне объяснить почему я смоделировал его именно таким образом. Распределение оружия отображает распределение средств производства, ограбление отображает насильственное изъятие излишка и важное условие того, что людей интересует оружие только как средство совершения или предотвращение ограбления соответствует предположению, которое мы должны сделать о средствах производства, а именно, что они никому не интересны никак, кроме как в качестве средства производства. Это значит, например, что ни один землевладелец не хочет использовать часть своей земли как частный парк и, что семена кукурузы не могут быть съедены, а не посеяны. Это, конечно, ложно, но я думаю, что эта ложность не имеет значения для вопроса о том, в чем состоит несправедливость эксплуатации: такая взаимозаменяемость в средствах производства, такая возможность их использования не как средства производства, но как средств потребления, не требуется для истории Маркса.

Мы можем сказать об оружии следующее. Мы можем сказать, что и дорожные ограбления[5], и неравное распределение оружия несправедливы. И мы можем сказать, что неравное распределение оружия несправедливо потому что делает возможными дорожные ограбления, из чего следует, что несправедливость оружейного неравенства проистекает из того, что оно делает возможным: оно считается несправедливым лишь благодаря несправедливости (дорожному ограблению), которое оно производит.

В отличии от этого, было бы неправильно сказать, что несправедливость дорожного ограбления проистекает из неравного распределения оружия, которое делает его возможным. Что делает дорожное ограбление несправедливым, так это просто тот факт, что это насильственная невзаимная передача денег грабителю (в отличие от невзаимной передачи денег, которая не несправедлива, так как является подарком и насильственной взаимной передачи, загадочный вопрос о несправедливости которой здесь затрагивать не обязательно). Дорожное ограбление несправедливо, так как это перевод денег благодаря неправильной причине (а именно, в этом случае, благодаря страху жертвы, что разбойник ее убьет).

Неравное распределение оружия не является нормативно фундаментальным, даже несмотря на то, что перевод денег становится несправедливым после использования такого метода как запугивание оружием и благодаря ему. Этот факт не делает неравное распределение оружия нормативно фундаментальным, так как оно неправильно только из-за той несправедливой передачи, которую оно делает возможным, несмотря на тот факт, что оно причинно фундаментально для объяснения возможности и появления несправедливых передач.

Вернемся к марксистскому контексту. Пока мы делаем различие между причинными и нормативными основаниями, мы, безусловно, можем, переворачивая рассматриваемую формулировку, одновременно говорить, что изъятие несправедливо, потому что оно отражает несправедливое распределение и, что распределение активов несправедливо, потому что порождает несправедливое изъятие. Проводя параллель с примером с ограблением, правильно было бы сказать об эксплуатации в марксизме следующее. Во-первых, насильственное изъятие излишка неправильно само по себе, а не потому что оно наследует неправильность чего-то другого. Во-вторых, при нашем разумном предположении, что единственное назначение средств производства состоит в создании продукта, распределение средств производства несправедливо, если оно делает возможным несправедливую передачу продукта и благодаря этому. И наконец, в соответствии с примером с оружием, тот факт, что передача продукта несправедлива тогда, когда она стала возможным из-за неравного распределения средств производства и благодаря ему, не делает неравное распределение нормативно фундаментальным. Думать обратное значило бы путать причинную и нормативную фундаментальность.

Передача продукта несправедлива, если, и только если, она происходит по неправильной причине. Если невзаимная передача продукта не отражает ничего кроме просто-напросто разных (неманипулируемых) предпочтений,[6] то передача не несправедлива. Но она несправедлива если вызвана неравным распределением прав на активы, которое несправедливо потому что порождает неправильное, так как насильственное, а не, скажем, основанное на предпочтениях, обращение продукта. Так что мы можем одновременно сказать, что изъятие несправедливо, потому что исходит из неравного (а значит несправедливого) распределения активов, и, что это распределение несправедливо потому что порождает несправедливое изъятие. Обращение товара несправедливо, потому что отражает несправедливое распределение ресурсов, которое несправедливо, потому что производит именно такое обращение например электрокотел 220 вольт.

Артикуляция основы двух конъюнкций в следующем предложении показывает, что их совместно утверждение не создает противоречия или логического круга:

  • Рабочий (Р) эксплуатируется капиталистом (К), так как К получает (без возврата) часть того, что производит Р, благодаря различию во владении средствами производства и тогда, когда К получает часть того, что производит Р, прибыль К несправедлива.
  • Неравное распределение средств производства несправедливо потому что становится причиной несправедливой невзаимной передачи, описанной в (i)

 

Многие бы согласились с различением между описательными и нормативными характеристиками, которое я собираюсь сделать, и этот и следующий параграфы не обращены к тем, кто отвергает его, так как здесь нет возможности защитить это различение в общих терминах. Характеристика описательна, если, и только если, она утверждает, что то, о чем она говорит не подразумевает ценностного суждения, тогда как ценностные суждения подразумеваются когда утверждаются нормативные характеристики. Описательные характеристики эксплуатации заключаются в том, что это насильственное и невзаимное обращение, а описательные характеристики до-производственного распределения заключаются в том, что оно неравно. Нормативная характеристика обоих (согласно марксизму) это то, что они несправедливы.

Различие между нормативным и описательным позволяет достаточно точно определить что следует из чего в рассматриваемом вопросе: описательные характеристики обращения следуют из описательных характеристик до-производственного распределения; нормативная характеристика обращения следует из его описательных характеристик (и, таким образом, согласно правилу транзитивности, из описательных характеристик до-производственного распределения); и нормативная характеристика до-производственного распределения следует из нормативной характеристики обращения, которое оно делает возможным. В двух (или в трех) словах, осуществляемая во время эксплуатации передача несправедлива из-за характера (описательные характеристики) ее причины, и эта причина несправедлива, она обладает этой нормативной характеристикой, потому что несправедливо то, что она порождает.

Давайте выделим для дальнейшего уточнения три темы для анализа: неравное распределение активов, его тенденция к порождению насильственного обращения продукта и насильственное обращение продукта. На мой взгляд, нормативно фундаментальная несправедливость заключается в этом обращении, даже при том, что оно считается несправедливо эксплуататорским, потому что вызвано неравным распределением активов. Это распределение несправедливо из-за своей тенденции к созданию насильственного обращения продукта, а эта тенденция делает обращение несправедливым потому что несправедлива реализация тенденции.[7]

 

3) Я утверждаю, что несправедливое распределение средств производства обязано своей несправедливостью изъятию излишка, которое такое распределение обеспечивает. Некоторым захочется возразить, что несправедливое распределение средств производства несправедливо имманентно, вне зависимости от его последствий. Я согласен с последним предложением, но я не думаю, что оно опровергает мое утверждение того, что несправедливость распределения средств производства вторична.

Здесь нужно разграничить различные смыслы «имманентного», «имманентности» и т.д. Рассматриваемая до-производственная распределительная несправедливость действительно имманентна распределению в первом смысле «имманентности», которое я выделяю. Но я также выделяю второй смысл «имманентности», в котором несправедливость не имманентна до-производственному распределению: вторичный статус его несправедливости, связан с тем, что оно не имманентно ему во втором смысле.

Я сказал, что если y несправедливо, потому что оно делает возможным или склонно к порождению x, и x несправедливо,[8] то несправедливость y исходит от несправедливости x (даже если x считается несправедливым только если его порождает y). В одном из смыслов «имманентности», доброе или злое является таковым имманентно, если оно является таковым вне зависимости от своих последствий. И в этом смысле, неравное распределение безусловно имманентно несправедливо, хотя его несправедливость нормативно вторична. Такое распределение имманентно несправедливо потому, что его несправедливость состоит в склонности к порождению определенного последствия, склонности, которая может быть и не актуализирована. Его несправедливость не зависит от последствий, к котором оно действительно приводит, и таким образом, не зависит от тех действительных последствий, к которым может привести.

Рассмотрим показательную частичную аналогию. Намерение сделать нечто плохое неправильно вне зависимости от своих последствий, и, в частности, даже если не привело к неправильному действию (потому что агент передумал, потому что его план не сработал и т.д.). И также плохо делать нечто неправильное, вне зависимости от любых последствий, которые оно может иметь. Таким образом, в этом смысле и то и другое имманентно неправильно, но можно подумать,[9] что неправильность действия здесь первична, что намерение неправильно действовать плохо именно из-за того, что это намерение действовать (тогда как действие неправильно не потому что оно исходит из неправильного намерения (даже если оно не считается неправильным действием, если не исходит из него)).

Аналогично, изначальное неравное распределение средств производства несправедливо, вне зависимости от своих действительных последствий, и, следовательно, (в указанном смысле) имманентно несправедливо: несправедливо из-за своей склонности вызывать несправедливость, которая имманентна ему в том смысле, что она сохраняет свое присутствие, какими бы ни были действительные последствия. Но, тем не менее, несправедливость распределения остается нормативно производной: центральная несправедливость это невзаимная передача сама по себе.

Раз так, то я согласен, что неравное распределение средств производства имманентно несправедливо (несправедливо, вне зависимости от последствий), но я также считаю, что такое распределение несправедливо благодаря тому, что оно вызывает (а значит вторично несправедливо). Это звучит противоречиво, но я должен уточнить значение, которое я придаю фразе «благодаря тому, что оно вызывает» в выделенном курсивом утверждении. «Что оно вызывает» означает не то, что оно вызвало или вызывает сейчас, или вызовет в будущем, а то, что оно склонно вызывать. Неравное распределение средств производства действительно несправедливо благодаря тому, что оно вызывает, то есть благодаря укорененной в нем склонности. Соответственно, оно имманентно (хотя и вторично) несправедливо, потому что оно несправедливо какими бы ни были его последствия.

До этого момента, нормативное качество x считалось «имманентным» только в том случае, если x обладало им независимо от своих действительных последствий. Более строгое условие добавляет к этому, что рассматриваемое нормативное качество должно принадлежать x безотносительно, то есть независимо от других обстоятельств.

Проиллюстрируем это. Связка динамита взрывоопасна, даже если взрыв не произойдет. Согласно нашему изначальному определению «имманентности», взрывоопасность это имманентное качество динамита. Тем не менее, можно возразить, что связка динамита не была бы взрывоопасной, если бы ее поместили на планету, где нет кислорода, а значит можно отрицать, что она имманентно взрывоопасна. Выражаясь кратко, можно бы было добавить, что условие того, что «x имманентно f» это то, что x является f вне зависимости не только от своих последствий, но и от отношений к другим вещам в мире.

Плохое намерение (которое, как мы продолжаем предполагать, плохо из-за того, что плохо действие, намерением совершить которое оно является) остается плохим, чтобы ни случилось в мире. Такое намерение имманентно плохо даже во втором и более сильном смысле «имманентности». Ведь его объект, будучи в техническом смысле объектом интенциональным (или «интенсионалом»), не меняется в зависимости от изменений в мире. Следовательно, не меняется и ответ о том плохо ли такое намерение.

Напротив, и аналогично случаю с динамитом, нечто может быть плохим из-за склонности, присутствующей в имеющихся условиях, склонности, которая бы пропала, если бы условия были другими. Так, например, неравенство средств производства может считаться несправедливым, если оно касается людей с одинаковыми предпочтениями и талантами, но справедливым, если касается людей, которые в этих отношения различаются и в том случае, если неравенство средств производства является компенсирующим. Несправедливость распределения средств производства является, в таком случае, имманентным в первом смысле «имманентности», который я определил, но не во втором, более сильном смысле. Его несправедливость зависит от других условий, и, в частности, от того обеспечивает ли распределение средств производства несправедливое изъятие прибавочного продукта.

 

3) До этого момента я предполагал, что характерное последствие неравного распределения это принуждение одних производить для других. Я размышлял согласно этому предположению, потому что так экономическую несправедливость понимал Маркс, и мой вопрос состоял в следующем: если экономическая несправедливость такова, то в чем именно она состоит?

   Тем не менее, несправедливость порожденная неравным распределением средств производства может быть описана и в более общих терминах, то есть в терминах досуга и заработка, доступных для в разной степени одаренных (средствами производства) агентов, вне зависимости от того, изымают ли некоторые из них излишек других. Например, при некоторых условиях несправедливое распределение средств производства будет означать не то, что A эксплуатируется B, а то, что A работает усерднее, чем B, чтобы получить тот же продукт, или получает меньше продукта, задействуя такой же труд.

Я упоминал такой случай выше, но не исследовал его по двум причинам. Во-первых, этот случай выходит за рамки марксизма, в которых разворачивается эта дискуссия. Во-вторых, интересный вопрос о случае не-эксплуатации структурно аналогичен тому, который занимал нас, а значит не требует отдельного разбора. Этот вопрос – что является главной несправедливостью: распределение средств производства или асимметричная ситуация, которую он производит? Ответ на него таков: нормативно первичная несправедливость это финальное распределение, предрасположенность к порождению которого делает несправедливым причинно первичную несправедливость несправедливой.

4) Пример из первой главы «Капитала», который я цитировал в 11-ом примечании к пятой главе показывает, что и сам Маркс был твердо против утверждения, что несправедливость эксплуатации исходит из несправедливости изначального неравного распределения средств производства. Ведь в примере Маркса речь идет о несправедливом обращении без изначального несправедливого распределения внешних активов. Все начинают равными в плане внешних активов, но благодаря (так предполагает Маркс) «своему труду и труду своих предков», активы A умножаются настолько, что теперь он может эксплуатировать B, который, как мы можем далее предположить, не развивал свои внешние активы. (Похоже, что Маркс имел ввиду, что сменяется поколение или два прежде, чем начинается эксплуатация. Давайте, несмотря на это, уберем «предков» и будем обращаться с примером как с внутри-поколенческим, чтобы предупредить ненужные возражения).

Раз в этом примере есть несправедливое обращение, но нет несправедливого изначально распределения активов, то несправедливость обращения – это не функция любого такого изначального распределения, и это подтверждает, что для Маркса несправедливость такого изначального распределения – это функция несправедливости эксплуататорского обращения, которое оно делает возможным. Но даже если бы эксплуататорское обращение было бы причинно невозможно без изначально асимметричного распределения средств производства, что, как показывает Марксовский пример, неверно, то последнее оставалось бы причинно первичной, но нормативно вторичной несправедливостью.

3) Пример из первой главы «Капитала», который я цитировал в 11-ом примечании к пятой главе показывает, что и сам Маркс был твердо против утверждения, что несправедливость эксплуатации исходит из несправедливости изначального неравного распределения средств производства. Ведь в примере Маркса речь идет о несправедливом обращении без изначального несправедливого распределения внешних активов. Все начинают равными в плане внешних активов, но благодаря (так предполагает Маркс) «своему труду и труду своих предков», активы A умножаются настолько, что теперь он может эксплуатировать B, который, как мы можем далее предположить, не развивал свои внешние активы. (Похоже, что Маркс имел ввиду, что сменяется поколение или два прежде, чем начинается эксплуатация. Давайте, несмотря на это, уберем «предков» и будем обращаться с примером как с внутри-поколенческим, чтобы предупредить ненужны возражения).

Раз в этом примере есть несправедливое обращение, но нет несправедливого изначально распределения активов, то несправедливость обращения – это не функция любого такого изначального распределения, и это подтверждает, что для Маркса несправедливость такого изначального распределения – это функция несправедливости эксплуататорского обращения, которое оно делает возможным. Но даже если бы эксплуататорское обращение было бы причинно невозможно без изначально асимметричного распределения средств производства, что, как показывает Марксовский пример, неверно, то последнее оставалось бы (причинно первичной, но) нормативно вторичной несправедливостью.

6) Джон Рёмер, используя остроумный пример, который бы вряд ли когда-то пришел на ум Марксу, утверждал, что не каждое неравное обращение продукта на рынке[10] несправедливо, и что, в самом деле, такое обращение несправедливо только если отражает несправедливое изначальное распределение активов. Рёмер делает вывод, что вопрос обращения неинтересен и что марксисты зря сосредотачивают на нем свое внимание.[11] Но я думаю, что несмотря на то, что посылки Рёмера (выделенное утверждение) безусловно верны,[12] из них не следует ни то, что невзаимное обращение неинтересно с нормативной точки зрения, ни то, что (как думает Рёмер) нормативно фундаментальная несправедливость – это неравномерное распределение активов: то есть Рёмер неправ в двух вещах. Я изложу позицию Рёмера и потом выскажусь о том почему я считаю ее неправильной.

Итак, я сказал,[13] что мы можем согласиться с Рёмером в том, что несправедливое обращение требует изначального неравного распределения. И похоже, что это конфликтует с тем, что говорил Маркс в примере, обсужденном в 5-ой секции. Но, если мы готовы согласиться с Марксом насчет этого примера, так это, как я предполагаю, потому, что есть определенные неупомянутые Марксом активы, которые изначально неравно распределены и,   пожалуй, сохраняют это качество, а именно активы таланта и предусмотрительности, которые могут подорвать изначальное равенство. Рёмер бы сказал, что, представленная таким образом, ситуация в примере из Капитала несправедлива и я бы с этим согласился. Она несправедлива потому, что распределение внешних активов должно компенсировать естественные последствия неравного распределения нематериальных активов, а не содействовать их проявлению. Если по причине определенной степени приверженности самопринадлежности, мы отказываемся это говорить, то сложно понять как мы можем считать пример из «Капитала», во всяком случае   в той внутри-поколенческой форме, которой я его ограничил, примером несправедливой эксплуатации.

Рёмер говорит, что неравное обращение, а именно это он имеет ввиду под «эксплуатацией» в статье, которую я обсуждаю, не несправедливо, если не отражает несправедливого распределения активов. И, будучи свободным от приверженности самопринадлежности, Рёмер считает, что распределение активов справедливо только если оно может считаться таковым, когда и внешние, и нематериальные активы принимаются во внимание. Рассмотрим следующий рёмеровский пример: таланты и внешние активы, принадлежащие X и Y равны, но о у них разные предпочтения и, в частности, разное соотношение досуга/отдыха. X – лентяй, а Y – трудоголик. Так что X позволяет Y работать на средствах производства, принадлежащих X после того, как Y заканчивает работать на своих. Y работает десять часов, пять на своих и пять на X-овских средствах производства, и некоторая часть произведенного Y, скажем равного 2,5 часам работы, отходит к X. [14] Мы можем согласиться с Рёмером, что в этом нет ничего несправедливого, потому что, хотя изъятие и имеет место, несправедливого изъятия не происходит.[15]

Такие примеры определяют посылки Рёмера, состоящие в том, что неравное обращение как таковое не несправедливо. Но, на мой взгляд, из этого не следует его вывод о том, что неравное распределение активов, а не эксплуататорское обращение, это нормативно фундаментальная несправедливость. Если бы это было так, то рассуждение во 2-ой секции этой главы было бы ошибочным.

Причина по которой вывод Рёмера неверен это то, что, при всей правильности его посылки (неравное обращение не несправедливо само по себе), остается возможным и вероятным то, что неравное обращение несправедливо, когда оно отражает неравное распределение активов, которое несправедливо именно потому что делает возможным несправедливо неравное обращение, так что, при всем уважении к Рёмеру, последнее нормативно фундаментально. В конце концов, что еще нечестно в распределении, при обоснованном предположении, что все люди заинтересованы в средствах только как в средствах производства? Абсурдно советовать нам быть заинтересованным в распределении активов, противопоставляя его обращению продукта, которое и делает распределение активов интересным!

Марксисткая позиция в том, что раз труд и только труд создает продукт, и раз различия в обладании средствами производства позволяют не-рабочим получать часть того, что производит труд только лишь потому, что они владеют средствами производства, то их владение средствами производства морально нелегитимно. Это основной вопрос, отделяющий марксистскую мысль от буржуазной. Ведь марксисты говорят, что так как труд производит продукт и частные владельцы капитала присваивают его часть, частный капитал морально нелегитимен и рабочие эксплуатируются, а буржуазные мыслители говорят, что так как частный капитал морально легитимен, рабочие не эксплуатируются, несмотря на тот факт, что они производят продукт и его часть переходит к капиталистам.

Я твердо придерживаюсь утверждения, выделенного два параграфа назад. Следовательно, я расхожусь с Рёмером когда он провозглашает, что «теория эксплуатации…не обеспечивает правильную модель или представление о марксистских моральных воззрениях: правильное марксистское утверждение, как я думаю, состоит в защите равенства распределения производственных активов, а не в уничтожении эксплуатации»,[16] (где, как всегда в статье Рёмера, эксплуатация означает просто неравное обращение). Рёмер отказывается рассмотреть в чем смысл равенства в распределении активов, если не в предотвращении несправедливого обращения. Если, как настаивает Рёмер, «правильное марксистское утверждение…состоит в защите равенства распределения производственных активов», то это как раз потому, что такое распределение делает несправедливую эксплуатацию невозможной, а раз это так, то совершенно неприемлемо противопоставлять высказывание в кавычках тому, которое Рёмер стремится разрушить. Главный принцип должен включать в себя предотвращение несправедливого обращения одних с другими, а не только предотвращение условий, которые делают это возможным.

Входить в чужой дом допустимо, если его владелец дал на это разрешение и предоставил ключ, но неправильно, если он такого разрешения не давал, а входите вы с помощью оружия. Тем не менее, из этого не следует, что в проникновении с помощью оружия неправильно не проникновение, а то, что вы, так уж получилось, используете оружие. Проникновение неправильно, потому что оно осуществляется при помощи оружия и владение оружием неправильно, потому что делает возможным противоправное проникновение: противоправное проникновение является здесь нормативно первичной (хотя и вторичной причинно) неправильностью.

Аналогично: если Рёмер прав, то (определяя эксплуатацию как неравное обращение, а не как несправедливое обращение), эксплуатация не несправедлива по природе. Но эксплуатация, а не неравные средства производства, это, в своей несправедливой форме, центральная нормативно первичная несправедливость, хотя она и не всегда является таковой.

Рассмотрим еще раз пример с грабителем. Обычно подпись чека не является несправедливостью. Это несправедливость, если чек подписан потому, что разбойник угрожает подписавшему смертью. Несправедливость в таком случае возникает помимо того, что разбойник владеет и угрожает орудием, ведь жертва могла выбрать смерть, а не подпись. То, что это считается за несправедливость благодаря пистолету (подпись чека вообще – это не несправедливость) явно не мешает этому быть несправедливостью и значит, как я утверждал, не меняет того, что оружейное неравенство вторично несправедливо: оружейное неравенство несправедливо, потому что делает возможным появление несправедливых передач, таких как дорожное ограбление. И, схожим образом, несмотря на то, что «несправедливость эксплуататорской аллокации зависит от несправедливости изначального распределения»[17], то, что делает последнее несправедливым – это склонностью к порождению первичной несправедливости несправедливой аллокации.

В моем решении представленной выше головоломки я говорю, что распределение активов несправедливо потому, что оно делает возможными несправедливое обращение. Я не говорю, что оно необходимо требует такого обращения, так как понимаю, что по разным причинам (например, из-за чувства собственного достоинства) бедный рабочий может предпочесть крайнюю нищету работе на капиталиста, а капиталист-филантроп может распределить весь продукт среди рабочих (и оставаться капиталистом просто потому, что ему нравится принимать решения, инвестировать и т.д.). Будучи экономистом, Рёмер упрощает проблему [18], отбрасывая эти случаи с помощью предположений, согласно которым люди максимизируют полезность и находят ее исключительно в доходе и отдыхе. При этих аксиомах, распределение активов необходимо требует определенного обращения, так что процесс обращения исчезает из виду как неважный именно потому, что он уже заложен в самом распределении активов, благодаря характеру основных предположений. Поэтому Рёмер может говорить, что «существование эксплуатации [в стандартных условиях, на которых сосредотачивался Маркс – Д.А.К] эквивалентно неравенству в изначальных активах». [19] Они действительно эквивалентны в рамках парадигмы Рёмера, но в остальном достаточно сильно отличаются друг от друга, и их намеренно сконструированная эквивалентность – плохая причина для того, чтобы выводить заключение о том, что эксплуатация не является первичной несправедливостью.[20]

[1] См. мою рецензию на Wood, Allen, Karl Marx, London, 1981, а для разумного и исчерпывающего (на мой взгляд) рассмотрения проблемы см. Geras, Norman* Geras, Norman. The Controversy About Marx and Justice // Literature of Revolution, London, 1986

[2] Я буду часто , как здесь, использовать слово «эксплуатация» в значении «капиталистическая эксплуатация». Эксплуатация, характеризующая другие способы производства не играет роли в этой главе.

[3] Для дальнейших комментариев см. секцию 4 внизу.

[4] Внимательный читатель может заметить, что, таким образом, характеристика (2) выпадает из рассмотрения. Это оправдано, так как она не является определяющей для эксплуатации как таковой.

[5] За исключением, возможно, Робин-гудовских случаев, когда ограбление компенсирует несправедливость, а значит может быть воспринято как не несправедливое: здесь мы можем оставить такие случаи в стороне.

[6] Как в приведенном ниже пример Рёмера.

[7] Дальнейшее уточнение этого трехчастного утверждения можно найти в 3 части, которые многие не-философы сочтут утомительной. (Некоторое философы могут найти ее утомительной даже в большей степени)

[8] Заметьте, что «и x несправедливо» появляется здесь в рамках «потому что»: несправедливость x должна быть частью объяснения несправедливости y, чтобы привести к дальнейшему следствию.

[9] Некоторые могут думать и наоборот: это сложная проблема, по которой мне не обязательно занимать здесь какую-то позицию. Что имеет здесь значение, так это логическая совместимость утверждений «намерения могут быть неправильными вне зависимости от последствий» и «неправильные намерения неправильны потому что это намерения действовать».

[10] «На рынке» здесь создает контраст с прямым насильственным изъятием (например, под дулом пистолета), мошенничеством и т.д.

[11] Он негативно отвечает на вопрос, вынесенный в название его эссе «Должно ли марксисты быть заинтересованы в эксплуатации?», которое и является здесь моей мишенью. (Я не спрашиваю насколько позиция Рёмера в этом эссе согласуется с тем, что он говорит в других местах.) Roemer, John, ‘Should Marxists be Interested in Exploitation?’, in Roemer (ed.) Free to Lose, Cambridge, MA, 1988

[12] Они могут быть неверны только в том случае, если глупость и случайность влияют на результат рыночных транзакций. Но в данном случае удобно забыть о глупости и случайности.

[13] Не принимая в расчет особые случаи: см. сноску 12.

[14] Эти средства производства просто ломаются, если их использовать больше пяти часов в день.

[15] Изъятие не отражает ничего, кроме различных предпочтений. Но, в отличии от того, что говорит Рёемер на странице 272 в Должно ли марксисты быть заинтересованы в эксплуатации?», это неправда, что несправедливая экспллуатация никогда не может вознинкнуть на почве разницы в предпочтениях. Для замечательного контр-примера к этому обобщению см. Приложение в Morris, Christopher, ‘The Relation between Self-interest and Justice in Contractarian Ethics’, Social Philosophy and Policy, 5,1987

[16] Roemer. Should Marxists be Interested in Exploitation? pp. 274-5

[17] Roemer, John (ed.)Free to Lose, Cambridge, MA, 1988, p 57

[18] Что допустимо в отношении многих экономических проблема, но катастрофично в отношении проблем этических, таких как та, которой посвящена эта глава.

[19] Roemer. Should Marxists be Interested in Exploitation? p. 274

[20] Сравните последний упомянутое рассуждение Рёмера с тем, с которым я спорил в секции 3. Последнее выглядит так:

(Несправедливое) неравенство не обязательно вызывает эксплуатацию.

(Несправедливое) неравенство в активах имманентно несправедливо.

(Несправедливое) неравенство в активах не только лишь вторично несправедливо.

Рассуждение Рёмера выглядит так:

(Несправедливое) неравенство в активах обязательно вызывает эксплуатацию.

(Несправедливое) неравенство в активах не только лишь вторично несправедливо.

Посылка и первый вывод рассуждение из секции 3 верны, но второй второй вывод нет. Посылка рассуждения Рёмера верна лишь в искусственном смысле. Более того, я думаю, что этот вывод неверен, но это несколько усовершенствованное утверждение не отстаивалось выше.

Перевод и предисловие Дмитрия Середы

 

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=9481 4
Четыре тезиса о реновации и самоорганизации общества http://openleft.ru/?p=9368 http://openleft.ru/?p=9368#respond Sat, 13 May 2017 10:13:46 +0000 http://openleft.ru/?p=9368
Реакция общества на реновацию беспрецедентна. Раньше считалось, что «пока гром не грянет», никто в России и не подумает отстаивать свои интересы. Однако законопроект еще не принят, и даже не прошел второе чтение, но городские власти уже пошли на ряд принципиальных уступок. А предстоящий митинг 14 мая все равно ожидается самым крупным в столице за несколько лет. Сравнение сегодняшней общественной мобилизации с протестами московских медиков в конце 2014 года показывают, что, общество находит новые способы самоорганизации и борьбы за свои права.

1) Мэрия действует также, как во время реформы городского здравоохранения, вызвавшей массовые протеста осенью 2014 г.

Московские власти удивительным образом повторяют свое поведение трехлетней давности, когда начавшаяся реформа городского здравоохранения тоже столкнулась с массовыми протестами. Пока общественность, прослышав о планах масштабной реформы, задается вопросами как именно будут реализовывать план, обсуждает критические материалы в СМИ — ее игнорируют. Но как только горожане ясно демонстрируют готовность выйти на митинг — власти сразу же начинают давать содержательные ответы и идти на уступки. В тот же день, когда Мэрия объявила о согласовании митинга 14 мая, Мэр Собянин публично дал гарантию сохранения района проживания переселяемым москвичам. А через несколько дней был опубликован первый официальный предварительный перечень сносимых домов, сокративший программу Реновации почти в два раза. Также и в 2014 году первые официальные ответы на вопросы о своем будущем медики стали получать прямо перед уличной акцией. Положение о переобучении сокращаемых медработников, а также об условиях и размере их выходного пособия, составившего около годовой зарплаты, было официально озвучено за неделю до ноябрьского шествия против реформы. Такие новости явно не случайно подгадываются прямо к акции. Власти считают, что таким образом сбивают протестный пыл.

Кажется, будто чиновники Мэрии мнят себя полководцами, которые предпочитают сначала ввязаться в авантюру и только после задуматься, как именно будут воплощать ее в жизнь. Их простая стратегия состоит из трех шагов. Шаг первый. Громко объявить, что собираются заняться масштабными преобразованиями. Шаг второй. Сесть за карту города и начать терпеливо отмечать появляющиеся горячие точки постепенно самоорганизующихся москвичей. Шаг третий. Только после столкновения с сопротивлением начать разрабатывать конкретный план, способный  или максимально обойти горячие точки, или как-то их потушить.

По временной шкале события сейчас развиваются между первым и вторым шагом. Текст законопроекта о Реновации был официально опубликован на сайте Госдумы два месяца назад. Однако каждый день продолжают появляться все новые и новые москвичи, которые только начинают погружаться в тему. Достаточно открыть фейсбук-группу «Москвичи против сноса», чтобы своими глазами увидеть, как ее новые участники искреннее возмущаются и поднимают те же вопросы, которые первые участники задавали себе недели назад. Как же так? От жителей требуют сначала проголосовать за снос своего дома, и только потом узнать, на каких условиях он будет проводиться. Ведь также совершенно невозможно принять обоснованное, взвешенное решение!

Такое возмущение совершенно оправдано. Действительно, нет ровным счетом никакой ясности, в какие квартиры будут переселять жителей, что из себя будут представлять новые дома. Законопроект наполнен расплывчатыми формулировками, спешно правится на ходу и что получится в итоге, похоже, не знают и депутаты, вносившие его в Госдуму.

Однако важно не стать заложником собственного здравого смысла, который говорит, что городским властям следовало бы в начале разработать план, чтобы после представить его на суд общественности, дав москвичам возможность осознанного выбора. Проблема в том, что власти предпочитают другой подход, гораздо более грубый. Просто тыкают общество палкой и смотрят. Если где-то особенно сильно возмущаются — там откатывают. Так что неудивительно, что первым из плана Реновации полностью исключили район Хамовники. Жители Хамовников последние годы постоянно протестуют против точечной застройки и бездумных проектов девелоперов, тут без сомнений властей ждала бы сплошная головная боль. Да и в целом, больше всего домов сносят в районах, где на выборах традиционно послушно голосуют за «Единую Россию», а районы с наибольшим протестным голосованием в перечень реновации не включили.

У городских властей есть множество механизмов для выяснения общественного мнения: встречи в управах, телефонные опросы, система «Активный гражданин». Однако Мэрия использует их не для того, чтобы услышать мнение горожан, выяснить их интересы, а после выработать компромисс, устраивающий все стороны. Напротив — им хочется выяснить, кого можно не слушать. В каком направлении можно реализовывать план, сталкиваясь с наименьшим сопротивлением. Реновация будет реализовываться по головам тех, кто не готов или не хочет публично возмущаться. Этот принцип объявлен Мэрией открыто. В правилах предстоящего голосования на «Активном гражданине» четко написано: люди, не принявшие участие в голосовании (их власти называют «молчунами»), будут учтены как проголосовавшие за снос.

В первую очередь пострадают, конечно же, представители наименее социально защищенных слоев общества. Риторика о «частной собственности» некоторых участников предстоящего митинга — не более, чем попытка общества достучаться до хищника на понятном ему языке. Те, кто на самом деле владеют в России «частной собственностью» — легко могут позволить себе жить не в Москве. На деле же законопроект не различает «собственников», очередников и живущих по соцнайму. Таким образом под удар попадают преимущественно те, кто родился и вырос в своей квартире, полученной родителями в советские времена. Реновация лишит их привычного образа жизни, а принудительное переселение — значительно снизит стандарты качества жизни.

2) Горожане выбирают те же стратегии, что и медики три года назад

За два прошедших месяца стихийно выделилось две основных стратегии горожан. Первая — локальная. Самая очевидная стратегия, которая позволяет не выходить за рамки повседневного опыт. Пообщаться с парой соседей по дому, объединиться в небольшую инициативную группы и любыми путями добиться исключения своего дома из списка Реновации и все. Для этого проводят процедуру Общее Собрание Собственников (ОСС) или, хотя бы, собирают подписи жильцов.

Эту стратегию выбирают с настроем на единовременное решение проблемы. Один раз мобилизоваться, чтобы здесь и сейчас навсегда отбиться от «стихийного бедствия», и больше не забивать себе этим голову. Примечательная особенность: автор текста пообщался в живую с несколькими группами, проводящими в своем доме ОСС или собирающими подписи жителей района — и с удивлением обратил внимание, что ни одна из них не занимается сбором контактов на будущее. В листах, где предлагается расписаться жильцам домов, часто попросту нет раздела куда можно было бы оставить свой e-mail. Не всегда есть раздел даже для телефонного номера, а если и есть, то отмечен как необязательный: в тот же раздел обычно предлагается написать что-то еще кроме номера. Иногда возможность оставить контакты вообще не предусмотрена.

Выбирая эту стратегию москвичи почти никогда не держат в голове долговременную перспективу. Не думают о том, что бульдозеры могут подъехать к дому не сейчас, а через пару лет. А тогда наличие готовой базы контактов окажется полезнейшим инструментом, сэкономит массу времени. Позволит не начинать все с нуля, вновь в одиночку отправляясь в утомительный обход квартир для однообразных и долгих разговоров с соседями. С базой контактов достаточно будет сделать рассылку, чтобы за считанные часы уже вновь возникла инициативная группа из нескольких человек, готовая оперативно собраться вместе и начать генерировать идеи. И такой настрой совершенно естественен. Обычные люди хотят не постоянно бороться с чиновниками, а обустраивать свою жизнь.

Вторая стратегия — выходить на общегородской митинг против законопроекта как такового. Многие организаторы ОСС может быть и не хотели бы выходить ни на какие митинги, но сама логика момента подталкивает их неожиданно для самих себя становится активистами, пытаться находить контакты активных жителей в районах и создавать сети солидарности. Ведь законопроект о Реновации оперирует не зданиями, а территориями. А это значит, что можно защитить свой дом сейчас, но это ровным счетом не дает никаких гарантий на будущее. Если в домах по соседству жители окажутся малоактивны, есть риск, что через пару лет власти могут захотеть подвергнуть Реновации весь ваш квартал, и будут действовать по принципу «лес рубят — щепки летят».

В 2014 году московские медики также одновременно практиковали обе эти стратегии: пытались как добиться уменьшения списка сокращаемых медработников в своем заведении, так и выходили на общегородские уличные акции. В той ситуации, правда, было небольшое отличие: связь между двумя стратегиями не была столь однозначна. Для автора текста, ставшего одним из заявителей ноябрьского шествия, это обернулось неожиданным парадоксом. На шествие пришло меньше всего людей из тех медучереждений, где были наиболее активные коллективы и успешные профсоюзные организации медработников, которые вели жесткие переговоры с администраций. Ведь им и до акции удавалось добиться от администрации значительных уступок, уменьшить количество сокращаемых ставок почти до нуля. Таким образом, практически полностью решив свою проблему, они и не видели для себя стимула выходить на уличную акцию.

3) 14 мая будет не политическая акция. На то есть две причины

Каждая большая уличная мобилизация последних лет всегда вызывает ажиотаж у несистемной политической оппозиции. Медики выступают против сокращений? Дальнобойщики против «Платона»? Политактивисты начинают себя убеждать, мол, наконец-то народ поднимается, надо помочь им добавить к своим требованиям политические и тогда-то режим Путина зашатается! И рвуться на сцену митинга командовать, вместо того, чтобы бороться вместе наравне, плечом к плечу. Такие ожидания у многих из них есть и сегодня. Однако участники митинга 14 мая политических требований на митинге поднимать не будут. И это закономерно.

Логику политактивистов можно понять. 14 мая люди выйдут выразить протест против политического документа (законопроекта), который приняли политики в первом чтении (депутаты в Госдуме). Выйдут на мероприятие, формат которого типичен для политических акций — на митинг. Однако на улицу в подавляющем большинстве выйдут люди, которые будут отказываться, если кто-то попробует назвать их действия политикой. Также было и на шествии медиков в 2014 году. По всей видимости, здесь имеет место не российская, а даже обще-восточноевропейская специфика. Например, схожее можно встретить в описании протестов 2013 года во словенском Мариборе, которые закончились отставкой мэра. Как подчеркивает социальный исследователь Гал Кирн, большинство протестующих выходили на акции с настроем занимать «ангельскую» позицию по отношению к политике, не «марать руки» о нее, так как политика — «грязное дело».

Для аполитичности у участников предстоящего митинга есть две причины. Во-первых, выходя на первую уличную акцию, ее участники выходят и за рамки повседневного опыта — как на работу на митинге ходят единицы — а потому особенно важно найти точку опору в предстоящем мероприятии. На первой акцией также формируется сообщество, которое и выдвинет органам власти свое коллективное требование, а сообществу важно обозначить себя. И как выясняется всегда в таких случаях уже на самой уличной акции, кроме как на самих себя и на свой лозунг опереться участникам акции не на что. А потому так важно отделить «свой» лозунг от любого другого, даже самой благой тематики.

Вторая причина — проблема безопасности. Как отмечает социолог Татьяна Ворожейкина, сравнивая постперестроичные и современные социальные движения, в наши дни разрешение этой проблемы является наиважнейшим для участников митингов. Совместное обеспечение гарантий самозащиты друг для друга является первым и необходимым шагом для дальнейшего развития движения. Суровое отношение российского государства к оппозиционным политическим партиям общеизвестно. Потому самый простой способ избежать рисков, связанных с политической деятельностью — уйти от любой ассоциации с оппозицией.

При этом, политизация социальных движения может происходить и происходит довольно быстро. Однако, как показывает исследователь социально-трудовых протестов Пётр Бизюков, если протестующие начинают поднимать плакаты с политическими требованиям — это всегда результат бездеятельности чиновников. Если протестующие после своих уличных акций не чувствуют адекватной реакции со стороны властей — они начинают искать поддержки у других социальных и политических групп, приходить к ним на акции, проводить совместные мероприятия. Вместе с этим смешиваются и требования разных групп. В какой-то момент, слиянии разных протестов упрощает требования вплоть до самого примитивного — «Долой!». У медиков в 2014 году такой политизации не произошло. Профессиональная среда посчитала, что после двух массовых акций, власти пошли на достаточные уступки и можно прекратить протестовать. А, вот, дальнобойщики такую политизацию пережили и всего за несколько месяцев. Еще в конце 2015 года, на свои первые акции в регионах дальнобойщики выходили демонстративно показывая журналистам плакат с лозунгом «Президент помоги!» — такая незамысловатая хитрость, чтобы избежать рисков столкновения с правоохранительными органами — а уже в начале весны 2016 года на акции в столице требовали отставки Президента.

Упрощение гражданской позиции до требования «Долой!» — следствие особенностей российского госуправления. В ситуации, когда власть не считает нужным представлять на суд общественности детально проработанный план, вести дискуссию, используя механизмы публичного обсуждения — общество и не может критиковать «конструктивно», выступая с разнообразными альтернативными программами. Критиковать-то нечего и площадок для такого диалога нет!

4) Отличие от протеста медиков. Рост сознательности общества

В том, как горожане готовятся к митингу 14 мая есть важное отличие от протеста медиков трехлетней давности. Тогда механика мобилизация была простая и, в общем-то, идентична так называемым «болотным протестам». В СМИ появлялась какая-то резонансная информация →пользователи соцсетей ее обсуждали, эмоционально поднакручивая друг друга → постепенно появлялось понимание, что на акцию выйдет много людей. Она сразу и проводилась. Сразу — это значит уже через 2 недели после появления информации, так как согласно законодательству на согласование митингов требуется 10-15 дней.

В какой-то момент городские власти придумали незамысловатую технику, позволяющую «сбить накал». Первый раз ее опробовали в прошлом году на активистах, решивших провести акцию по резонансному «антитеррористическому пакету» поправок в законодательство Ирины Яровой. Они отказали в согласовании первой заявки, но согласовывали вторую. Тем самым период между появлением информации и акцией увеличивался с 2 до 4 недель. Для властей опыт оказался удачным: та акция получилось относительно малочисленной и эту технику московские чиновники стали практиковать постоянно.

Однако сегодня очевидно, что митинг 14 мая станет одним из самых массовых лет за пять. Хотя митинг пройдет уже через 2 месяца после появления законопроекта. Хотя за последние годы сфера общественно-политических СМИ явно деградировала, и все меньше помогает ориентироваться в новостях. Похоже общество подстроилось под новый контекст, нашло новые пути для самоорганизации и защиты собственного достоинства.

Поразительно, но для этого хватило усилий никому не известной группы из 3-4 человек. Их деятельность два месяца назад, в самом начале, до того, как вся активность переместилась в Фейсбук-группу, по мнению автора статьи стала костяком движения:

— программиста, который сделал сайт «за наш дом» с «картой соседей по району», которая позволила горожанам находить противников реновации, живущих в шаговой доступности.

— юриста, который провел оперативную и грамотную экспертизу законопроекта. Что самое важное, экспертиза была написана не на юридической аброкадабре, а человеческим языком.

— дизайнера, который превратил экспертизу в листовку. Листовку, которая на апрельских встречах в управах, стала настоящим оружием в руках горожан, протыкавшим ей насквозь любые аргументы глав районов.

Что будет дальше?

Как отреагирует Мэрия на митинг? Возможно, как минимум, отодвинет второе чтение законопроекта на полгода, чтобы протест против реновации не наложился на муниципальные выборы, которые пройдут в Москве в начале сентября. А возможно — совсем откажется от этого законопроекта. Прогнозы на будущее и дебаты о стратегии в Прогнозов о последствиях предстоящей акции в СМИ уже масса. Дискуссия о том, какой стратегии будут придерживаться власти после митинга, так же как и социологическая дискуссия о механизмам мобилизации горожан — безусловно, очень важные дискуссии.

Однако продолжить их стоит уже после акции на Проспекте Сахарова. 14 мая в 14:00. Все на митинг!

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=9368 0
Почему система все еще выигрывает? http://openleft.ru/?p=9164 http://openleft.ru/?p=9164#comments Mon, 13 Mar 2017 11:42:28 +0000 http://openleft.ru/?p=9164

Термин «антисистемные движения» часто использовался 25 лет назад для обозначения левых антикапиталистических протестов. Сегодня его значение поменялось, хотя он по-прежнему актуален на Западе. За последние десять лет число протестных движений выросло, однако теперь их участники восстают не против капитализма, а против неолиберализма: дерегуляции финансов, приватизации госуслуг и роста социального неравенства – именно такой режим господства капитала установился в Европе и Америке начиная с 1980-х. Экономический и политический порядок, который в итоге был принят неотличимыми друг от друга право- и левоцентристскими правительствами, соответствовал централистскому принципу единомыслия la pensée unique, «альтернативы нет», как говаривала Тэтчер. Против этой системы сейчас выступают движения двух типов, и официальная пропаганда обвиняет как в правых, так и в левых в опасном популизме.

Неслучайно эти движения впервые возникли в Европе, а не в США. Спустя шестьдесят лет после Римского договора причина очевидна. «Общий рынок» 1957 года, слияние угледобывающей и сталелитейной отраслей согласно плану Шумана, которое было необходимо, чтобы не допустить возвращения к почти вековому противостоянию Франции и Германии и сконцентрировать послевоенный экономический рост в Западной Европе – все это происходило в эпоху полной трудоустроенности и растущих доходов населения, подъема представительной демократии и создания системы вэлфера. Коммерческие инициативы подобного рода не слишком угрожали суверенитету национальных государств, и скорее укрепляли положение стран, вводивших такие меры. Парламенты, устанавливавшие бюджетные ставки и обменные курсы, отчитывались перед национальным электоратом, который в свою очередь активно обсуждал политические вопросы. Хорошо известен случай, когда Париж дал отпор Брюссельской Еврокомиссии, пытавшейся захватить лидерство. Западная Германия времен Конрада Аденауэра, как и Франция во времена Шарля де Голля, также могла позволить себе следовать внешнеполитическим курсом, независимым от США.

На исходе «славного тридцатилетия» эта система заметно изменилась. С середины 1970-х мир развитого капитализма вошел в долгое пике, которое американский историк Роберт Бреннер характеризовал так: в течение десятилетий происходило замедление темпов экономического роста и снижение производительности, рост безработицы и неравенства, усугублявшиеся периодами резкой рецессии. Начиная с 1980-х в Британии и США, а затем постепенно и во всей Европе, изменяются политические курсы: системы вэлфера сокращаются, услуги и производственные мощности из общественной собственности переходят в частную, финансовые рынки более не регулируются. Приходит неолиберализм. Со временем в Европе эта новая политика приняла на редкость жесткую институциональную форму: число государств-членов ЕС увеличилось почти в четыре раза, и туда вошли в том числе восточные области, где заработная плата традиционно ниже.

Драконовская экономия

От Европейского валютного союза (1990) до Пакта стабильности и роста (1997), а затем – акта Единого рынка (2011) полномочия национальных парламентов были аннулированы системой наднациональной бюрократии, которая защищена от выражений народной воли – все оказалось именно так, как предсказывал экономист Фридрих фон Хайек.

Такая бюрократическая машинерия позволяет спускать меры драконовской экономии на беспомощный электорат – и все под совместным управлением Комиссии и объединенной Германии, самого могущественного государства Евросоюза. Немецкие властители дум откровенно заявляют, что страна стала гегемоном на континенте. Во внешнеполитическом плане Евросоюз и его члены перестали играть хоть сколько-нибудь значительную роль в мире и, в полной мере подчиняясь директивам США, стали передним краем новой холодной войны против России, которая ведется Америкой и оплачивается Европой.

Нет ничего удивительного в том, что столь многие движения выступают против нынешнего олигархата ЕС, который игнорирует народное волеизъявление на различных референдумах и вводит новые бюджетные ограничения в конституционные законные акты. Что представляют из себя эти движения? В странах, составивших ядро ЕС, Западной Европы времен Холодной войны (топография Восточной Европы отличается столь сильно, что пока мы оставим этот вопрос), правые движения доминируют в антисистемной оппозиции Франции (Национальный фронт), Нидерландов (Партия свободы), Австрии (Австрийская партия свободы), Швеции (Шведские демократы), Дании (Датская народная партия), Финляндии (Истинные финны), Германии (Альтернатива для Германии) и Британии (Партия независимости Соединенного Королевства).

В Испании, Греции и Ирландии доминируют левые: Подемос, Сириза, Шинн Фейн. В Италии ситуация уникальна: мощная антисистемная оппозиция представлена правой Лигой Севера, и еще большим по численности Движением пяти звезд, которое колеблется между левыми и правыми. Внепарламентские заявления движения относительно налогов и миграции – правые, но в парламенте оно выступает слева против неолиберальных нововведений правительства Маттео Ренци (в частности, в сферах образования и дерегуляции рынка труда). Централистская политика движения – противостояние попыткам Ренци ослабить итальянскую демократическую конституцию.

К вышеперечисленному можно добавить Momentum, который вырос в Британии после неожиданного избрания Джереми Корбина главой лейбористов. Все правые движения, кроме Альтернативы для Германии, появились еще до 2008 года, некоторые ведут историю с 1970-х и даже раньше. Сириза, Движение пяти звезд, Подемос и Momentum появились в результате мирового финансового кризиса.

Самое важное в этих наблюдениях: в целом правые движения имеют больший вес, чем левые – как по числу стран, где они доминируют, так и по количеству потенциальных голосов. И то, и другое – реакция на неолиберальную систему, которая в наиболее жестком и концентрированном виде захватила современный ЕС. Главным образом она основана на сокращении и приватизации государственных услуг, уничтожении демократических инструментов контроля и дерегуляции производства. Все это можно наблюдать не только в странах Европы, но в ЕС эти тенденции выражены наиболее ярко, о чем свидетельствуют трагические события в Греции, игнорирование референдумов и объемы торговли людьми. В сфере политики эти проблемы стали центральными и самыми обсуждаемыми для населения: меры жесткой экономии, потеря суверенитета и миграция послужили причинами протестов. Антисистемные движения отличаются в зависимости от того, какую из этих проблем они считают наиважнейшей или, если сказать иначе, — какой из оттенков палитры неолиберализма они ненавидят больше всего.

Правых движений больше, чем левых, потому что с самого начала они говорили о проблеме миграции, играя на ксенофобных и расистских настроениях, чтобы получить широкую поддержку среди самых уязвимых слоев населения. Если исключить движения в Нидерландах и Германии, которые верят в экономический либерализм, в иных странах, например, Франции, Дании, Швеции и Финляндии, эта поддержка основана не на критике, а на защите системы вэлфера – считается, что мигранты разрушают ее. Однако правые выигрывают не только в теме мигрантов. Многие из них, в частности, Национальный фронт, доминирующий во Франции, обращаются и к другим вопросам.

Самый очевидный пример – валютный союз. Единая валюта и центральный банк, учрежденные в Маастрихте, объединили введение мер строгой экономии и отказ в национальном суверенитете в общую систему. Левые движения точно так же, как и правые, могут поднимать эти проблемы, однако решения, которые они предлагают, куда менее радикальны. Правые – такие как Национальный фронт и Лига Севера – открыто предлагают свои рецепты по ограничению миграции и освобождению от единой валюты: прекращение притока беженцев и выход из еврозоны. Левые, за редкими исключениями, не предлагают подобных простых решений. В лучшем случае они предлагают технические корректировки к функционированию единой валюты, слишком сложные, чтобы привлечь широкого избирателя, и застенчиво намекают на некие квоты – все это избирателю воспринять гораздо сложнее, чем простые предложения правых.

Вызовы растущей миграции

Миграция и монетарный союз создают особые трудности для левых по историческим причинам. Римский договор обещал свободное движение капитала, товаров и рабочей силы внутри общего европейского рынка. Пока Евросоюз сводился к странам западной Европы, факторами производства, для которых мобильность была важнее всего, были капитал и товары: миграция между странами внутри этого союза была весьма скромной. Но к концу 1960-х мигрантская рабочая сила из бывших африканских, азиатских и карибских колоний, а также полуколониальных регионов бывшей Оттоманской империи составляла уже существенные цифры. Расширение Евросоюза за счет Восточной Европы серьезно повлияло на миграцию внутри союза. Наконец, неоимперские приключения в бывших Средиземноморских колониях—военный блиц в Ливии и раздувание гражданской войны в Сирии—вызвали большие волны беженцев в Европу, а также мстительный ужас у боевиков из тех регионов, где Запад окопался как главнокомандующий, со всеми своими базами, истребителями и особыми подразделениями.

Все это способствовало росту ксенофобии: ею питаются правые антисистемные движения, а левые антисистемные движения борются с ней, сохраняя верность идеалам гуманистического интернационализма. Эти идеалы привели к тому, что большинство левых не хочет даже думать о том, чтобы положить конец монетарному союзу, ведь это было бы возвращением к национализму, виновному в прошлых катастрофах Европы. Идеал европейского единства остается для них принципиальной ценностью. Но сегодняшняя Европа неолиберальной интеграции куда более последовательна, чем любая из противоречивых инициатив, которые левые предлагали до сих пор. Жесткая экономия, олигархия и мобильность представляют собой связанную систему. Мобильность неотделима от олигархии: в истории не было случая, чтобы с электоратом советовались по поводу допустимого масштаба мигрансткой рабочей силы—это всегда решалось за его спиной. Отрицание демократии, которое стало основой Евросоюза, с самого начала исключало любое участие населения в решениях по его организации. Отрицание такой Европы справа куда более состоятельно, чем ее отрицание слева — и это еще одна причина для успехов правых.

Рекордный уровень недовольства избирателей

Приход Движения пяти звёзд, Сиризы, Подемос и Альтернативы для Германии означал бурный рост народного недовольства в Европе. Опросы демонстрируют рекордные уровни недовольства избирателей Евросоюзом. Но как справа, так и слева влияние антисистемных движений остается ограниченным. На последних европейских выборах три самых успешных результата правых — UKIP (Партия независимости соединенного королевства), Национальный фронт и Народная партия Дании — составили 25% от числа голосов. На национальных выборах средние цифры по Западной Европе для всех правых и левых сил такого рода, взятых вместе, составляют примерно 15%. Этот процент электората не представляет угрозы для системы. 25% уже могут доставить головную боль, но пока «популистская опасность», о которой кричат медиа, остается весьма скромной. Те немногие случаи, когда антисистемные движения приходили к власти, или, по крайней мере, казалось, что они могут это сделать, были связаны с намеренно непропорциональным распределением мест в парламенте, которое за счет электорального преимущества должно было бы способствовать укреплению истеблишмента, но вместо этого вызывало эффект бумеранга, или угрожало его вызвать — как в Греции и Италии.

В реальности же существует большой разрыв между степенью народного разочарования в сегодняшнем неолиберальном Евросоюзе (прошлым летом свое недовольство им выразили большинства во Франции и Испании, и даже в Германии едва ли половина принявших участие в опросе имела о нем положительное мнение)—и степенью поддержки, оказываемой тем силам, которые выступают против него. Возмущение и отвращение тем, во что превратился Евросоюз, стало общепринятым, но уже долгое время основным определяющим фактором для европейских голосований является страх. Социально-экономический статус-кво вызывает ненависть повсеместно. Но этот статус-кво регулярно ратифицируется в опросах о переизбрании ответственных за него партий из-за страха, что разрушение этого статуса, которое вызовет панику на рынках, приведет к еще большим несчастьям. Единая валюта не вызвала экономический рост в Европе, и вызвала большие трудности в южных государствах Евросоюза. Но перспектива выхода из него пугает даже тех, кто уже отлично понимает, как от него пострадал. Страх побеждает гнев. Отсюда принятие греческим электоратом тихой капитуляции Сиризы перед Брюсселем, отступление Подемос в Испании, шаткое положение Левой Партии во Франции. За всем этим стоят одни и те же эмоции. Система плоха. Но противостоять ей — значит рисковать нарваться на еще худшие последствия.

Как же тогда объясняется Brexit? Массовая миграция—другой страх Евросоюза, и в Британии его подстегивала кампания «За выход» (Leave), в которой активным спикером и организатором был Найджел Фарадж вместе с другими известными консерваторами. Но одна только ксенофобия никак не способна была перевесить страх экономического обвала. В Британии, как и везде, она росла по мере того, как правительства одно за другим скрывали масштабы миграции. Но если бы референдум о Евросоюзе был лишь соревнованием между этими страхами, как это и хотел представить политический истеблишмент, то кампания за то, чтобы остаться в Евросоюзе, несомненно победила бы с весомым отрывом, как это случилось в 2014 на референдуме за независимость Шотландии.

Были и другие факторы. После Маастрихта британский политический класс отказался от смирительной рубашки евро только чтобы следовать путем местного неолиберализма, еще более жесткого, чем какой-либо из его континентальных вариантов. Сначала финансовая самоуверенность Нового Лейборизма ввергла Британию в банковский кризис раньше всех других европейских стран, потом консервативное либерально-демократическое правительство без всякого внешнего давления само ввело меры жесткой экономии, куда более радикальной, чем где-либо Европе. Экономические результаты этого сочетания уникальны. Ни в одной другой европейской стране не было такой резкой поляризации по регионам — между живущим в своем пузыре высокодоходным Лондоном и Юго-Западом и обнищавшим деиндустриализованным Севером и Северо-Востоком, где избирателям было нечего терять в случае выхода (что важно, бывшего более абстрактной перспективой, чем обвал Евро), а что там случится с Сити и иностранными инвестициями, им было все равно. Страх оказался слабее отчаяния.

В политическом плане ни одна другая страна не замазывала так бездумно электоральную систему—UKIP (Партия независимости соединенного королевства) была самой большой отдельной политической британской партией в Европарламенте по относительному представительству в 2014, но год спустя, с 13% голосов, она получила всего одно место в Вестминстере, тогда как Шотландская национальная партия с менее чем 5% голосов взяла 55 мест. При постоянно сменяющих друг друга режимах лейбористов и консерваторов, порожденных этой системой, избиратели из нижней части доходной пирамиды считали выборы бессмысленными. Но как только им однажды предложили сделать выбор на национальном референдуме, они стали силой, способной вынести вердикт тому запустению, к которому привела политика Тони Блэра, Гордона Брауна и Дэвида Кэмерона.

Последним и самым главным фактором стало различие, отделяющее Британию от континента. Веками эта страна была не только империей, по сравнению с которой все ее соперники выглядели карликами в культурном отношении, но, в отличие от Германии, Италии, Франции и большей части континента, ни в какой из мировых войн она не переживала военного поражения, оккупации или вторжения. Так что экспроприация местной власти бельгийской бюрократией вызвала куда большее раздражение, чем где-либо. Почему государство, дважды победившее мощь Берлина, должно было подчиниться мелкой суете, исходящей от Брюсселя и Люксембурга? Вопросы идентичности в большей степени, чем в остальном Евросоюзе, могли затмить тут экономический интерес. Так что привычная формула — страх экономического отката, перевешивающий страх миграции — тут не сработала, ей помешало сочетание экономического отчаяния и национальной самооценки.

Прыжок США во тьму

В этих условиях республиканский кандидат с беспрецедентным бэкграундом и темпераментом, вызывающий отвращение у мэйнстрима обеих партий своим нежеланием подчиняться принятым нормам гражданского и политического поведения, не симпатичный даже тем, кто за него непосредственно голосовал, смог достучаться до достаточного количества не принимавшихся раньше во внимание белых рабочих из так называемого «ржавого пояса» и выиграть выборы. Как и в Британии, в деиндустриализованных пролетарских районах отчаяние перевесило разумные опасения. Там тоже во всех бедах обвиняли мигрантов, требуя воздвигнуть для них физические и институциональные барьеры, но, как в стране с более глубокой историей местного расизма, еще более грубо и откровенно. Помимо прочего, империя была там не ушедшим воспоминанием, но ярким атрибутом настоящего и заявкой на будущее, а те, кто находился у власти, отбросили ее во имя глобализации, которая стала катастрофой для простых людей и унижением для страны. Слоган Дональда Трампа «Снова сделаем Америку великой» весьма успешно разрушает фетиш свободной циркуляции товаров и рабочей силы, победоносно игнорируя ограничения и подводные камни мультилатерализма. Трамп не так уж далек от истины, утверждая, что его триумф был своего рода Брекзитом, доведенным до предела. Но только это был куда более впечатляющий бунт, поскольку он не сводился к единственному — для большинства жителей символическому — аспекту, и был лишен какой-либо политической респектабельности и поддержки со стороны прессы.

Победа Трампа ввергла европейский политический класс, право- и левоцентристов, в яростное отчаяние. Нарушения принятых миграционных конвенций уже было более чем достаточно. Евросоюз, может, и не испытывал особых сомнений, отправляя беженцев в эрдогановскую Турцию с ее десятками тысяч политических заключенных, полицейским насилием и приостановкой того, что принято считать властью закона, или закрывая глаза на баррикады из колючей проволоки на северной границе Греции, отгораживавшие ее от Эгейских островов. Но уважая дипломатический этикет, Евросоюз никогда не похвалялся своей политикой исключения открыто. То, что Трамп не придает значения подобным формальностям, не повлияет на Евросоюз напрямую. Повлияет на него — и это уже более серьезная опасность — его отрицание идеологии свободной циркуляции средств производства, и, еще в большей степени, его демонстративное безразличие к НАТО, а также его комментарии о том, что можно было бы относиться к России менее агрессивно. Будущее покажет, является ли все это просто бравадой, о которой, как и о многих его внутриполитических обещаниях, все скоро забудут. Но его избрание выявило принципиальное различие между правыми антисистемными движениями, колеблющимся центром и организованными левыми партиями, будь то розовые или зеленые. Во Франции и Италии правые движения последовательно противостояли политике «новой холодной войны» и военной экспансии, включая ливийский блиц-криг и антироссийские санкции, которые приветствовали левые партии.

Британский референдум и выборы в США представляли собой антисистемные потуги правых, вошедшие при этом в резонанс с антисистемным протестом левых (таким, как избирательная кампания Берни Сандерса в США и феномен Корбина в Великобритании), меньшим по масштабу, но все же и менее ожидаемым. Пока не ясно, каковы будут последствия избрания Трампа и Брэкзита, но не приходится сомневаться, что они будут куда менее масштабными, чем сегодняшние прогнозы об этих последствиях. Установленный порядок не свергнут окончательно ни в одной из упомянутых стран, и, как показала Греция, может со впечатляющей скоростью поглощать и нейтрализовать восстания против себя, с какой бы стороны они не исходили.

Среди антител, которые он уже произвел — яппи-симулякры популистских прорывов (Альберт Ривера в Испании, Эммануэль Макрон во Франции), которые борются против тупиковости и коррумпированности настоящего, обещая более прозрачную и более динамичную политику в будущем в обход угасающих партий.

Для антисистемных левых движений Европы урок последних лет вполне понятен. Если они не хотят, чтобы их обошли правые, они не могут позволить себе быть менее радикальными в своих нападках на систему и должны быть более последовательными в своем противостоянии ей. Это означает признание вероятности того, что Евросоюз, который, как неолиберальная конструкция, не способен свернуть со своих рельсов, уже не может быть реформирован, и должен быть демонтирован прежде, чем будет построено что-то новое, либо рожденное из сегодняшнего Евросоюза, либо появившееся в результате перестройки Европы на новых основаниях. А это неизбежно потребует аннулирования Маастрихтского договора. Но если не случится новый, еще более глубокий экономический кризис, обе эти перспективы маловероятны.

Перевод Анны Нижник и Александры Новоженовой.

Оригинал статьи.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=9164 1
Губернаторское единодержавие http://openleft.ru/?p=9081 http://openleft.ru/?p=9081#comments Sat, 04 Mar 2017 21:14:37 +0000 http://openleft.ru/?p=9081

Недавняя «серийная отставка» глав пяти регионов фактически открыла политический год, предшествующий президентским выборам в марте 2018-го. Судя по всему, это только начало — и в ближайшее время нас ждет продолжение этой региональной кадровой революции. В условиях продолжающегося спада и «роста социальной напряженности» губернатор (и особенно дотационных регионов) должен обладать почти исключающими друг друга качествами: уметь решительно «оптимизировать» расходы социальной сферы, при этом успешно выполняя путинские «майские указы» и пользуясь растущими симпатиями населения. 

Первые кадровые перестановки в регионах, однако, начались не вчера: так, в 2015 году главой республики Коми стал Сергей Гапликов, бывший прежде президентом ГК «Олимпстрой». В 2016 года врио губернатора Тульской области стал Алексей Дюмин, бывший офицер президентской службы безопасности (СБП) , а на пост врио главы Ярославской области был назначен замминистра внутренних дел Дмитрий Миронов, также связанный с СБП. В Калининградскую область отправился бывший сотрудник спецслужб Евгений Зиничев, которого, однако, уже через два месяца сменил местный функционер Антон Алиханов.

 

«Открытая левая» попросила четырех журналистов из разных регионов – Саратовской, Ярославской, Калининградской областей и республики Коми – рассказать о том, как повлияли эти назначения на реальное положение дел.

Панорама Сыктывкара. 

Елена Соловьева, журналист 7х7, Сыктывкар

Гапликов на Республику Коми, можно сказать, упал с Олимпа. Точнее с ГК «Олимпстрой», президентом которой он был с января 2011 года. Ему удалось продержаться в этой должности дольше предшественников и довести дело до конца, что было довольно сложной задачей, учитывая размах коррупции на тогдашней главной стройке страны. Не просто так Владимир Путин хвалил его на пресс-конференции в декабре прошлого года – он помнит старые заслуги. Потому что новых фактически нет. Пока что Гапликову не удается наладить отношения с местными элитами, хотя внешне все выглядит хорошо. Для того, чтобы понять его функции, нужно знать специфику региона. Известно, что в Коми добывают нефть, газ, уголь. Здесь находится один из крупнейших лесопромышленных комплексов – «Монди Сыктывкарский ЛПК». Но головные офисы этих компаний находятся в других местах, чаще всего в Москве, а у «Монди» и вовсе в Австрии. А это значит, что налоги они платят не в республиканский бюджет. В этих условиях речь о какой-то автономии не идет – республиканский бюджет во многом зависит от федерального. К тому же есть долги по кредитам, которые дает государство, и это типичная для регионов ситуация.

Как в этом случае правительство пытается взаимодействовать с такими компаниями как «Лукойл», «Газпром», «Северсталь» или «Монди»? Они подписывают соглашение о сотрудничестве, согласно которому компании могут взять на себя какие-то социальные обязательства, починить где-то дорогу, а где-то построить детский сад. В каких-то случаях компании могут оказывать спонсорскую помощь каким-то деятелям культуры или спорта. Это стандартная ситуация, но в октябре прошлого года, сразу после того, как Гапликов перестал быть врио и официально занял должность главы, он первым делом подписал указ о переформировании министерств. Ключевым здесь стало слияние министерства промышленности, энергетики и транспорта и министерства природных ресурсов и охраны окружающей среды. Руководство республики дало понять, что собирается наращивать добычу всех полезных ископаемых и вырубку леса. То есть, если выразиться проще, — выжать из региона все, что можно. Под угрозой оказался даже национальный парк «Югыд ва», входящий в список наследия ЮНЕСКО.

«Монди» Сыктывкарский ЛПК.

При этом республика не первый год страдает от экологических аварий, среди которых нефтеразливы – самая серьезная проблема. Слияние министерств приводит к тому, что промышленники контролируют надзорные органы. Это может привести к увеличению количества аварий и к тому, что их чаще будут скрывать. Разумеется, экологи и общественность возмущены ситуацией. Почти сразу после выхода указа были написаны обращения в различные ведомства, в том числе и президенту, проходили пикеты, митинги в разных городах и селах республики. Теперь общественники пытаются инициировать референдум, но им всячески препятствуют. Первый раз республиканский Избирком не смог зарегистрировать инициативную группу из-за опечатки в документе, а во второй раз, буквально на днях, они не смогли собрать кворум. Дело в том, что после того, как группу зарегистрируют, вопросы для референдума должны передать в Госсовет республики, который. В свою очередь, должен уведомить президента и Совет Федерации. Тогда эта новость выйдет на федеральный уровень, а у Гапликова, скорее всего, будут серьезные проблемы с высоким начальством.

В последнее время у главы Коми проблем все больше. В середине февраля матери многодетных семейств чуть не организовали в Сыктывкаре пикет из-за отмененных льгот. К ним прямо на улицу выбежали чиновники и объявили о возвращении льготы, лишь бы женщины не разворачивали плакаты, потому что такие сюжеты не очень хорошо выглядят в новостях и больно бьют по имиджу губернатора.

Ледоход вскрыл разлив нефти на реке Ухте.

5 марта на пикет против указа о компенсациях платы за детские сады собираются выйти жители Ухты. Они ведут агитацию через соцсети и вывешивают макеты плакатов, на которых Гапликов объявлен главным врагом республики.

С конца прошлого года усиленно муссируются слухи, что Гапликов под следствием якобы по делу «Олимпстроя», а также, что он хочет подмять под себя весь строительный бизнес в республике. Но это пока лишь слухи.

Если говорить о Гапликове как о медийной персоне, то он с самого начала зарекомендовал себя как популист. В феврале он бравурно отчитался о работе правительства за прошлый год: дети родятся, поля колосятся, заводы работают и вообще все растет и ширится. Нельзя сказать, что в регионе какая-то печальная ситуация, но и процветающей республику не назовешь.

На имидж Гапликова влияют и его нелепые высказывания. То он предлагает сажать в Коми кукурузу, то утверждает, что в районе Приполярного Урала есть гора, которую почитают в Индии, то на юбилее Сыктывкарского государственного университета предлагает всем присутствующим встать и почтить минутой молчания память Александра Сергеевича Пушкина.

После его появления в республике в качестве врио, отношение к нему было, может, несколько настороженным, как к «варягу», о котором ничего толком неизвестно, но более-менее, ровным, то сейчас — и это хорошо видно по соцсетям — о нем все чаще говорят либо в ироническом, либо в негативном ключе.

Ярославль.

Александр Берегов, Российское Социалистическое Движение, Ярославль

Июльская отставка губернатора Ярославской области Сергея Ястребова была ожидаемой неожиданностью. Авторитет его к этому моменту приближался к отрицательной величине, не только в глазах жителей области, но и федеральных властей. Удивление скорей вызывал сам факт, что довольно посредственный управленец мог в течении почти 5 лет возглавлять область. Наследство, оставленное Ястребовым своему приемнику, сложно назвать хорошим. Он так и не смог улучшить показатели партии власти в регионе на выборах (именно это стало причиной отставки его предшественника). Не была решена проблема задолженности перед поставщиками газа в область («Газпром межрегионгаз»), на грани банкротства оказались «Ярославский ликеро-водочный завод» и нефтеперерабатывающее предприятие в поселке Константиново (остановка его угрожала экологической катастрофой т.к. нефтепродукты могли попасть в Волгу). Долг области по полученным кредитам продолжал увеличиваться, не была решена проблема реконструкции дорог. Область сотрясали коррупционные скандалы, напрямую связанные с ближайшим окружением губернатора. Сам Ястребов предпочитал выполнять представительские функции, свалив решение насущных проблем на главу правительства области.

Дворы Ярославля.

Неожиданностью в этой ситуации стало назначение на должности временно исполняющего обязанности губернатора человека, никак не связанного с Ярославским краем. Все прежние главы региона – Лисицын, Вахруков, Ястребов – были выходцами из региональной элиты. Видимо, достойного кандидата, обладающего и доверием федеральных властей, и поддержкой жителей области, в кадровом резерве не нашлось. Приход бывшего силовика на пост в проблемный регион, прославившийся выборами оппозиционного мэра, сложно не связать со стремлением федеральных властей получить на ближайших выборах предсказуемый результат. Впрочем, жители области отнеслись к назначению Дмитрия Миронова скорей положительно, в надежде, что человек назначенный Кремлем, сможет решить проблемы, накопившиеся в области за предыдущие годы.

Миронов разительно отличается от своих предшественников, он не любит публичную деятельность (по крайней мере пока). Избегает неоднозначных инициатив с вывешиванием собственных портретов в учебных заведениях или переименованием города Тутаева. Он меняет команду областного правительства, приводя на руководящие посты в области верных ему людей. Сложно сказать, насколько подобные перемены буду поддержаны представителями местных элит. В любом случае прямое противостояние между ними сложно представить. Общая нелюдимость может сыграть с ним злую шутку на грядущих выборах. Однако нет никаких сомнений в том, что необходимый результат будет получен. За оставшееся время Миронов не успеет приобрести шлейф непопулярных решений. У него не будет достаточно сильного противника на выборах. Общая апатия так же сыграет на руку новому губернатору. Единственной проблемой может стать низкая явка, которая превратит победу Миронова – в пиррову.

Опасаясь повторения событий 2011 года, администрация президента делает упор на выборы, стараясь не допустить ни явных скандалов, ни неожиданных побед. Миронов выглядит как человек, способный удержать контроль над оппозиционным регионом. Однако главные проблемы области остаются нерешенными. Стратегия на принятие бездефицитных бюджетов с сохранением обязательств по «майским указам» с целью сокращения общей задолженности региона не выглядит достаточной мерой.

Сергей Вилков, журналист медиагруппы «Общественное мнение», Саратов

Начнем с того, что вертикаль власти невозможна без кураторов над региональными группами. Кремль в первой половине нулевых ввел для этого институт окружных представителей президента, но в ряде случае эффективнее оказалось неформальное кураторство, естественным путем перешедшее в руки ярких политиков-карьеристов, выдвинувшихся из провинции на региональный уровень, но сохраняющих влияние в «тылу». Так, считается что Сергей Собянин контролирует или контролировал отделения «ЕР» по всему Уралу. Я попробую объяснить, как я воспринимаю эту систему в Саратовской области, для которой ту же роль выполняет Вячеслав Володин. Он годами взращивал в Саратове собственные кадры, которые не только выставляет на ключевые посты в регионе, но и продвигает на федеральном уровне для укрепления своих аппаратных позиций. Общее правило этой политики таково: чтобы попасть на «володинский лифт» человек должен быть полностью лоялен и максимально обязан карьерой своему покровителю. В основном это сито проходят серые безынициативные функционеры, хотя бывают и довольно яркие исключения, принципиально не нарушающие картину. Люди должны быть исполнительны и не мешать ручному управлению, под которое все это дело изначально и заточено. Куратор – человек в этих вопросах очень неглупый, поэтому все про своих деревянных солдат понимает и относится к ним так как они заслуживают. А это отнюдь не любовь Папы Карло, скорее утилитарное отношение инженера к шестеренкам машины. Поскольку Куратор в данном случае — политик федеральный и близкий к Кремлю, его воля неотделима от воли последнего и спускаемые из центра распоряжения не обсуждаются.

Практически эталонным продуктом такого кадрового подхода стал саратовский губернатор Валерий Радаев. У него, как у зависимой фигуры, нет практически никаких реальных полномочий: назначения в областном правительстве согласуются наверху, интересы региона в Москве также лоббируют главным образом без его участия. Однако Саратовская область – крайне упадочный, в том числе по внешним объективным причинам, регион, и население хоть и пассивно, но довольно-таки обозлено. Недовольство персонифицируется на фигуре губернатора, так как именно он олицетворяет публичную власть. В этой ситуации рейтинг Радаева мне представляется вещью крайне зыбкой и полностью зависящей от его ассоциаций с фигурой Володина, которого, кстати, в регионе многие поддерживают, так как он уже давно засвечивается в СМИ почти исключительно в связи с положительными медиаповодами, вроде очередного пробитого в Москве бюджетного транша. Инфраструктурные проблемы опять-таки решаются точечно, в ручном режиме из Москвы, как правило, при непосредственном участии Куратора и федеральных вливаний, так как своих средств на это в регионе практически не остается.

Саратов готовится к приезду Владимира Медведева, апрель 2016 года.

При этом губернатор вполне нормально выполняет отведенные ему Куратором обязанности: презентация, перерезание ленточек, подписание соглашений, будничная административная текучка. Что можно назвать плюсом, он почти совсем не занимается политикой в смысле каких-то интриг, сталкивания между собой групп влияния, манипулирования ими и так далее. Для сравнения, в соседней Самаре сидит довольно самостоятельный и норовистый губернатор Меркушкин с высоченным рейтингом, который хочет себя чувствовать в регионе полноправным хозяином (это стало причиной жёсткого обострения его отношений с московской верхушкой «ЕР», но об этом в другой раз). И что мы видим: Самару пару лет сотрясают вопиющие коррупционные скандалы, которые в Саратове никому и не снились, окружение губернатора регулярно порывается мстить своим критикам путем уголовного преследования, в общем плюсы от такой самостоятельности местных властей для населения неочевидны.

Так вот, возвращаясь к Саратову – много лет Куратор выстраивал модель, в которой областной правительство, облдума, мэрия и гордума, многочисленные муниципальные советы, Общественная палата будут работать как один слаженный механизм. Это очень сложно, так как в таком ресурсно-дефицитном регионе как наш дележка бюджета всегда будет провоцировать конфликты между уровнями власти. И вот, казалось бы, эту систему буквально в течение пары-тройки последних лет наконец удалось построить. Но она оказалось мимолетной точкой хрупкого баланса, который постоянно стремится к нарушению, в том числе не без целенаправленного вмешательства некоторых сил. И тут та самая деполитизированность губернатора становится минусом для него самого. Дело в том, что Куратор по понятным причинам чем дальше тем больше должен сосредотачиваться на федеральной повестке, возможности вручную управлять каждым чихом в Саратове у него не остается.

И тут появляются люди, среди них по всей видимости есть и володинские креатуры, которые пытаются играть за спиной Куратора в свои игры, главная из которых, похоже, подсидеть Валерия Радаева. Губернатор, похоже, не понимает что происходит.

Его окружение либо не в состоянии отследить происхождение направленных против него интриг и комбинаций, либо уже коррумпировано негласными противниками губернатора, которые на самом деле распространяют свое влияние и на другие этажи местной вертикали – например часть облдумы, Общественную палату и тому подобное. Внезапно откуда ни возьмись появляется куча политических и медиаконфликтов, природа которых одинакова, но не понятна неискушенному наблюдателю.

Губернатор Саратовской области Валерий Радаев осматривает территорию центральной части Волжского района.

Губернатор пытается делать и так и сяк, заменить одного министра, вызывающего критику, второго, но кресло шатается, и все время возникает ощущение каких-то угрожающих подводных течений. Логичным выходом с точки зрения Куратора была бы замена губернатора на политика способного интриговать ответно и отбить у конкурирующих с ним кланов всякое желание продолжать подкоп. До последнего времени казалось, что Куратор планирует замену Радаева, но, видимо, он либо не нашел в своей команде достаточно способного человека, либо решил, что коней на переправе не меняют, а описанные проблемы легче проигнорировать, чем устраивать громкую зачистку. Тем более, что в следующем году выборы президента, а региональные результаты выборов давно стали для федерального центра главным критерием оценки местных властей. Пертурбация местных элит может сослужить в этом плохую службу.

Так что сейчас уже становится понятно, что на губернаторские выборы этого года с большой долей вероятности пойдет именно Радаев, и назначение нового замглавы администрации президента тут ничего толком не поменяет: лезть в володинскую епархию Кириенко пока явно не с руки. То есть, по всей видимости, действующий губернатор по окончании полномочий станет и.о., а затем возможно уйдет в формальный отпуск для участия в предвыборной кампании, оставив на хозяйстве своего заместителя.

Теперь надо сказать, что то, что я описал, касается только одной стороны властной вертикали. А на мой взгляд, она представляет собой трехжильный трубопровод, по которому ресурсы двигаются снизу вверх, в центры накопления и принятия решений. Иными словами, куда-то в сторону Кремля. Как мне кажется, помимо партийно-административной вертикали, есть силовая, то есть «большая пятерка»: прокуратура, ФСБ, полиция, СК, суд. А третья вертикаль — некая «теневая», связанная с решением неформальных вопросов в бизнесе. Последняя у меня ассоциируется со знакомым нам по околокриминальной сфере понятием «смотрящий».

Думаю, такой человек или группа людей есть в каждом регионе, в том числе и Саратове, обойдемся уже без фамилий. Разумеется, эти три столпа не только подвергаются взаимной диффузии, но и порой конфликтуют.

Так, я не исключаю, что текущие проблемы саратовского губернатора и несостыковки схем, выстраиваемых его Куратором, связаны как раз со столкновением официальной и «теневой» вертикалей. На самом деле, тут очень многое скрыто от наших глаз. Подозреваю, разбираться в этом может быть опаснее, чем подсчитывать миллионы какого-нибудь Сечина, что я, наверное, уже в какой-то степени ощутил на себе.

Что касается самого принципа централизации, как административного, так и бюджетного, видимо, его действительно вводили для борьбы с опасной региональной вольницей, самодурством губернаторов-паханов и местной коррупцией. В результате получилась централизация коррупции – фискальная система забирает региональные доходы в общую копилку, где кормятся избранные, допущенные к пирогу, а в большинстве провинциальных бюджетов мышь повесилась. Обратно не отыгрывают, как я думаю, по причине растущих аппетитов федеральных элит, и боязни что «лошадь», почуяв спущенные вожжи, понесет – действительно, налоговая удавка сейчас становится не столько страховкой от сепаратизма, сколько фактором, который вот-вот может спровоцировать центробежные устремления регионов. Думаю, Москва боится, что обратный процесс передачи бюджетных полномочий регионам настолько укрепит позиции и уплотнит кошельки местных руководителей, что они со временем станут неуправляемы и будут шантажировать центр для получения новых вливаний. Кстати, нельзя сказать что эти опасения совсем уж безосновательны.

Калининград.

Владимир Поздняков, журналист, Калиниград

Летом прошлого года, 28 июля, президент Владимир Путин внезапно перевел калининградского губернатора Николая Цуканова на должность полпреда президента в Северо-Западном федеральном округе. Решение в Калининграде для многих стало неожиданным, хотя о непопулярности Цуканова со ссылкой на рейтинг губернаторов практически еженедельно говорила местная пресса. Еще более неожиданной стала фигура нового врио губернатора Евгения Зиничева, о котором в открытых источниках не было абсолютно никакой информации. Установить, что «человек без биографии», как Зиничева тут же окрестили журналисты, был личным охранником Путина, удалось одному из местных информационных порталов после анализа сотен фотографий.

Зиничев привел в ужас аппарат Цуканова, заявив на первой же оперативке, что он знает всех министров и область «с другой стороны». Также он прославился своим первым публичным выступлением, которое, как засекли журналисты, длилось всего 49 секунд. В дальнейшем Зиничев старался не участвовать в открытых мероприятиях, стало нормой отсутствие пресс-подходов после совещаний, а правительство области стало напоминать дом перед сносом, жителей которого не предупредили, когда конкретно этот самый снос начнется.

Добыча янтаря в Калининградской области.

Есть две версии молниеносного губернаторства Евгения Зиничева. Первая, официальная, заключается в том, что сотрудник личной охраны Путина действительно привык к тому, чтобы всячески скрывать информацию, и не смог перестроиться на новую работу, где от него требуется обратно противоположное. Сторонники же второй версии (кстати, она больше похожа на правду) считают, что роль приближенного и лично верного президенту человека в том, чтобы подготовить сотрудников калининградского правительства к новому молодому хозяину, Антону Алиханову. Во-первых, Алиханову на момент увольнения Цуканова не было 30 лет, а, во-вторых, цукановским чиновникам, не раз влипавшим в коррупционные скандалы, нужно было показать железный кулак. Кстати, одним из пальцев этого кулака и стал Алиханов — его Зиничев в первый же день губернаторства назначил врио председателя регионального правительства.

Что касается сегодняшнего исполняющего обязанности губернатора, то он уже успел частично обновить свою команду, однако основные столпы цукановского кабинета Антон Алиханов свалить пока не решается. На местах по-прежнему остаются и правая рука Николая Цуканова, зампред правительства области Александр Егорычев, и вице-премьер Гарри Гольдман, который, между прочим, отвечает за привлечение в регион инвестиций. Кстати, один из местных оппозиционных политиков, бывший депутат облдумы Соломон Гинзбург, не так давно назвал команду Алиханова, собранную из его «молодежного правительства», осколков старого кабинета и ставленников Москвы, лоббирующих интересы финансово-промышленных групп, «комом слипшихся пельменей» из-за своей эклектичности и неспособности выработать единую стратегию и задать региону направление движения.

Теперь что касается будущих выборов. 24 ноября прошлого года областная дума приняла закон, отменяющий прямые выборы мэра. После этого глава города Александр Ярошук, до этого довольно часто мелькавший на местном телевидении и в печати, практически исчез из поля зрения. В итоге, популярность молодого врио губернатора поползла вверх из-за его ежедневных рабочих выездов на все знаковые объекты Калининграда и области. Кроме того, Алиханов взял на себя разрешение нескольких конфликтов. Один из них – строительство высотного апарт-отеля в Светлогорске (в народе он получил название «стакан» из-за незамысловатой формы), против которого выступали общественники и активная часть населения курорта. Во время прямой линии на ГТРК-Калининград Антон Алиханов объявил: «Стакана» не будет!» В результате нового главу региона буквально начали носить на руках.

Также Алиханов выступил против застройки побережья в Балтийске и довольно жестко высказался в адрес властей этого города, получив свою порцию любви и от балтийцев.

30-летний врио губернатора прославляется не только в прессе, работающей по контракту с правительством области, но и в условно оппозиционных ресурсах. В частности, издание «Новый Калининград» подготовило материал, в котором показан один из выходных дней Алиханова. Там он ездит по области на своем недорогом внедорожнике и рассуждает о судьбах родины.

В целом, видно, что с Антоном Алихановым работают серьезные политтехнологи, ведущие основательную подготовку к сентябрьским выборам. Вероятно, летом работа по пиару главы региона будет вестись еще более напряженно.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=9081 1
Взрыв или выхлоп? http://openleft.ru/?p=9016 http://openleft.ru/?p=9016#comments Sun, 26 Feb 2017 09:50:52 +0000 http://openleft.ru/?p=9016

19 февраля в городах Республики Беларусь прошли митинги против Декрета о предупреждении социального иждивенчества, который вводит т.н. «налог на тунеядство».

В Минске на улицу вышли около 5 тыс. человек, в Гомеле — около 3 тыс., в Могилеве, Бресте и Витебске — по несколько сотен человек. В официальных российских СМИ реакция на самый массовый белорусский протест за последние семь лет пока сдержанная, ведь неизвестно, чем он может обернуться.

При этом отношения между российскими и белорусскими экономическими элитами становятся все более напряженными: Россельхознадзор вводит запрет на продовольственные товары из Белоруссии, Александр Лукашенко в ответ предлагает возбудить уголовное дело против главы Россельхознадзора Сергея Данкверта. Беларусь закупает иранскую нефть вместо российской, а 78% россиян поддерживают введение визового режима между странами.

В такой ситуации нынешние события могут сказаться не только на внутренней политике Беларуси, но и на отношениях с Москвой.

Как сильно изменился за последние годы характер поддержки Лукашенко снизу? Как политика большей дистанции от России и открытости ЕС (снятие санкций и т.п.) меняет его положение внутри страны? Как это сказывается на курсе внутренней политики? В какой степени сочетаются спонтанность и организованность последних протестов в Минске? В чем они похожи на известный стиль белорусской демократической оппозиции и чем от него отличаются?

«Открытая левая» задала эти вопросы белорусским активистам.

Анатолий Матвеенко, активист оргкомитета СМОТ-Беларусь

Основной электорат Лукашенко, который он стремительно теряет в течение последних лет, — жители областных центров и сельской местности. Причины экономические — упадок промышленности регионов: закрытия или приостановка градообразующих предприятий, убыточность колхозов и совхозов. Декрет №3 прежде всего ударил по регионам, где найти работу стало практически невозможно. Соответственно — возмущение и протест.

Политика большей дистанции от России и открытости ЕС (снятие санкций и т.п.) практически никак не меняет положение Лукашенко внутри страны. Разве что если произойдет смена «донора» убыточной беларуской экономики, которая выживает исключительно за счет внешних ресурсных вливаний. Кардинально изменить положение внутри страны может только смена власти. Других вариантов нет.

Ориентация на Запад предполагает относительную либерализацию внутренней политики. Тот факт, что прошедшие акции протеста, можно сказать, впервые прошли без полицейского насилия, задержаний и арестов — момент показательный. Хотя мы еще не знаем, как и чем может ответить власть в ближайшей перспективе.

Протест изначально носил спонтанный характер: отказ от получения писем-квитанций из налоговой инспекции, отказ от уплаты налога, публичное сжигание «писем счастья» прямо у почтовых отделений. Мало кто верил, что акции состоятся и тем более примут массовый характер. Лидеры таких оппозиционных партий и движений, как Беларуский Народный Фронт (националисты), Объединенная Гражданская Партия (неолибералы), Беларуская Христианская Демократия (правоцентристы), «Говори правду» (правые популисты), «Разам» (националистическое молодежное движение)[1], «Справедливый мир» (оппозиционные коммунисты) — отказались от участия в предстоящем марше протеста, предвещая ему полный провал. Однако, несмотря на пессимистичные прогнозы, разногласия в оппозиционной среде, слабую информированность, страх и непогоду, на марш в Минске вышли тысячи беларусов. Официально инициаторами «Марша рассерженных беларусов» стали «Народная грамада» (социал-демократы) и независимый профсоюз РЭП. Анархисты выступили самостоятельно отдельным блоком. В Бресте, Гродно, Витебске, Могилеве и Гомеле акции прошли практически без участия лидеров оппозиции. Внешне протесты выглядели, как обычные оппозиционные акции — бел-чырвона-белые флаги, кричалки «Жыве Беларусь!» (элементы национально-освободительного движения), по сути же — это был исключительно социальный протест и по своим требованиям, и по составу участников: молодые специалисты, рабочие, крестьяне, служащие, пенсионеры. Прогнозировать дальнейшее развитие событий большого смысла не имеет — много неопределенностей. Пока очевидно одно: экономический кризис продолжает усугубляться, протестный потенциал расти…

 

Ирина Соломатина, основательница проекта «Гендерный маршрут», координирует проведение в Беларуси проекта «Глобальный медиа-мониторинг»

На последних президентских выборах (2015) Лукашенко получил 83,49% голосов избирателей при общей явке 86,75% (по данным ЦИК РБ). ОБСЕ не признала выборы в Беларуси соответствующими демократическим стандартам, но было отмечено, что освобождение политзаключенных на старте кампании и «добродушный прием миссии» со стороны властей дает надежду на улучшение избирательного процесса.

Несомненно, беларусская власть знает об ожиданиях ЕС относительно более последовательных действий в следовании общепринятым демократическим стандартам как условии возобновления отношений с Беларусью. Все усилия по отчетности со стороны государства международное сообщество признавало несвободными и недемократичными, в том числе считается, что высокие показатели прогресса и подводимые итоги сфальсифицированы. Но ситуация начинает меняться с 2015 года. И один из факторов, который следует принимать во внимание и который имеет особое значение, — это показатели гендерного равенства в Беларуси.

Гендерное равенство — предмет публичной гордости нынешней власти и козырь во взаимодействии с международным сообществом. Индексы гендерного равенства указывают на то, что Беларусь отличается высокими показателями. Признается, что стране есть куда стремиться, но и власть, и ряд влиятельных международных организаций сходятся во мнении, что страна практически достигла гендерного равенства. По данным Gender Gap 2015, Беларусь занимает 31 место среди 145 стран. В июне 2016 г. Минск принимал международный форум женщин-лидеров «Равные возможности для лучшего будущего», организованный при поддержке ОБСЕ, БДИПЧ, ЮНФПА и Института Рауля Валленберга в БГУ. Форум завершился принятием Минской декларации женщин-лидеров, призывающей укрепить сотрудничество в регионе ОБСЕ для продвижения гендерного равенства.

Разные экспертные оценки как внутри страны, так и за ее пределами позволяют обнаружить, что беларусские женщины сталкиваются с разнообразными и систематическими нарушениями их прав. Успехи Беларуси, которые демонстрируют власти, международными структурами оцениваются с явным преувеличением. Объяснить это можно тем, что нынешняя власть, пусть и формально, реагирует и отвечает на требования международных организаций (ОБСЕ и СЕ). Поддержка имиджа Беларуси как страны, стремящейся к европейским ценностям — международным стандартам по достижению гендерного равенства — непосредственно выгодна и властям РБ, и международным структурам, которые сотрудничают с правительством страны. Признание достижений в области гендерного равенства позволяет легитимизировать поддержку стране, которая совсем недавно имела имидж «последней диктатуры Европы», сохранять и интенсифицировать коммуникацию между Беларусью и международным сообществом, и подписанная Минская декларация по укреплению сотрудничества в регионе ОБСЕ это доказывает. Такое взаимодействие властей РБ и международных акторов можно считать компромиссом, который ограничивает возможность критической ревизии политики в отношении женщин со стороны как тех, кто реализует эту политику внутри страны, так и тех, кто ее поддерживает, — международных доноров.

Институт (и президентских, и парламентских) выборов претерпел и продолжает претерпевать мутацию в РБ: выборы обеспечивают не прозрачность и состязательность легитимации власти и принимаемых ею решений, но выполняют функцию перераспределения административного ресурса; пропаганды ценностей, адекватных актуальным социально-политическим задачам авторитарного режима Беларуси; оптимизации имиджа режима; манипуляции внешними партнерами, как Россией, так и Западом.

Примечательно, что в 2016 году неизменная председатель ЦИК Лидия Ермошина в апреле (в интервью БЕЛТА) заявляет:
 «Если говорить о справедливости и пропорциональном представительстве в парламенте нашей страны, то, конечно, женщин должно быть больше, потому что у нас более половины населения — женщины и более половины избирательниц — это опять-таки женщины. Так что 30% — это не пропорциональное, а заниженное представительство. Другое дело, что женщина в большей степени связана семейными обстоятельствами, потому что избрание в парламент — это смена образа жизни для всей семьи, переезд в другой город и еще ряд обстоятельств». А в августе, в интервью журналу «Dipservice» (издание МИД, предназначенное для иностранных дипломатов, работающих в Беларуси), говорит, что женщинам политика не интересна: «Представьте себе двух подруг, которые за чашкой кофе сидят и обсуждают, кто станет президентом США. Да это им в голову не придет! Женщин интересует конкретика. (…) Вот выйти замуж — это результат. Пошить платье, испечь тортик — тоже результат. (…) Женщина по своей натуре аполитична. Кстати, приличный человек всегда аполитичен».

Тем не менее, в парламентских выборах 2016 г. 34% выбранных депутатов — женщины, из них (впервые) две кандидатки, представляющие разные политические альтернативы.

Рекрутируя в кампании женщин-руководительниц (нередко из округов с критической социально-экономической ситуацией), власть получает не только лояльных депутатов, но и вполне экономично решает вопрос своей легитимации — посредством участия тех, кто остается носителем чаяний и интересов избирателей. Примечательно, что в 2008 г. из 53 беспартийных кандидаток семь было главными врачами больниц и роддомов, а по одному из минских округов в качестве кандидата была выдвинута и главврач отделения Акушерства и гинекологии Министерства здравоохранения. Именно в этот период власть активно преобразует демографичeскую политику и делает ставку на новые технологии повышения рождаемости. Беспартийность большинства про-правительственных кандидатов резонирует с весьма условной представленностью партий, даже лояльных к власти.

Кампания оппозиционных партий и движений 2016 г. демонстрирует не только игнорирование значимости гендерной повестки, но и в целом свойственный публичной риторике оппозиции открытый сексизм. Кроме того, публичная риторика лидеров оппозиции и кандидатов указывает на необходимость более последовательного изучения ими государственных проектов и инициатив в сфере обеспечения прав женщин. Например, успешный проект по введению защитного предписания для семейных агрессоров и др. Если бы оппозиция была ориентирована на продвижения гендерного равенства, то могла бы сформировать последовательные стратегии в продвижении альтернатив тому двойному стандарту в отношении прав женщин, который отличает публичный дискурс беларусской власти.

В публичной сфере государство остается в статусе не только «передовика» продвижения гендерного равенства, но и главного и единственного гаранта прав женщин Беларуси.

В 2013 году инициативная группа женщин-предпринимательниц сумела отстоять свое право получать пособие по уходу за ребенком — даже после того, как государство приняло решение частично лишить их поддержки. С 1 января 2013 года в силу вступил новый закон «О государственных пособиях семьям, воспитывающим детей», в котором появилось ограничение: ремесленники, индивидуальные предприниматели, адвокаты и нотариусы получают только 50% от суммы пособия, а мамы детей-инвалидов, имеющие статус ремесленника, вовсе лишаются права получать пособие. Несомненно, значительная часть успеха женщин-предпринимательниц была обеспечена риторикой открытого обращения: «Обращаются к вам матери детей всей Беларуси, права которых были ущемлены данным законом!» — в котором они подчеркнули, что, лишая их такой поддержки, государство идет против своих же приоритетов: материнства, возрождения народных промыслов и т. д. История самообъединения женщин не привлекла внимания ни исследователей, ни активистов — хотя лишение пособия не единственная проблема, с которой сталкиваются женщины, занимающиеся малым бизнесом.

В силу продолжающегося экономического кризиса в Беларуси женщины вынуждены соглашаться работать в тяжелых условиях, многие из них лишены каких-либо механизмов защиты своих интересов. Матери детей младшего возраста, женщины предпенсионного возраста оказываются наиболее уязвимыми в ситуации сокращения рабочих часов, ухудшения условий труда, увольнений. Вместе с тем механизмы представления интересов женщин практически отсутствуют, и сами работницы это понимают. Маляр цеха No 91 МТЗ Наталья Аникеева отмечает: «По закону меня не могут уволить еще три года, пока ребенку не исполнится 6 лет, только если у меня будут три производственных замечания. А при наших условиях избежать замечаний практически невозможно… Почему я пошла на этот конфликт? Я знаю, что на этом заводе я положу свое здоровье, сами понимаете, окраска — это не карамельная фабрика. Но я хочу делать это, понимая, что могу купить детям шоколадку, и не просто, как телят, сводить их на улицу, а отвести в кино, парк, цирк. А на все это нужны деньги. я знаю, что сейчас меня будут жестко контролировать — качество работы, время прихода-ухода. Психологически мне очень тяжело, но я знаю, на что иду» (Работница МТЗ, 2015).

Протест в Минске был организован Беларуским национальным конгрессом (БНК) и направлен на отмену вполне конкретных поборов властей, а именно декрета № 3 «О предупреждении социального иждивенчества».

В связи с тем, что в акции приняли участие несколько тысяч человек (достаточно многочисленная акция), сейчас можно наблюдать за дележом этих протестов со стороны оппозиционных лидеров: «Мы должны быть на этих акциях протеста, в противном случае мы не оппозиция. (…) Если оппозиция не будет контролировать протесты, это сделают пророссийские силы (…) белорусская оппозиция должна взять на себя роль адвоката людей, недовольных властью».

Действительно, в данном случае беларусская оппозиция сохраняет свой «фирменный стиль», который проявляется в популизме конспиративного типа (сосредоточенность на обвинении власти) без всяких конкретных предложений альтернативных решений. Этот популизм, сочетающийся с неолиберальными идеями (например, в риторике правоцентристской коалиции реализация программы «Миллион рабочих мест» ставится в зависимость от политических условий — «свободные и честные выборы») и националистическими установками, существенно ограничивает круг проблем в повестке оппозиционных партий и движений.

Преодоление такой ситуации возможно при условии активной артикуляции актуальных проблем, связанных, например, с использования принудительного труда в РБ, т.е. тех тем, по которым оппозиция редко высказывается.

Тем не менее, комитет по нормам и стандартам МОТ призвал беларусские власти отказаться от использования принудительного труда и прекратить насильственное взимание с граждан «налога на тунеядство» как меры, которая, по мнению Комитета, равносильна использованию принудительного труда. Данная тема остается основной в повестке Беларуского конгресса демократических профсоюзов (БКДП), председатель которого Александр Ярошук отметил (еще в 2014): «то, что Беларусь в седьмой раз внесли в спецпараграф, — абсолютно закономерный результат, который очень болезненно восприняли представители нашего правительства», «мы заходим уже на второе десятилетие, и МОТ полна решимости заставить беларусские власти выполнить рекомендации». Имеются в виду 12 рекомендаций, следование которым позволит Минску вернуться в систему преференций (предоставить независимым профсоюзам возможность регистрировать первичные организации; дать им право работать наравне с официальными профсоюзами; прекратить преследование граждан по профсоюзной принадлежности; обеспечить всем профсоюзным объединениям право участия в решении важных социальных проблем страны и др.). Вместе с тем, налог на «тунеядство» стал дополнительным риском для многих женщин, и гендерный подход мог бы стать дополнительным ресурсом для актуализации действий БКДП.

 

Юрий Глушаков, левый активист, член оргкомитета Белорусского социального движения «Разам»

Поддержка Лукашенко снизу на сегодня крайне незначительна. И она стремительно тает. Разумеется, это связано прежде всего с социальными факторами. Майдан с его негативными последствиями придал популярности белорусского батьки новое дыхание. Но шок от хаоса на Украине в белорусском обществе прошел. А от неолиберальных реформ нашего правительства — продолжается.

За последнее время резко увеличена плата за ЖКХ. Повышен на три года пенсионный возраст. Происходит стремительное падение жизненного уровня, реальные зарплаты сократились в 1,5-2 раза. Все это и многое другое выполняется по требованию МВФ, который сегодня практически диктует правила игры белорусскому правительству.

Причем начавшийся недавно политический диалог с Западом не является единственным фактором, определяющим неолиберальный курс в РБ. На самом деле все эти антисоциальные мероприятия начали проводится значительно раньше и включали отмену социальных льгот, введение обязательной контрактной системы и так далее.

Последней каплей стал пресловутый Декрет о тунеядцах. Он обязывает всех неработающих выплачивать ежегодный сбор в размере 350 белорусских рублей. Это вызвало волну социальных протестов.

Сегодня власти, ранее ради диалога с Западом ослабившие силовое давление на оппозицию, пока не идут на разгон массовых демонстраций и жесткое преследование активистов. К тому же, движение является низовым, народным, но его полностью оседлали националистические и либеральные лидеры. К сожалению, это связано с рядом негативных факторов, существенно ослабивших левые силы в Беларуси.

Однако немногочисленные группы социальных активистов, не интегрированные в грантовые схемы, превратившие многие левые организации в «пятое колесо» либеральной оппозиции, ведут свою работу. И пытаются вернуть протестам их изначально социальный характер.

Их основные требования: 1. Безусловная отмена людоедского Декрета.

2. Введение прогрессивного налогообложения.

3. Полное восстановление социального государства.

 

[1] зарегистрированная в Чехии организация белорусских националистов под руководством Вячеслава Сивчика.

]]>
http://openleft.ru/?feed=rss2&p=9016 1