Александр Рысев: «Трудности перевода»
Александр Рысев сомневается, что условия для левой агитации так уж враждебны.
В современной левой среде широко распространено заблуждение о некой «либеральности» простого среднестатистического участника общегражданских протестов (имея в виду либеральность экономическую). Сторонники левых движений, в большинстве своём, считают, что этот на самом деле совершенно аполитичный и внеидеологический человек является рьяным борцом за капиталистическую идею, что на самом деле абсолютно не соответствует действительности. В то же время, среди упомянутых участников протестов наблюдается в корне неверное представление об этой самой левой идеологии. Причиной этому являются определённые «трудности перевода», во многом вызванные нежеланием обеих сторон найти, казалось бы, очевидные точки соприкосновения.
Да, на первый взгляд, разногласия налицо, и всё так и есть — если левый активист спросит представителя общегражданских протестных масс о его идеологических склонностях, тому ничего другого в голову и не придёт, кроме как назвать себя либералом. «А почему либерал, а не левый?» — может поинтересоваться активист. У этого условного либерала перед глазами пронесутся картинки безумных фриков с иконами Сталина, молодчиков под гитлеровским флагом, на котором свастику почему-то заменили гранатой, колонн национал-анархистов с лозунгами «Нация, родина, социализм!», которые по какой-то нелепой причине они сами считают анархическими, и он ответит: «Чур меня, какая левизна, это же сплошной мрак и ужас!». И будет совершенно прав, т.к. всё это — действительно мрак и ужас. Заблуждается он только в одном — в том, что принял этих откровенно правых деятелей, маскирующихся под левых, за настоящих левых.
Но наш левый активист, общающийся с пресловутым либералом, оказывается из нормальных и адекватных левых, которые к упомянутому право-левацкому мракобесию отношения не имеют. И, как выясняется, чисто по-человечески он либералу как раз крайне близок — потому что, в отличии от, например, злобных националистов, подозрительно косящихся на форму чужого носа, неистово вскидывающих руку в фашистском приветствии и истошно орущих «Слава России!», он на самом деле хороший и приятный человек, организующий лекции и фестивали, концерты и выставки, выступающий против любых форм дискриминации, защищающий животных, устраивающий раздачу еды бездомным, спасающий от вырубки леса, и вообще занимающийся всем тем, что, помимо сугубо политической деятельности, присуще нормальному адекватному левому активисту, да и просто человеку.
Затронем, заодно, классовое положение нашего среднестатистического «либерала». С большой вероятностью, это обыкновенный наёмный работник, всё отличие которого от истинного пролетария, за которого так ратует левый активист, состоит в том, что свою рабочую силу он продаёт, не стоя за станком, а сидя за компьютером, и обусловлено это всего лишь тем, что он житель столицы, а не промышленного моногорода. Со значительно меньшей вероятностью, это мелкий предприниматель. Причём, не ярый приверженец капитализма, стремящийся жестоко эксплуатировать чужой труд, а всего-навсего человек, нашедший такой выход из положения, потому что не желал вкалывать на хозяина, что, по сути, является абсолютно естественным и совершенно антикапиталистическим стремлением к свободному труду.
А что же с классовым положением левого активиста? Да он точно такой же наёмный работник, с большой долей вероятности работающий в офисе, а не на заводе, просто по той же причине своей столичности, либо человек с частичной занятостью, зарабатывающий на жизнь трудом прекарного типа, что само по себе близко к тому же мелкому предпринимательству.
Итак, наш левый активист, оказавшись крайне близок «либералу» как по личным качествам, так и по социальному статусу, решает объяснить тому, что есть такое на самом деле левая идея. Он объясняет, что коммунизм — это вовсе не ГУЛАГ, продразвёрстка и пустые прилавки. Коммунизм – это безгосударственное общество всеобщего счастья и благополучия, в котором люди занимаются свободным творчеством, в котором удовлетворены потребности каждого, в котором нет места никаким формам эксплуатации (как человека человеком, так и человека государством), наёмному труду, товарно-денежным отношениям, финансовой системе, авторитарной власти (ни в виде открытой диктатуры некого очередного ЦК КПСС, ни в виде скрытой диктатуры криминального конгломерата чиновников и олигархов, прячущегося за красивой ширмой представительной демократии), дискриминации по признакам национальности, гендера, ориентации, т.е. описывает идеальное на его взгляд устройство социума. А что же «либерал»? Он в ужасе шарахается в сторону, прикрываясь томиком Айн Рэнд в надежде, что левый активист сгинет в дыму и пламени? Нет, он всего-навсего отвечает: «Да, это прекрасная картина общества, но, к большому сожалению, это только утопия». И в этот самый момент он превращается из так называемого либерала в простого потенциального левого, всего лишь сомневающегося в возможности реализации столь привлекательной идеи и оттого склоняющегося к на его взгляд наименьшему злу.
В итоге, задачей левого активиста становится отнюдь не убеждение либерала в ужасах капитализма, а обычное объяснение сомневающемуся человеку реальности коммунистического будущего. Казалось бы, что может быть проще для убеждённого активиста? Но не тут-то было. Есть одна очень большая проблема. Левый активист сам вовсе не убеждён в возможности осуществления своей мечты. Более того, если ему самому будет задан вопрос о его идеологии, он, возможно, даже постесняется назвать себя коммунистом. Он может смущённо спрятаться за словом «социалист», т.е. фактически расписаться в своей приверженности к государственно-монополистической социально-ориентированной форме капитализма — этакому капитализму с человеческим лицом, чем, по сути, социализм в общепринятом смысле и является. Может, назвав себя кем-то типа марксиста или троцкиста, отгородиться именем почивших в бозе классиков, не знать досконально наследие которых разумный человек, по его мнению, просто не имеет права. Может отмахнуться от собеседника каким-нибудь загадочным словом типа «постопераист», чем окончательно введёт беднягу в когнитивный тупик, из которого тот выберется ещё не скоро. Может, в конце концов, совершенно искренне назвать себя анархистом, забыв разъяснить, что анархизм в его понимании – это не пьяная матросня, насилующая всё, что движется, и тем более не какая-нибудь идеологическая перверсия типа упомянутого ранее национал-анархизма, а именно то коммунистическое общество, которое было обрисовано абзацем выше. В результате, наш несостоявшийся левый, бывший «либерал», остаётся у разбитого корыта, т.к. человек, агитировавший его за светлое будущее, сам в этом будущем совершенно не уверен, и вместо объяснения реальности этого будущего занимается банальной, на его взгляд, подменой понятий.
Резюмируя всё вышесказанное, хочется пожелать всем сторонникам левых идей поверить в первую очередь самим в свою мечту — построение коммунизма — и научиться объяснять возможность её реализации другим, а не заниматься огульной критикой своей потенциальной целевой аудитории — простых участников общегражданских протестов — за её либеральность, которой, при ближайшем рассмотрении, вовсе и не оказывается. В то же время оным участникам стоит не отгораживаться расплывчатым ярлыком «либерал», а задуматься о том, что, на самом деле, их видение идеального устройство общества гораздо ближе к левым идеям, чем им кажется, поняв, что настоящая, а не подменная левая идея – это не ограничение их гражданских свобод, как может показаться из заявлений упомянутых в начале текста псевдолевых движений, а, наоборот, расширение гражданских свобод, дополненное идеей социальной справедливости и всеобщего благополучия. Проще говоря, людям стоит научиться говорить на одном языке, осознав, что во многом их разногласия вызваны лишь обоюдной неспособностью договориться о терминологии.
Александр Рысев — активист.