Россия после Крыма? Оппозиция после марша?
Почему участникам Марша мира 15 марта стоит подумать о тех, кого на нем не было.
Вчерашний «Марш мира» в Москве вызвал у его участников вполне объяснимое чувство эйфории. После двух недель измытывающего крымского кризиса, с зашкаливающим безумием государственной пропаганды и нескончаемым потом новостей, каждая из которых фиксировала все новые точки невозврата, напряженное молчание российского общества наконец было нарушено. Не стоит обманываться — десятки тысяч, вышедшие на московскую демонстрацию, представляли, в основном, все то же активное «болотное» меньшинство двухлетней давности. У этого меньшинства остаются все те же размытые социальные границы, все тот же этический пафос, преобладающий над внятной политикой, все тот же набор героев и антигероев. За годы, прошедшие с первых «болотных» протестов, это меньшинство, со всеми его достоинствами и слабостями, приобрело черты сложившегося субъекта политики. Субъекта, который не в состоянии самостоятельно ничего изменить, но голос которого уже невозможно не слышать.
И тем не менее — то, что случилось вчера, было по-настоящему важно. И не только потому, что антипутинское протестное движение снова уверенно подтвердило свое существование. «Марш мира», возможно, гораздо cильнее, чем большинство митингов 2012-13 годов, оказал влияние на настоящую, большую политику.
Это влияние определяется не только его масштабом, но самой экстремальностью сложившейся ситуации. С самого начала крымского кризиса (в это уже трудно поверить, но «начало» было две недели назад) политические действия Кремля на всех уровнях были полной, оглушительной импровизацией. Вероятно, единственное, что было подготовлено намного раньше — это план оккупации Крыма, спешно извлеченный из архивов военного ведомства. И он был приведен в действие немедленно, в паническом замешательстве после неоджиданного для Кремля бегства Януковича из Киева. Появление «вежливых людей» в Крыму дало старт для нараставших, как снежный ком, последствий — от перспективы международной политической изоляции до продолжающегося обавала российской биржи.
Пока практически на коленке просчитывался дальнейший план действий и прорабатывались формулировки новой дипломатической риторики, внутриполитические последствия оставались практически без внимания. Каким должно стать новое лицо режима после крымского референдума? Внятного ответа, похоже, пока нет и у самого режима.
С первых же дней кризиса, механически, больше по инерции и совсем без огонька, исключительно административным путем были организованы «патриотические» манифестации — с унылыми подневольными бюджетниками и речами испуганных единороссов со сцены. Для усиления звуковых эффектов были спешно привлечены и накачаны деньгами все разновидности «охранительских» фриков — от Кургиняна до хоругвеносцев с Дугиным. Бесперебойно, скорее за счет собственного циничного драйва, чем сторого следуя распоряжениям сверху, работали большие медиа.
Малоподвижное российское общество замерло в ожидании. Несмотря на высокие цифры доверия к правительственной политике, большинство явно не готово к резкому переключению на режим мобилизации на поддержку любых действий власти. Опасения войны, растущая неуверенность в будущем переплетаются с приливами гордости за решимость и жесткость собственного правительства.
Эти настроения несопоставимы с истерическими волнами восторга и агрессии, накрывавшими, например, население вступивших в войну стран в августе 1914 года. Требуемое единство нации и правительства сегодня имеет довольно зыбкую почву, и самое главное — кроме социологических опросов, пожалуй, не существует никаких других реальных способов его замерить. Телевизор, в силу которого так верят власть имущие, превратился в единственную форму связи между верхами и низами, властью и гражданами. Все остальные институты — от парламента до политических партий и медиа — давно превращены в зеркало, в котором Кремль привык самодовольно наблюдать лишь свое собственное отражение.
Тот факт, что крымская карта начала разыгрываться российской элитой в самый неблагоприятный момент для национальной экономики за последнее десятилетие, все больше будет напоминать о себе. Уже набирающий обороты фактический пересмотр уже утвержденных бюджетных расходов на этот год, стремительный рост цен и неизбежный рост безработицы — все это будет выглядеть как плата за присоединение Крыма и неуклюжий ремейк «холодной войны» с Западом. А сопровождающая ее ультра-патритоическая риторика и агрессивные поиски «пятой колонны» могут быть прочно дискредитированы гораздо быстрее, чем кажется «ястребам» из «Известий» и «Комсомольской правды».
Все, что присходит на наших глазах — начало конца не просто режима Путина, но и всей политической и социальной конструкции, которая его сформировала. Причем, как это случалось не раз в истории, он сам старательно подготавливает свой финал.
И вопрос, который должен сегодня поставить перед собой каждый участник вчерашнего марша — о том, что будет после? Распад страны? Сборная «кризисных менеджеров» из числа олигархов и фашистов, — вроде той, которая сидит сейчас в Киеве?
Будет невероятно обидно, если десятки тысяч вышли вчера на улицы Москвы лишь для того, чтобы лишний раз испытать радость встреч или восстановить пошатнувшийся этический комфорт.
Вспоминая эту демонстрацию, мы должны думать о тех, кого на ней не было. О тех, кто молчит, боится за свое будущее и кого так долго учили мириться с потерями.
Илья Будрайтскис — историк, исследователь, публицист.