Оркестр без дирижера как проблема организации субъекта сопротивления
Противоречия теории Хардта и Негри на примере одной метафоры.
Протесты 2011-2013 годов не смогли послужить платформой ни для смены власти, ни хотя бы для диалога с ней. Наоборот, парадоксальным образом они привели к еще более активному свертыванию гражданских свобод и репрессиям. У людей опустились руки, они разуверились в самой возможности хоть как-то повлиять на свое государство. Примерно в таком же положении оказалось и антиглобалистское движение в середине 2000-х годов. После многочисленных демонстрации в Сиэтле, Генуе, Праге, нескольких конференций в Порту-Алегри антиглобалисты заметили, что качественные изменения не происходят, а глобальная капиталистическая система уже подстроилась под новый вызов и одолела его, лишь усугубив общественные противоречия, которые вылились в экономический кризис 2008 года.
Но когда кто-то говорит о том, что протестное движение не добилось своих целей и изжило себя, необходимо понимать, что недовольство в обществе никуда не делось, – возможно, просто нынешние формы его выражения, такие как митинги или демонстрации, себя исчерпали. И невозможность статистически или эмпирически зафиксировать протест и недовольство еще не означает, что их нет. В такой ситуации следует анализировать причины того, почему современные методы организации сопротивления не увенчались успехом и искать новые пути артикуляции общественного недовольства.
В последние годы одну из самых значимых попыток такого анализа предпринял известный теоретик итальянского автономизма Антонио Негри. В книгах «Империя» и «Множество» в соавторстве с Майклом Хардтом он изложил свое видение того, как должно быть организовано новое сопротивление нынешней глобальной системе власти. Созданная ими концепция «множества» отличалась «отказом от централизованной власти и озабоченностью особыми методами организации и деятельности движения»[ref]Каллиникос А. Антикапиталистический манифест / — М.: Праксис, 2005. С. 90.[/ref] и получила широкое признание в академических и активистских кругах левого движения. Но, по мнению известного марксистского теоретика Алекса Каллиникоса, она походит скорее на заявление о благих намерениях и мобилизирующий миф, чем на серьезную аналитическую работу и руководство к действию[ref]Там же. С.93[/ref]. Действительно, автономистские интеллектуалы склонны редко обращать внимание на явные противоречия в своей теории, так как в своих работах слишком склонны одобрять иносказательный и метафорический язык, который не всегда способствует прояснению стратегии, предполагаемой автономистским дискурсом[ref]Там же.[/ref]. В этой статье я попробую проиллюстрировать на конкретном примере то, как именно метафоры скрывают внутренние противоречия в теории Негри и Хардта. С помощью подобной критики их теории мы сможем обстоятельней и глубже понять проблемы организации любого масштабного сопротивления и фундаментальные причины неудач как Болотного, так и антиглобалистского движений.
Протесты множества, по Негри и Хардту, характеризуются отсутствием какого-либо организующего центра и сетевой структурой, союзом творческих индивидов, которые производят качественно новую реальность в форме постоянного диалога. Множество обретает субъектность не формально, как зрелая и законченная организация, а исключительно благодаря своему существованию в виде децентрированного сопротивления. Другими словами, всеобщий протест напоминает по своей структуре открытую сеть, где все свободно проявляют себя. Описывая подобный процесс самоорганизации, Негри и Хардт указывают на абсолютное разнообразие и разнородность групп активистов, которые собираются и протестуют вместе против глобальной системы, имея при этом иногда прямо противоположные друг другу интересы. В ходе антиглобалистских манифестаций в Сиэтле, Праге, Генуе плечом к плечу стояли защитники окружающей среды и представители профсоюзов, священники и феминистки, коммунисты и анархисты. Таким образом, протесты свели воедино бесчисленные и разнородные группы, имеющие свои специфические претензии к мировой системе.
Но тем не менее, нельзя забывать, что каждая из отдельных групп внутри протеста всегда уникальна сам по себе, все они разнородны и часто стремятся удовлетворить исключительно собственный интерес. Более того, у каждого индивида внутри каждой отдельной группы также есть свои личные желания и устремления. И все это при том что единого центра управления и связывающей всех участников идентичности у множества нет. Ошибкой было бы утверждать, что различия в интересах у отдельных групп внутри множества, которые могут снизить их всеобщий революционный потенциал, так просто разрешить и нивелировать. В связи с этим возникает логичный вопрос о том, как Негри и Хардт разрешают противоречие между партикулярными интересами отдельных групп внутри множества и общими устремлениями всего множества в целом? Как множество организуется в протесте?
Для ответа на этот вопрос Негри и Хардт решают использовать необычную метафору, на которую я хочу обратить особое внимание. По их словам, «Все многочисленные жалобы (в Сиэтле) не были случайным и беспорядочным набором, какофонией разных голосов. То был хор, совместно прозвучавший в осуждение глобальной системы»[ref]Негри А., Хардт М. Множество: война и демократия в эпоху империи / М.: Культурная революция, 2006. С. 351[/ref]. Множество, с помощью образованного общего, начинает, по их словам, действовать как оркестр, где постоянная коммуникация формирует общий ритм[ref]Там же. С. 407.[/ref]. И музыка, которую играет оркестр множества (то есть его конкретные политические требования), идеально демонстрирует, как различные звуки и инструменты (мнения и группы интересов) в этом оркестре не сливаются в какофонии различных инструментов, но образуют цельную мелодию. Зрители выступлений множества, слушая эту мелодию и наблюдая за оркестром, разделяют эту музыку и вовлекаются в действо, образуя единое интерсубъективное пространство концерта, в котором каждый при этом утверждает свою индивидуальность. Более того, мы не только слышим музыку, но и видим, как она создается на наших глазах, точно так же как мы наблюдали манифестации множеств в Сиэтле и Генуе. Подобное действо совершенно не похоже на какофонию и выглядит скоординированым. В итоге все это в целом дает нам ощущение тотальности происходящего, его субстанциональной сущности, единого звучания композиции, образованной из сочетания различных друг от друга инструментов. Но если внимательно вчитаться в эту метафору, можно заметить, что Негри и Хардт, пытаясь ответить на претензии в трудности организации множества как субъекта, ограничиваются простым указанием на тот факт, что множество уже организовалось и играет свою музыку, не разъясняя при этом, как у него это получилось. И именно это замечание заставляет нас задаться вопросом о том, с какой позиции Хардт и Негри наблюдают за «концертом» множества?
Если находиться на концерте/выступлениях множества и наблюдать за оркестром с позиции зрителя, протесты множества действительно представляются нам ровно так, как мы описали выше. Но задумываемся ли мы на концерте о том, как долго его участники тренировались, чтобы выглядеть так естественно? И что вообще произойдет, если мы займем место не зрителя, наблюдающего за выступлением множества, а поменяем свою точку зрения и окажемся непосредственно внутри оркестра, на месте музыканта (участника протеста)? Главное отличие будет заключаться в том, что каждая отдельная личность, находясь внутри оркестра, потеряет необходимый доступ к тотальности всей композиции, той необходимой составляющей, обеспечивающей связь каждого с каждым, точно так же, как и музыкант в оркестре не слышит всего произведения в целом, а исключительно свой инструмент. И есть только один путь для того, чтобы эту тотальность восстановить, – ввести в оркестр авторитарную фигуру дирижера, единственного, кто на самом деле эту тотальность услышит, кто задаст общий ритм и будет контролировать каждого из участников оркестра. И только при условии наличия такой фигуры, координирующей все действо, оркестр и зрители смогут сформировать необходимое и для концерта, и для манифестации множества интерсубъективное пространство, в котором и утверждается новый революционный субъект. При всем этом именно введения центра, координирующего множество, Негри и Хардт всеми силами пытаются в своей теории избежать.
Как бы в ответ на это Негри и Хардт указывают на центральный для их теории концепт «общего» (the common). Общее имеет двойную природу. Общее – это условие самой возможности нашей организации в множестве, т.е. наша родовая, доиндивидуальная сущность (язык, способность к мышлению, производственные отношения), которая объединяет разобщенных индивидов с партикулярными интересами в множество. И одновременно с этим общее — это результат деятельности этой же самой организации, т.е. новые привычки, образы жизни, практики борьбы, сформированные в результате коллективного действия и коммуникации друг с другом. Так, например, в любой хозяйственной деятельности, рабочей кооперации, даже простой коммуникации не бывает сотрудничества без сложившейся общности, а результатом производства, основанного на подобном сотрудничестве, является новое общее[ref]Там же. С. 421.[/ref].
При этом чтобы антагонизм сопротивления усиливался, а множество обретало свою плоть в реальности, необходимо, чтобы новое локальное общее, сформированное в конкретном акте коммуникации, как результат нашей деятельности, стало условием дальнейшего взаимодействия каждого из нас. Другими словами, важно, чтобы локальное общее стало всеобщим. Но Негри и Хардт совершенно не желают замечать тот факт, что локальное общее, как тот самый партикулярный интерес индивидов, становится главным препятствием и камнем преткновения в деле организации общего сопротивления. Они указывают на неизбежную трансформацию локальных жалоб во всеобщий запрос лучшего будущего и коммунизма, но не объясняют, как эта трансформация происходит. Они говорят, что общее имеет двойственную природу, но оставляют неразрешенным вопрос о том, как в итоге результат действия становится его дальнейшим условием. Пользуясь метафорой концерта, можно сказать, что остается непонятным, как в отсутствии фигуры дирижера, диктующего ритм, музыкант, играющий только на своем инструменте, способствует своей игрой созданию общего гармоничного произведения в рамках концерта. В итоге мы можем констатировать напряжение между перформативным образом и продуктивной ценностью протестов множества.
Негри и Хардт, конечно, работают в духе Марксова метода сочленения теории и практики, исходя из которого будущее представляется нам ровно в том виде, в котором оно проявляет себя в реальности. Анализируя сущность современного сопротивления, они приходят к выводу, что современные протесты децентрированы, то есть лишены иерархий и неизбежно, по их мнению, следующих за ними практик угнетения. Но как мы уже убедились, Негри и Хардт в итоге занимают по отношению к протестам позицию внешних наблюдателей, позицию, недостаточно вовлеченную в сам процесс сопротивления, для того, чтобы зафиксировать неизбежный координирующий и даже авторитарный компонент и объяснить, как внутренняя нескоординированность порождает внешнюю координацию.
Есть два логичных пути преодоления этой проблемы. Первый путь: сохранить веру в децентрализацию и в дальнейшем сосредоточиться на теоретическом осмыслении и создании качественно новых форм сопротивления, в которых в итоге сможет проявить себя в реальности децентрированный субъект будущей революции, скрывающийся пока лишь в горечи и подавленном недовольстве, оставшихся после протестов. Такая позиция исходит из предпосылки, что выраженное в наличной действительности недовольство и желание лучшего мира не должны соответствовать нашим архаичным, модерным представлениям о сопротивлении как митинге, пикете или демонстрации. Потому что поиск новых множественных и децентрированных субъектов в классических проявлениях сопротивления неизбежно обречен на провал, так как они немыслимы без какого-либо организационного центра, будь то партия или координационный совет оппозиции. При этом обречен на провал, по мнению Негри и Хардта, не только подобный поиск, но и само сопротивление в его старых формах. Пытаясь собраться в организации, мы оказываемся неотличимы от нынешней системы, начинаем играть по ее правилам, а значит, легко можем быть ею идентифицированы, подавлены и уничтожены. Поэтому все что нам в этом случае остается делать – это лишь включить наше воображение и позволить будущему проявиться в реальности через наше творческое сознание.
Второй путь: отказаться от принципа горизонтальности и децентрализации. Это, собственно, и сделали в итоге Негри и Хардт, одобрив деятельность испанской партии Подемос и поставив на повестку вопрос о необходимости организации. Как уже было показано, в сопротивлении нельзя обойтись без чего-либо центрального и организующего, так как существует острая необходимость координировать и уравновешивать различные интересы групп внутри него. Сторонники этой позиции справедливо утверждают, что субъект сопротивления может сложить только в пространстве конкретной политической борьбы, а не во время нематериального производства или простого акта коммуникации, потому что в этом случае, такой субъект уже был бы нам изначально дан.
Ответ на вопрос о том, какая из позиций предпочтительнее, остается открытым. Необходимо, конечно, осмыслять новые формы организации сопротивления. Но закрывать глаза на те противоречия, которые несет за собой подобная децентрализация сопротивления в той же теории множества — значит создавать вместо работающей стратегии еще один мобилизирующий миф. Поэтому критика теории Негри и Хардта, предпринятая в этой статье, заключается не в попытке разрешения актуального для левой теории вопроса об организации, но в возобновлении дискуссии о нем.
Константин Корягин — студент НИУ ВШЭ.
Статья проиллюстрирована кадрами из фильма Федерико Феллини «Репетиция оркестра» (1978).
Не в качестве критики, в качестве комментария.
1. По-моему, вы смешиваете два разных вопроса. Вопрос о наличия «дирижера» (о лидерах, о внутренней иерархии сопротивляющихся и т.п.) и вопрос о том, как субъект сопротивления возникает в процессе политической борьбы. «Общее имеет двойственную природу» и «результат действия становится его дальнейшим условием» — это про второе. Во втором совершенно не важно, насколько демократичны механизмы принятия ключевых решений протестующими (и их лидерами). Речь же о том, что сильные протесты это такие, которые меняют контекст: общество перестает быть пассивным и ничего не желающим менять, а, наоборот, становится перед фактом, что приходиться волей-неволей участвовать в политике и т.д.
То, что Негри и Хардт не объясняют, как эта самая трансформация полит. субъекта происходит – верное замечание. Но осмысленно ли такая претензия? Можно ли в принципе рассказать, как такая трансформация работает, если никто из нас на своем веку не наблюдал политического субъекта, который бы совершил полноценную революцию (я про переустройство общества, а не просто смену состава власти)? Негри и Хардт не видели ее – потому и не могут подробно рассказать про устройство такой трансформации.
По-моему, эти два разных вопроса стоит различать.
2. Не стоит ставить в один ряд Болотную и антиглобалистское движение, с множествами Негри. Нельзя с помощью общефилософского рассуждения понять проблемы организации любого масштабного сопротивления и фундаментальные причины неудач – так как масштабные сопротивления бывают очень разные и их проблемы/причины удач и не удач – тоже очень разные.
Наша Болотная не была протестом многих групп активистов. Все такие группы в сумме составляли незначительную долю от протестующих. У нас был масштабный протест одиночек. Эту разницу получается почувствовать, если открыть любое американское пособие по органайзингу. Там всегда один из ключевых разделов – про стратегию и налаживание отношение с другими активистскими группами. Будь ты хоть, я не знаю, какой-нибудь школьный учитель с несколькими коллегами в самой глубокой глубинке – в твоем городе обязательно будет штук 50 других активистских групп. И ты не сможешь одержать победу в твоей общественной кампании, если пошагово не продумаешь как с каждой из других групп провести переговоры, объяснить, как их касается твоя проблема и проговорить как вместе вы будете действовать. А в российском контексте ничего такого нет в принципе. У нас типична ситуация Калуги. В городе 350 тыс. населения, что совсем не хило для США, но на весь город – есть один профсоюз МПРА. И больше н-и-ч-е-г-о.
3. «Архаичные, модерные представлениям о сопротивлении как митинге, пикете или демонстрации» — это, по-моему, вы критикуете выдуманных оппонентов)
Уличная акция сама по себе не является сопротивлением. Это инструмент. И как любой инструмент – должен быть приложим к нужному месту, а к ненужному его прикладывать не надо. Так, например, что вы делаете, когда хотите получить пищу? Идете делать покупку в магазин. Так поступали ваши родители. И родители ваших родителей – но стоит ли после этого заявлять, что покупать продукты в магазине – это «архаично», ведь еще есть возможности напроситься на обед к друзьям/сходить в ресторан/сходить на уличный фестиваль еды и т.п.? Я не думаю, что это осмысленно.
Кстати, обратил внимание, что перечисленные вами инструменты – про публичный протест. Они применяются тогда, когда не просто нужно оказать давление на Субъекта претензий, но и обратиться ко всему остальному обществу (за легитимацией своих действий, за поддержкой и т.д.). Когда такой необходимости нет, то протест просто протекает без того, чтобы заходить на территорию публичной политики, вот и все)
Алексей спасибо за такой развернутый и содержательный комментарий. Согласен со многим на что вы здесь указали, но хочу все же уточнить несколько моментов. 1. Да, вопросы о наличии дирижера и о том, как в политической борьбе формирует субъект сопротивления — это разные вопросы. Но как мне кажется, они находятся в тесной взаимосвязи и именно это я пытался показать в статье. Грубо говоря, в данном случае, без наличия фигуры координирующей множество субъект сопротивления не сможет сформироваться, так как не сможет быть преодолен разрыв, не случиться трансформации между личными интересами и изначальным «общим». 2. Согласен, что соотносить теорию с конкретными практиками сопротивления не совсем корректно, отсылки к Болотной площади и Антиглобалистскому движению использовались скорее в целях разъяснения актуальности философских рассуждений, проведенных в этой статье. Ну и отсылка на то, что Негри со своей теорией собственно и был одним из главных идеологов антиглобалистского движения снимает во многом эту проблему. 3. тут я совершенно согласен и просто в глубине души радуюсь, что такое критическое замечание относится к моей фразе в конце статьи, а не к ключевым тезисам)
Надо заниматься символическим терроризмом.