Жертвам сталинизма – от путинизма?
Официальное решение об установке памятника жертвам сталинизма сегодня выглядит двусмысленно. Или смыслов еще больше?
Совсем недавно были объявлен победитель конкурса памятника жертвам сталинских репрессий, который должен через год быть установлен в Москве. На фоне практически открытой реабилитации Сталина и кампании против «иностранных агентов» этот сентимент власти выглядит странным. Установление памятника жертвам также входит в явный диссонанс с масштабной кампанией по коммеморации великих правителей и безусловных побед, способных заглушить воспоминания об исторических противоречиях, столкновениях и потерях. Что значит этот памятник сегодня? Какие смыслы вкладывают в него правящие элиты и либеральная интеллигенция? И как должны относится к этим жестам российские антисталинистские левые? Три постоянных автора “Открытой левой” предлагают свои ответы.
Кирилл Медведев
Мне кажется, ничего странного в этом жесте нет, он вполне укладывается в логику балансирования власти на двух своих ногах — либеральной и национал-консервативной (она ведь часто склоняется то в одну, то в другую сторону, сулит то одним «оттепель», то другим экспансию русского мира). Кроме того, он связан с необходимостью четко проводить грань между чрезвычайной ситуацией сталинских репрессий, тоталитарного вмешательства в частную жизнь и «нормальной» ситуацией умеренного авторитаризма, проявления которого, вообще-то, вполне могут быть списаны на тяжелое наследие 90-х, на национальные особенности, на политику других правительств, которые «не лучше» и т.п.
Интернационалистские левые рассматривают сталинизм в двух ракурсах. Во-первых, в контексте национальной истории: в случае сохранения России как наследницы романовской империи и СССР сталинская репрессивная модернизация все больше воспринимается родственной другой модернизации – петровской. Это почти неизбежная вещь, хотя лично мне и неприятная, и здесь возникает второй ракурс: сталинизм, по-моему, это в первую очередь враг международного левого и рабочего движения, и, собственно, русской революции. Враг, порожденный ею самой, как это часто бывает с революциями. Насколько были виноваты в этом т.н. объективные обстоятельства, а насколько – вполне субъективные политические ошибки левых партий, позволивших сначала большевикам, а потом и Сталину получить в свое распоряжение единоличную власть, и какие мы можем сделать из всего этого актуальные выводы – это вопрос отдельный.
Однако я бы сказал, что за кошмар сталинизма, как и за всю историю СССР (которая с самого начала, конечно, не была образцом низовой демократии), левые, насколько это возможно, отвечают перед будущей историей, перед массой расстрелянных и пропавших в ГУЛАГе, веривших в социализм – активистов, рабочих, интеллигентов, но только не перед сегодняшними вечно невинными буржуазными лицемерами и фашизоидными реконструкторами. Примерно с такими мыслями я поддерживаю создание памятника жертвам сталинских репрессий, а главное – всестороннее изучение и преподавание истории данного периода.
Глеб Напреенко
Нынешнюю установку памятника жертвам сталинских репрессий по иницитативе госструктур справедливо критикуют как кражу этими госструктурами давней идеи гражданской общественности, в первую очередь «Мемориала». Действительно, какое право имеют люди, покрывающие современные политические репрессии (например, дело 6 мая) совершать подобные жесты публичного отречения от репрессивных традиций российского государства? Памятник в их руках начинает функционировать не как напоминание об истории как о живой проблеме, а как её закрытие, как блокировка размышлений о связи «тогда» и «сейчас».
Но есть и иное мнение: что даже в таких обстоятельствах данный памятник – это хорошая и полезная вещь, что с его помощью, вероятно, появится и заработает важная и пока отсутствующая часть смыслового пространства города.
Так между тревожным указанием «смотрите, КТО и ДЛЯ ЧЕГО все это делает» и суждением «смотрите, делается хорошее дело», претендующим на больший прагматизм, возникает дихотомия. Спор, в котором одна сторона призывает обратить свое внимание на невидимых агентов изменения с их скрытыми порочными связями и прагматическими целями, а другая сторона – на изменения как таковые, то есть спор между паранойей и фетишизмом, посоеднее время регулярно появляется в общественной дискуссии по поводу городской реальности Москвы и России. Например, через эти прения в той или иной степени прошли почти все инициативы Департамента культуры Москвы «капковского» периода: велодорожки и вайфай, обновление Парка Горького и музеев… Основными критиками неолиберальной модернизации Москвы выступали левые. Их скепсис по отношению к капиталистическому благоустройству и фетишизации модных новинок в духе журнала «Афиша» вызывал ответные упреки в паранойе и чистоплюйстве. Впрочем, выражение «карго-культ» относительно таких начинаний путинской эпохи, как Склоково, не осталось прерогативой исключительно левых. Схожий сценарий разыгрывается сегодня и вокруг памятника жертвам сталинизма.
При всем разнообразии аргументов дебатирующих сторон («фетишистов» и «параноиков») общим для этих довольно различных ситуаций остаётся одно: травматическое столкновение с компромиссом – компромиссом с некоей внешней силой, служащей монопольным двигателем изменений. И «фетишисты», и «параноики» разделяют друг с другом невозможность полноценного участия в происходящем – участия экономического, институционального или политического. В случае с памятником эта невозможность коренится в отчуждении и присвоении государственным аппаратом идеи, зародившейся когда-то ещё внутри перестроечного общества.
Константин Корягин
В конкурсе на разработку концепции монумента жертвам политических репрессий и в его последующей установке я не могу найти типичных для подобного рода государственной активности признаков, которые указывали бы на желание власти «захватить» очередное историческое событие, реартикулировать на свой лад его значение и гармонично вписать это событие в сконструированный идеологический канон воображаемой гармонии и преемственности истории нашей страны. Когда речь идет о столь масштабном и методичном истреблении миллионов людей, захватывать и реартикулировать попросту нечего. Остается лишь настаивать на недопустимости подобного в дальнейшем. В этом как раз и проявляется главная странность ситуации: сегодня любая, даже самая безобидная попытка власти утверждать «недопустимость террористических методов управления государством» будет выглядеть явным лицемерием.
Ложь и цинизм со стороны власти, не испытывающей страха по поводу очевидных параллелей между собственными действиями и репрессиями сталинского режима, выглядят (возможно, в какой-то мере и являются) неприкрытой насмешкой над всеми нами. Власть прекрасно осведомлена о нашей инертности, атомизированности и подавленности, а значит, может делать все, что ей вздумается – начиная с неоднозначных решений в области культурной политики и заканчивая бомбардировками сирийских городов – без санкций со стороны общественности. Власть будто куражится, отделившись однажды от своего источника, потеряв с ним всякую связь.
==речь идет о столь масштабном и методичном истреблении миллионов людей==
МиллионОВ — подразумевается, что истреблено было несколько миллионов. Как минимум 2 или 3.
Проблема только в том, что даже одного миллиона не набирается. К смертной казни в 1921-1954 гг. было приговорено 800 тысяч.
==бомбардировками сирийских городов – без санкций со стороны общественности==
Что именно подразумевается под санкцией общественности? Когда Буш во имя демократии решил вторгнуться в Ирак — он эту санкцию спрашивал?
Прибавьте к расстрелам погибших при департациях, от голода во время коллективизации, погибших в лагерях от голода и непосильной работы. Ну и тактику нашего отца народов во время ВОВ, когда воевали по принципу «бабы ещё нарожают»
Здесь не защищают Буша, (хотя что нужно было делать с Хусейном, который своё население газом травил, сложный вопрос) а вы строите аргумент в стиле федеральных каналов…
«Ну и тактику нашего отца народов во время ВОВ, когда воевали по принципу «бабы ещё нарожают»»
Вы не поверите — в той или иной степени во второй мировой так воевали абсолютно все стороны.
Что же касается степени — то на 5 погибших красноармейцев приходилось 4 фрица.
«голода во время коллективизации» — примерно в то же время от голода погибло много людей в самой демократической стране мира. Почему-то о признании Гувера и Рузвельта преступниками не слышно.
«погибших в лагерях от голода и непосильной работы» — основная смертность в ИТЛ произошла в начале сороковых. Тогда и на фронте с едой было не все хорошо, а в тылу тем более. И работа непосильная, и смертность повышенная — все это было у всего советского народа, а почему это осужденные должны отсиживаться? У них шанс выжить был как раз намного больше, чем у солдат на фронте или блокадников.
«погибших при департациях» — а как в условиях военного времени нужно было поступать с чеченцами за массовое дезертирство и бандитизм, крымскими татарами за пособничество нацистам и карательные операции, членам и пособникам ОУН-УПА и их семействам — за все то же самое плюс стрельбу в спину солдатам и терроризм?
Что же касается Саддама — то делать нужно было то же самое, что и с Порошенко. Вернее наоборот, потому как последний пришел к власти намного позже.
Кого бомбит армия Пороха? Донбасских сепаратистов. А армия Саддама бомбила курдских сепаратистов.
Донбасских сепаратистов поддерживает РФ — а курдских сепаратистов поддерживали США. Создавшие в 1991 из иракского Курдистана фактически независимое государство, на содержание которого у Ирака отбиралась часть средств от экспорта нефти. Параллели с ДЛНР почти 100%.
При этом, конечно же, Саддам — проклятый тиран и преступник, которого надо свергнуть и повесить, попутно разбомбив Ирак, а Порошенко и Ко защищаются от российской агрессии, и надо им оружия подкинуть.
Единственное, Порох до иприта не дошел. Всего-то фосфор и полные пакеты градов. Это, конечно, очень сильно меняет дело…))