Фокусы самоопределения
К 100-летию со дня рождения Артура Миллера.
17-го октября исполнилось сто лет со дня рождения писателя и драматурга Артура Миллера. Продавцы книжных магазинов имеют обыкновение путать его с более известным однофамильцем, Генри Миллером, чьи провокационные романы неизменно возбуждают интерес молодых читателей. В то же время имя Артура Миллера надолго закрепилось на страницах хроники глянцевых журналов, занимающих пограничную территорию между ЖЗЛ и бульварным романом: там Миллер постоянно присутствует как один из ярких супругов актрисы Мэрилин Монро. Сегодня пьесы Артура Миллера являются признанной классикой американской драматургии. Марина Симакова рассказывает о некоторых фактах творческой биографии писателя и его единственном полноценном романе.
За свою долгую жизнь Миллер прошел длинный путь от мальчика на побегушках, помогающего разорившимся родителям справиться с нуждой в период великой депрессии, до бродвейского драматурга, чье имя то и дело мелькало на страницах газет. За тяжелым подростковым периодом, который писатель провел в Бруклине, последовали непростые студенческие годы, когда Миллер трудился разнорабочим, затем была журналистика, первая проба пера в качестве драматурга и неожиданно скорый успех. Уникальной чертой Миллера было его умение работать с социальной проблематикой, пронизывающей простые человеческие истории – истории, в которых люди оказываются заложниками собственных заблуждений, предрассудков и ошибочных надежд. В центре самой знаменитой его пьесы «Смерть коммивояжера», снискавшей ему Пулитцеровскую премию, находится история сложных семейных отношений, драматизм которых связан с тем, что отец не может смириться с неудачами сына и отказывается признать его трезвое решение отказаться от погони за американской мечтой.
Любопытный факт: считается, что другая пьеса Миллера, «Суровое испытание», написанная в 53-м году по мотивам реального судебного процесса над так называемыми «салемскими ведьмами», является очевидной аллюзией на американскую реакцию и маккартизм. Параноидальную политику сенатора Маккарти, одержимого антикоммунистической истерией и постоянным поиском внутренних врагов режима, неоднократно называли не иначе как «охотой на ведьм». Так история из 17-го века, согласно которой жители пуританской деревни искали ведьм, повинных в непонятном заболевании двух девочек, и судили наиболее беззащитных членов крестьянской общины, вешали и пытали рабынь и т.д., оказалась очень точной и своевременной иллюстрацией маккартизма. Ответные действия со стороны властей не заставили себя долго ждать. Миллер был вызван на ковер в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности для того, чтобы раскрыть имена писателей, состоявших в компартии или симпатизировавших коммунистам (существует мнение, что основанием для этого послужила не столько пьеса, сколько сам факт посещения Миллером встреч коммунистов десятилетней давности). Называть имена Миллер категорически отказался, сославшись на наличие совести и нежелание причинять вред кому бы то ни было. Впоследствии писатель не раз будет подвергаться критике со стороны моралистов и за красивую жизнь, и за отказ воспитывать сына с синдромом Дауна, однако уважение, заработанное твердым отказом сотрудничать с людоедским режимом под психологическом давлением и угрозой тюремным сроком, останется с ним навсегда. Миллеру также принадлежит целая серия критических эссе и рецензий в марксистском журнале New Masses[ref]Журнал New Masses выходил в США с 1926-го по 48-й год. В разное время в нем публиковались такие ключевые для американской литературной традиции авторы, как, например, Теодор Драйзер и Юджин О’Нил.[/ref], опубликованных еще до того, как Маккарти инициировал кампанию по борьбе с коммунистами. Писатель работал под псевдонимом Мэтт Уэйн, и с некоторыми из его текстов можно и сейчас свободно ознакомиться в он-лайне архиве журнала.
Литературное наследие Миллера не исчерпывается пьесами, которые писатель, как может показаться, производил регулярно и в больших количествах. Миллеру пробовал себя в прозе, оставив несколько коротких новелл и рассказов. Но особого внимания заслуживает его единственный роман под названием «Фокус». В России он впервые появился в печати в 2007-м году в серии «Проза еврейской жизни»: Миллер происходил из еврейской семьи и одной из центральных тем романа является антисемитизм. Этот роман, однако, заслуживает не только отдельного разговора, но и безусловного выхода за границы гетто национальной литературной традиции.
Главный герой «Фокуса» – обычный добропорядочный американец по фамилии Ньюмен, несколько неуверенный в себе и мало интересующийся тем, что творится за пределами его микромира. Самые желанные для Ньюмена вещи – стабильность и постоянное социальное одобрение. Вот уже 20 лет он бессменно работает в одной и той же корпорации, пять дней в неделю отгораживаясь от коллег маской англиканского отчуждения. Пропорционально росту могущества и влияния компании у Ньюмена усиливается переживание собственной малости и слабости: громада корпорации, владеющей сетью небоскребов во всех штатах, вселяет в него дикий ужас, ибо одинокий человек в схватке с ней бессилен, даже если он тысячу раз прав. В компании приняты антисемитские законы, вызывающие у Ньюмена исключительное согласие: он ведь терпеть не может евреев. Ньюман, вообще-то, настоящий расист и антисемит, и к людям он относится одновременно с большой осторожностью и антропологическим интересом.
Однако расизм и антисемитизм Ньюмана – это не национальная гордость, не попытка следовать закону «крови и почвы» (и, кстати, не потому, что конструирование такого закона в Америке 30-х может выглядеть по меньшей мере комичным). Ньюмен презирает евреев, афроамериканцев и пуэрториканцев за то, что они уже презираемы, за их стигму и тяжелое социальное положение. Точно также он презирает неудачников, по той или иной причине оказавшихся без достойной работы. Право сильного, с которым сталкивается Ньюмен, слушая откровенно расистские и антисемитские оскорбительные выпады своего начальника или своих соседей, вызывает у него искреннее восхищение. Он себя, увы, среди сильных пока не видит: какое-то смутное сомнение, то ли скромность и слабость голоса, то ли рудименты этического чутья не дают Ньюмену самому открыто декларировать свою ненависть к евреям. Это крайне важный момент: социальный расизм Ньюмена расположился в самом центре расизма обычного (и антисемитизма), он оказывается его основной движущей силой. Именно этот феномен можно было наблюдать на протяжении долгих лет американской сегрегации, последствия которой, как известно, не изжиты и до сих пор.
«Притворившись, что поглощен чтением, он выглянул из-под края газеты на сидящего перед ним пассажира. Кепка рабочего. Грязная водонепроницаемая куртка с вязаным воротом и манжетами. Глаз мужчины видно не было. Наверное, маленькие, решил он. Украинец или поляк… неразговорчивый, тяжело работающий, предрасположенный к крепким напиткам и тупости.
Он перевел взгляд на человека рядом с рабочим. Негр. Он посмотрел дальше и обомлел. Забыв обо всем, он даже попытался шагнуть ближе. Сидевший там мужчина был для него как редкостные часы для антиквара. Мужчина степенно читал «Таймс». У него была светлая кожа, гладкая прямая шея, волосы под новой шляпой, очевидно, были светлыми. Прищурившись, мистер Ньюмен высмотрел у изучаемого объекта мешки под глазами как у Гинденбурга. Рот ему не удалось разглядеть, поэтому он придумал его сам – широкий, с пухлыми губами. Он удовлетворенно расслабился, как всегда, когда играл по пути на работу в эту тайную игру. Возможно, во всем поезде только он один и знал, что этот светлокожий господин с большой головой был не шведом, не немцем, не норвежцем, а был евреем».
Словно для того, чтобы оправдать незавидное положение, из-за которого ему неприятны те или иные люди, или же, напротив, найти какой-то изъян в людях крайне успешных и привлекательных, Ньюмен постоянно выискивает в них признаки еврейства. Почему он испытывает такую брезгливость по отношению ко всем угнетенным и отверженным, к тем, кто не очень опрятно и хорошо одет, но ежедневно противостоит трудностям, не теряя дружелюбия и человеческого лица? Конечно же, Ньюмен страшно боится стать одним из них, потеряв то, что у него есть – положение, репутацию, службу. Именно это с ним вскоре и случается. Ньюмена подводит зрение, и доктор прописывает ему очки, надевая которые герой-антисемит становится подозрительно похожим на еврея. Ньюмен переживает сильнейшую фрустрацию, его увольняют с работы, соседи начинают измываться над ним. Даже в любимой гостинице, подарившей ему когда-то столько приятных впечатлений, ему отказывают в услугах (не прошел «фейс-контроль»!). Ньюмен считает происходящее чудовищной несправедливостью. Он последовательно доказывает всем и каждому, что не имеет еврейских кровей, а в какой-то момент даже посещает собрание активистов-антисемитов для того, чтобы продемонстрировать свои убеждения. Однако все его попытки реабилитироваться терпят фиаско.
Можно подумать, что в «Фокусе» Миллер совершает своего рода лево- либеральный жест – указывает на коллективную ответственность за общие несчастья, превращая частную жизнь героя в сцену, на которой разыгрывается социальная драма. Так, даже в самое реакционное время, когда господствующие группы прикладывают максимальные усилия, чтобы укрепить свое пошатнувшееся положение, в роли безработного, исключенного и отвергнутого всегда можешь оказаться ты сам. Но в действительности Миллер действует гораздо тоньше. Вопреки убеждениям Ньюмена и фотографиям его крестин, читатель ничего не знает о нем кроме того, что в 1871-м году его семья прибыла в Америку из Англии. Фамилия Ньюмен также может иметь самое разное происхождение. В конце романа герой не только сам начинает сомневаться в том, что он англо-саксонец, но и объединяется со своим еврейским соседом для того, чтобы дать отпор воинствующим антисемитским группировкам. Что же из этого следует?
Столкновения на почве расизма и антисемитизма – это, конечно, борьба кажимостей и стереотипов. Но условность этой борьбы связана не только с ее социо-культурными основаниями, с навязчивым желанием людей приписывать социальной реальности и историческим обстоятельствам неизменную природу и вульгарную биологическую логику. В социальной системе координат не существует ни неизменной природы, ни природы с дискретно изменяемыми параметрами. Попытка представить свое «истинное лицо» (я не тот, за кого вы меня принимаете или я не тот, за кого себя выдаю) и стремление зафиксировать сложную и изменчивую человеческую натуру – ошибки одного порядка.
Безусловно, роман Миллера – это в первую очередь документ эпохи. Миллер не понаслышке знал Бруклин 30-х и 40-х годов, наблюдал расовую сегрегацию, а также тяжело переживал по поводу событий, происходящих в то время в Европе. Можно считать его роман и выступлением против бытового эссенциализма, за которым почти всегда стоят страх, невежество и конформизм. Вместе с тем, сегодня имеет смысл увидеть в романе протокритику политики идентичностей. Ньюмен так отчаянно пытается принадлежать к привилегированной группе успешных белых американцев англо-саксонского происхождения еще и потому, что совершенно не понимает своих желаний. Все, что с ним происходит – работа и ее неожиданная потеря, романтические отношения, идентификация его как не-еврея и как еврея – происходит фактически случайно, само собой. Ему не просто страшно стать кем-то неправильным/неудобным, но и боязно оказаться никем. Боязнь такого рода сегодня можно наблюдать повсеместно: она принята, освоена и даже институционализирована. Требование постоянной самоидентификации в официальных документах, в любых бланках регистрации и даже на неформальных дружеских сборищах – это массовое противостояние этому страху, общее осуществление функции контроля друг за другом. Необходимость определяться, встраивать себя в этнические, гендерные и прочие рамочные договоренности (в которые никто не может вписаться до конца), требование соотносить свой выбор с некой надклассовой и надисторической общностью ничем не лучше стремления соотносить себя с ожиданиями других. У этих ожиданий всего лишь изменился фокус.
Марина Симакова — социальный исследователь.