Как политизировать трагедию
Все трагедии имеют политический характер - потому что избежать новых трагедий можно, только изменив политику.
Я пишу это на следующее утро после того, как серия террористических атак в Париже унесла жизни более 120 человек, и писать об этом кажется отвратительным. Сейчас, когда мир все еще приходит в себя, есть что-то бесчеловечное в идее заставить всех выслушивать твои «умные мысли».
Если поэзия после Аушвица – варварство, то варварство и писать колонки после Парижа. Не политизируйте трагедию, не используйте массовое убийство как аргумент в дешевой полемике, не выпаливайте je te l’avais bien dit [я же говорил!], не спекулируйте на телах убитых, не переводите внимание на себя, не переводите внимание на политику.
Если вдуматься, это странно: смерть – явление политическое, и нет ничего более политического, чем атака террористов. Такие события происходят по политическим причинам и имеют политические последствия. Полезно иметь мнение в спокойное время, но в моменты кризиса – абсолютно необходимо.
И все же. Отвращение накатывает, когда о беспрецедентных мерах французского правительства по закрытию границ говорят, что если б это было сделано раньше, то и трагедии можно было избежать; когда начинаются разговоры о глобальной угрозе ислама и чужаков в наших рядах; когда с самодовольным видом заявляют, что ограничение права на ношение оружия сделало людей беззащитными.
И речь не только о правых: многие самопровозглашенные левые используют резню как сцену для своих моралистических моноспектаклей. А что, если бы атакующие были белыми, — все бы тогда говорили, что они просто сумасшедшие? А вы знаете, что не-мусульмане тоже постоянно совершают зверские преступления? Почему вы сопереживаете жертвам этой трагедии, а не всех других, происходящих в мире? Все эти тела существуют лишь для того, чтобы доказать: я все это время был прав, — понятно вам?
Раньше задача оставить свое мнение при себе касалась лишь небольшой доли населения, но теперь речь идет обо всех нас. Большая часть всех этих мнений высказывается онлайн, в социальных сетях, и кажется абсолютно, решительно неправильным с умным видом рассуждать о событии, разрушившем жизни сотен людей, с помощью того же инструмента, который используют, чтобы поделиться мнением о сериале или футбольном матче.
Во многом это особенность самих социальных сетей: вас все время поощряют «высказаться» и «присоединиться к диалогу», заполнить квадраты на экране словами, потому что ваши мысли на любую тему стали очень важными. В общей со всеми гонке за высказыванием вы сами не заметите, как споткнетесь о мертвых. Наши мысли пропитаны кровью. Выразить что-то, кроме скорби, чудовищно.
Но посмотрите, что уже сейчас говорится. Прошлой ночью президент Франции Франсуа Олланд, выступая рядом с концертным залом Батаклан, где погибли десятки, сказал: «Мы будем бороться, и наша борьба будет безжалостной». Больше войны, больше смертей, больше трагедии.
По ТВ выступают эксперты, объясняющие, что все это вина мигрантов и чужаков, как будто беженцы, спасающиеся от насилия, каким-то образом принесли это насилие вместе с собой. Больше репрессий, жестокости, погромов. Мы знаем, что террористические атаки проводятся, чтобы стравить людей друг с другом и резко повысить уровень государственного насилия, — и вот людей стравливают друг с другом, а государство объявляет о намерении повысить уровень насилия.
Это уже политизация трагедии, и громко выступить против этого также значит политизировать трагедию. Неужели это недопустимо?
За день до парижских атак двое террористов взорвали себя в бейрутском районе Бурж эль-Баранейх, преимущественно населенном шиитами. Жертвами теракта стали сорок три мирных жителя. Ведущие новостные агентства, такие как Reuters, сразу же сообщили о нападении на «оплот Хезболлы».
Человеческий облик жертв был никому не интересен, они были безапелляционно записаны в ряды политической партии, которую в реальности могли и не поддерживать – главное, теперь они были не люди, они были «Хезболла». А место, где они жили и погибли, в этом описании больше похоже на укрепленный замок, а не на обычный жилой район.
Конечно, многие выразили солидарность и с жертвами этого теракта. Но, разумеется, это звучало как политизация трагедии. Разве и это было недопустимо?
Если быть последовательным, то команда «не политизировать» означает не придавать чей-либо смерти какое-либо дополнительное значение: она как бы не касается того, о чем ты сам привык беспокоиться, она вообще не касается твоей жизни. Такой подход, отделяющий смерть одного от жизни других, представляет один тип политики. Есть и другой. Необходимо настаивать на том, что признание человечности жертв также имеет политическое значение, так как трагедии слишком часто используются как предлог для цивилизационного конфликта или преследования тех, кто и так преследуем.
Существует политизация, которая использует смерть для достижения конкретных политических целей, и есть политизация, которая отвергает любой сценарий, кроме призыва к освобождению. Этот подход настаивает на политической природе трагедии, не пытаясь поместить ее в ту или иную нарративную нишу или пропустить картины кровопролития через «правый» или «левый» оптический фильтр. Напротив – именно подлинная политика позволяет всего этого избежать.
Ответом на преступление должна быть солидарность. Полная симпатия на стороне жертв – всех без исключения жертв. Необходимо настаивать на праве иметь мнение, но не понимающую мину того, кто всегда видит все наперед, а безусловную солидарность перед лицом разрушения. Бороться против тех, кто атакует концерты и кафе, бомбит города, используя для этого истребители или свои собственные тела, против тех, кто отказывает мигрантам в убежище и тех, кто заставляет их бежать. Бороться за всех, кто страдает, против тех, кто приносит страдание.
Сэм Крис – британский публицист.
Перевод Ильи Будрайтскиса и Ильи Матвеева.
Гнилые либералы такие гнилые. И вашим и нашим. За сто лет не изменились абсолютно.