Традиции старой Москвы: от Мандельштама и Булгакова – к Дональду Трампу
«Коренной москвич» как риторическая фигура.
Свершилось! В московской урбанистической жизни произошло почти немыслимое: возмущенные жители одного из городских районов добились от городского начальства претворения в жизнь своих требований. Однако, успех пришел не к жителям СВАО, которые уже больше года борются за парк Торфянка, и не к жителям ВАО, которые пытаются добиться отмены строительства Северо-Восточной хорды через парк Кусково, а к тем, кто по жизни привык побеждать. О чем нам и сообщила публика, заселившая — кто еще в эпоху жирного советского номенклатурного житья, а кто в эпоху сочных нефтяных миллиардов — район Патриарших прудов.
О конфликте не написал только ленивый: вкратце, суть в том, что местным жителям через личные контакты с самим Собяниным удалось запретить работу многочисленных баров после 23.00 — согласно московскому мораторию на ночной шум. Сама ситуация не так показательна, как дискуссия вокруг нее. Важные господа охотно делятся секретами успеха в городских СМИ и ведут барственные дискуссии на других площадках. Обычно нам редко доводиться слышать речь настоящего капиталиста: небожители вроде Сечина редко снисходят даже до профильных экономических изданий. В случае со скандалом вокруг Патриарших капиталист попался что надо: не слишком крупный, но и не слишком мелкий: президентши каких-то фондов, совладельцы ресторанов, бывший вице-президент Альфа-банка и даже ведущая «Дождя».
Патриаршие пруды – хрестоматийный топос русской литературы. «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина» – одному из них за излишнее самодовольство отрежет голову трамваем, второй, тоже юркий коньюнктурщик, сойдет с ума. Но представителей московской элитной коньюнктуры, принятых лично мэром, отлично вписанных в российскую экономическую систему, тянет к классике без лишней рефлексии: люди, которые признаются, что каждый день стучат на других людей в милицию и даже пишут с жалобами в инстаграмм Кадырова, как бы ободренные булгаковским подтекстом, радостно клеймят Шариковыми тех, кто посмел занять принадлежащие им по праву рождения метры тротуара и подышать с ними одним воздухом.
Профессор Преображенский, с которым так приятно почувствовать духовное родство, вынужден был отдать Шарикову метры своей личной квартиры. Московские богачи судятся с жителями московских окраин из-за общественного пространства (тротуаров и дворов) и главное – из-за символического статуса. Ради счастья отличаться от «них», «людей, которые приехали со стороны, не знают правил, не разделяют наших ценностей» можно не только написать челобитную мэру, можно даже построить высоченный забор. Таков «старый москвич», гордый своим званием: он любит Москву Мандельштама и Булгакова, но из него настойчиво лезет Дональд Трамп, мечтающий построить забор между белыми людьми и мигрантами.
Дышать одним воздухом с «ними» — «саранчой, которая писает в подъезде»! Такие карикатурные буржуа описаны в классических поучительных детских книжках: «Трех толстяках» и «Чипполино». Толстяки не скрываются: вот они напуганные и увешанные дорогими часами, сидят за столом, уставленным хрустальной посудой и требуют от гвардейцев, чтобы те прогнали народ с тротуаров. В их боязливых разговорах о «жителях Выхино, Фигифино, Бирюлево» — о, страшные варварские слова, как ломается о вас язык подлинного москвича! — возрождается дух предреволюционного ХХ века: с причитаниями о «грядущем Хаме» и предсказаниями о каком-то пугающем неведомом племени. Тусовая публика, которая пьет в московских пабах, при этом совсем не похожа на классического пролетария (увы), но в этой истории куда важнее страх чувствительных, подобно флюгеру, буржуа, которые ощущают уже в городском ландшафте смутную враждебность и пытаются поскорее поставить забор между собой и теми, кого считают народом.
Анна Иванова — филолог, активистка РСД и LeftFem.
А бирюлевцы ведь не сильно отличаются.
И тоже добились от городского начальства претворения в жизнь своих требований — ликвидации овощебазы, от которой — как они думали — к ним в район приезжают «неславяне».