• View Documentation
  • Submit a Support Ticket
  • Suggest a Feature

You have the latest version of ColorLabs Framework

→ Your version:

Вот, наконец, популярное искусство! | Открытая левая | Один шаг действительного движения важнее целой дюжины программ (Маркс)
03.06.2014

Открытая левая

Культура, Статьи
  • Кто и зачем?

Вот, наконец, популярное искусство!

Александра Новоженова / 3 июня 2014 /

Окончание русского дневника Альфреда Барра, первого директора нью-йоркского МоМА, посетившего Москву, Новгород и Петербург в 1928 году.

Мы публикуем перевод второй части русского дневника первого директора МоМА Альфреда Барра, который в 1927-1928 году посетил вместе со своим компаньоном Джиром Эбботом Москву, Ленинград и Новгород. Эйзенштейн, Третьяков, Степанова, Родченко, Луначарский, Пунин, Остроухов, Грабарь; выставки, фильмы и просто уличным наблюдения: любознательные американцы, рыскавшие по всей Европе в поисках авангардного искусства, попали в послереволюционную Россию в важнейший для ее культуры момент. Первую часть русского дневника Альфреда Барра можно прочитать здесь.

barrrrr

Понедельник, 9 января
Музей закрыт. Пошли с Даной в крестьянский магазин. Купили несколько прекрасных кукол по нескольку копеек штука. В резных и выточенных куклах использованы интересные технические приемы. Позже с Даной и Эллинсоном смотрели фильм в Межрапом-Русь. «Дина» [«Дина Дза-Дзу», Межрабпом-Русь, 1926]—фильм, кавказская история, несколько относительно хороших планов, мелодраматическая банальность наложенная на прекрасный местный колорит. Худший ритм, что я видел.

bar2

Обед в толстовском (вегетарианском) ресторане. Долгий спор с Даной об истоках романтизма в английской поэзии и затем— во французской живописи. Уже предвкушаю встречу с ним следующей зимой. Директор М[ейерхольда] обещал на следующей неделе устроить билеты на «Мать» Горького. В субботу собираемся к Эйзенштейну на Совкино. Работал над своей статьей для «Кино».

Вторник, 10 января
Часто по утрам, еще до того, как мы встанем, мимо окон маршируют с песнями солдаты. Теперь я сплю без носков на руках и без платка, но на ногах носки все еще оставляю. Клопы не кусали меня почти неделю и индийские конспираторы за стеной ведут себя очень тихо.

Жена Уильяма Гроппера показала нам чек на два фунта шоколадных конфет и шесть пар шелковых чулок. Всего на 206 р. Она отослала все назад.

Отправились в Первый Университет посмотреть, нельзя ли забрать наши картины, которые мы зарезервировали на рабоче-крестьянской выставке. Пока мы ходили по комнате и снимали их со стен за колоссальные суммы в 5 и 6 рублей, вокруг нас сгустилась толпа, изумленная нашей эксцентричностью. Собравшиеся давали советы художникам, большинство из которых там, как оказалось, присутствовали. Мы потратили 35 р. на двоих и приобрели очень хорошие вещи. Один из художников, Борис Закс, который чуть-чуть говорил по-немецки, собирается с нами встретиться. Его вещи очень чувствительные, более интеллектуальные, хотя на вид ему всего 16-18 лет.

Я купил первую партию детских книжек.

В четыре часа обедали с О’К в отеле Люкс—еду обеспечивал ее личный повар. Еда была превосходная, хотя и вегетарианская. Очень хорошая икра на ржаном хлебе, великолепное сладковатое грузинское вино, которое на вкус напоминало Асти.

Позже она пригласила нас к себе в номер, чтобы познакомить с двумя мужчинами около тридцати пяти, один из них изучает кино и французскую и немецкую литературу. Второй—изучает английскую литературу. Потом мы отправились смотреть «Спартак» Украинской кинокомпании. Выяснилось, что фильму 10 лет и он очень плох. “Quo Vadis” 1914-го года был куда лучше. Даже история Спартака была абсурдно переврана.

Завтра едем в Сергиево, так что я провел остаток вечера штудируя Кондакова, чья книга об иконах не так понятна, как можно было бы этого желать, а археология икон вовсе не простое дело: Суздаль, Псков, Москва, Новгород—отличать их друг от друга пока выше моих способностей. Троица Рублева выглядит интересно.

Дана с нами (Ривера не смог). Встали в 7:30, но не нашли на площади такси, а автобусы были переполнены. Наконец, нашли такси и сели на поезд на Ярославском вокзале за минуту до отбытия (9:00). Вагоны третьего класса были набиты крестьянами, все окна открыты, так что мы стояли в тамбуре. Пейзаж был очень красив—тяжелый снег лежит на деревьях. Приехали в Сергиево к 10:45 (70 километров) и взяли такси в Троице-Сергиев монастырь в полумиле от станции. Проехали рынок, где толпились крестьяне в коричневых тулупах, и подъехали к высоким стенам, затем через ворота— внутрь самой невероятной нереальности. Некоторые постройки были прекрасны, а некоторые—как на Кони Айлэнд. Трапезная безвкусна запредельно. Успенский Собор—простая и довольно убогая по пропорциям коробка снаружи с очень плохими упадочными фресками в интерьере, среди прочего— Страшный суд с несколькими западными пуританами среди грешников. Колокольня, больше 325 футов высотой, как бы составлена из нескольких павильонов XVIII века, водруженных друг на друга. Эффект получается богатый, но по масштабу слабый. Грубое надгробие Бориса Годунова, казалось, было похоронено в снегу.

bar3

Троице-Сергиева Лавра в начале ХХ в.

После некоторых затруднений мы нашли помощника настоятеля, который говорил на оживленном французском сквозь очень длинную бороду. Он провел нас сначала по музею литургических облачений, серебряной утвари и прочего, а потом отвел в Троицкий Собор. Снаружи это очень красивая владимирская архитектура пятнадцатого века, прекрасная по цвету, а в очень темном интерьере, на давно не расчищавшихся, потускневших от копоти иконах, преобладают глубокие красные и зеленые цвета. Справа, среди икон возвышающегося иконостаса, нахдоилась Троица Рублева—очень красивая по колориту—винно- пурпурный, бледные голубые и зеленые, бежевые—и лучше по рисунку, и больше по размеру, чем я ожидал. Там были и другие превосходные иконы, в особенности сцены из жизни Христа, некоторые из которых были расчищены.

Затем мы отправились в зал, где лежало несколько икон разной степени раскрытости. Теперь, когда монастырь превратился в музей, эти важнейшие произведения искусства появляются из-под жалких записей XVII-XVIII веков и слоев лака.

bar4

«Троица» Андрея Рублева до реставрации и снятия оклада.

После трапезной и иконной галереи, которая оказалась несколько разочаровывающей, и после интерьера Успенского собора, в котором было 5 градусов ниже нуля, мы отправились на станцию, где оказались за 20 минут до поезда. Пока ждали, пили чай. Как раз в тот момент, когда мы начали терять терпение из-за того, что поезд задерживался, его подали к другому концу платформы, в ста ярдах от нас. Дана был в ярости, поскольку намеревался успеть на премьеру «Золота» О’Нила. После двухчасового ожидания, которое мы с Даной провели играя в шахматы из часов, кусочков рафинада и двадцатикопеечных момент, а также остатков жалкой трапезы, поданной ресторанным шефом, сочувствовавшим нам, мы едва успели на следующий поезд, все же сделав последний ход.

Джир отправился с О’К смотреть «Бронепоезд» [Иванова] в первый Московский Художественный Театр. Я поработал над статьей и пошел спать.

bar5

Сцена из спектакля «Бронепоезд 14-69» 1927 года по пьесе Всеволода Иванова.

Четверг, 12 января
Устал после вчерашнего напряженного дня. Ходили по магазинам с Третьяковой, О’К и Джиром, который закупается вышитыми рубахами и тому подобным. Я удовлетворился крестьянской ложкой, кавказской хлопковой тканью и антикварной резной деревянной конторкой.

Купили еще детских книг.

Тертьякова отвела нас в магазин купить фотографий архитектуры, но там царила такая неразбериха, что мы убежали в ужасе.

Говорят, что на границе поляки отнимают всю русскую печатную продукцию. Придется отправить наши вещи в Париж по почте.

Петр очень интересный и помимо всего— очаровательный. Джир разузнал кое-что о его прошлом. Его отец был капитаном на торговом судне, в которое на Балтийском море попал снаряд. Он застрелился—лишь бы не возвращаться без корабля. Сестра Петра была убита в Ленинграде во время уличных боев в Октябрьскую Революцию.

Думаю о Гайсе, которая потеряла родителей и братьев, спасаясь через Владивосток со своей сестрой. Вечером Джир и Шеряпин отправились в кино. Шеряпин был на борту Авроры (Потемкин) во время восстания. Он был офицером [Барр снова смешивает два исторических события].

Пятница, 13 января
Думаю, стоит ли дневник всей этой мороки и потраченного времени.

Сегодня мы, наконец, были покорены русскими иконами: первоклассная коллекция, раньше принадлежавшая Остроухову. Провели два часа разглядывая их снова и снова. У него также есть великолепный поздний Рембрандт.

В среду вечером, возвращаясь на автобусе из Ярославля, Дана и Джир, сидевшие позади меня, обсуждали где удобней сойти, чтобы попасть во МХАТ. Женщина, сидевшая неподалеку, обернулась и объяснила им все по-французски. Чуть позже она достала книгу и стала читать. Заголовок вверху страницы гласил «Легкое чтение». Дальше шел подзаголовок: «Хайлэнд—что-то там»—«Ага», —подумал я, — «отрывок из Скотта». Но, приглядевшись, прочитал: «Хайлэнд Парк, фабрика Форда». После того, как она вышла, ее место занял мужчина. Услышав, что я говорю по-английски, он спросил меня: «Вы ходили в Робертс Колледж?» — «Нет», — ответил я, — «а вы?». «Да, я там учился. Я грек. Думал, вы тоже греки».

Такая вот Москва.

Писал этот дурацкий дневник весь вечер, пока Джир и Петр ходили в кино.

Суббота, 14 января
В Государственную Тертьяковскую Галерею. Бессмысленная прорва исторических картин XIX века, портретов и аллегорий. Но в подвале некоторое количество хороших вещей Гончаровой, Лентулова, Ларионова, Машкова и других участников Бубнового Валета.

Назад, обедать, и потом вместе с О’К в Рускино на встречу с Эйзенштейном. Он был невероятно приветлив, шутлив в разговоре, на вид почти клоун. Он изучал (как мы позже узнали от Третьякова) архитектуру в Риге, во время войны работал художником в Красной армии. Год работал с Мейерхольдом, затем два года в Пролетарском (театре) а потом в 1924-м стал работать в кино. «Потемкин» был его вторым фильмом.

Мы посмотрели четыре катушки «Октября» — его революционный фильм, который должен был быть готов три месяца назад, но будет закончен только к февралю. Монтажное и операторское мастерство Эйзенштейна тут очевидны, особенно в сцене Июльского восстания. Мы не видели штурм Зимнего, который является кульминационным моментом фильма. Но проявились и некоторые недостатки: он, кажется, поддается тяге к красивому кадру, например, в сцене с поднимающимся мостом. Ритм тоже временами слишком быстрый. Тем не менее, фильм кажется удивительным достижением.

bar6

После «Октября» мы также посмотрели его фильм о реконструктивном периоде «Генеральная линия», задача которого— показать разницу между старыми и новыми методами сельскохозяйственных работ, животноводства, ведения молочного хозяйства и так далее. Части до сих пор не смонтированы и дают прекрасное преставление о сыром материале, с которым работает Эйзенштейн: крестный ход с иконами, молитва в поле, жатва, ветер, дождь, пропеллер. Мы спросили, не зависит ли совершенство эйзенштейновских фильмов в большей мере от монтажа, чем от съемок. Он засмеялся и ответил, что критики писали, что его съемки «тщательно подготовленны», и он, как человек не лишенный юмора, стал это повторять.

После того, как «Генеральная линия» будет окончена, быть может, в июне, он надеется посетить Америку.

Из Рускино взяли такси до театра Вахтангова, смотреть «Разлом». Это была безусловно одна из самых интересных пьес, что мы видели, лучше сделанная, менее карикатурная. Белые—человеческие существа, такие же, как и Красные, что позволяет создавать убедительные ситуации, в которые веришь, тогда как в «Рычи, Китай!» из «оппозиции» делают дураков, марионеток и идиотов.

Сидели с Третьяковым, -ковой и О’К. Я спросил Третьякова о карикатурности в его «Рычи, Китай!». Он ответил, что она заложена не в самой пьесе, а целиком в режиссуре Мейерхольда. «Когда» —спросил я — «станет возможным писать о революции объективно?». «Объективность—это плохо», ответил он и пустился в длинное объяснение на путаном немецком, которое я не смог понять. Все же он отлично показывает объективность в своем био-интервью с китайским мальчиком. Они оба с Мейерхольдом чувствуют себя винтиками нового общества. Пока они функционируют в таком режиме, объективность , я полагаю, недостижима. Предрассудки неизбежны.

Не могу понять, как О‘К, которая умна, критически настроена да еще заядлая театралка, не заметила невозможные характеристики и манеру поведения англичан и американцев в «Рычи, Китай»! — по контрасту с тем, как потрясающе решены китайцы.

«Хижина дяди Тома» —безусловно, величайшая театральная пропаганда, из всех когда-либо поставленных, но как произведение искусства она стоит на очень низком уровне. Сравнить с «Персами» Эсхила, написанными всего несколько лет спустя после поражения Ксеркса.

Конечно, есть несколько пьес об Октябре и гражданской войне, которые показывают трагичность и комичность борьбы беспристрастно. Одна из них—«Дни Турбиных», которая была сильно отцензурирована, поскольку вызывала симпатию к Белым. В первом МХАТе «Броненосец» показывает отчаяние разбитых Белых не карикатурно.

Возвращаясь к «Разлому». Его хвалят как яркий пример влияния кино на театр. Большую часть пьесы используется декорация в виде «тройного окна»: иногда освещена одна комната, иногда две или три, подразумевая динамику, с которой сменяются сцены в кино. Более того, используется две наклонные, под углом 45 градусов, декорации, сильно напоминающие съемки в ракурсе «поверх голов». Одна из сцен начиналась с того, что за открывавшейся четырехчастной диафрагмой зритель видел группу офицеров вокруг стола, на котором лежала карта. Вся декорация была наклонена под углом 45 градусов, что делало карту доступной для обозрения и добавляло воздуха в пьесу, в остальном построенную как интимное подглядывание в скважину. Весь реквизит был приколочен или приклеен а офицеры, чтобы не соскальзывать, были умело пристегнуты.

bar7

Сцена из спектакля «Разлом» 1927 года в театре Вахтангова. Художник Николай Акимов.

Эффект был сильный—но по мне отдает tour de force. Спасение театра лежит не в этом направлении, где он может лишь едва поспевать за более динамичным кинематографом. Сцены на броненосце в «Разломе» были очень изобретательны, но менее внушительны и иератичны, чем на мейерхольдовском «Майском Жуке» [Корабль, который использовался в декорации пьесы «Рычи, Китай!»].

15 января
Снова в Вахтангова на «Принцессе Турандот»— китайско-арабская фантазия а ля Найт. Великолепные декорации в стиле прикладного кубизма в китайской цветовой гамме. Пьеса выдержана в лучших традициях комедии дель-арте. Ушли после третьего акта без сожаления. Когда не понимаешь по-русски, двух с половиной часов буффонады вполне достаточно. Дети (их сидело много) были в восторге.

bar8

Сцена из спектакля «Принцесса Турандот» 1922 года в театре Вахтангова. Художник Игнатий Нивинский.

Как раз вовремя попали в зал Профсоюзов (прежде—роскошный клуб) на концерт музыки Прокофьева в исполнении студентов консерватории.

Случилось чудо. Мы пытались достать билеты в кассе и после минуты яростной жестикуляции уже было отчаялись. Внезапно подошел стоявший рядом юноша и протянул два билета, сказав, что его друзья не пришли и он будет рад продать нам билеты по рублю. Поскольку это было очень дешево, мы их взяли, и, так как юноша был весьма податлив, захватили заодно и его. Он только начал учится на горного инженера, специализируясь в минералогии, но очень увлечен театром и музыкой. Он был не только не deux ex machine, но весьма приятным собеседником. Надеемся повстречаться с ним снова. Вечером Петр и Джир отправились в кино, а я остался в комнате писать.

Вчера Джир спросил у Петра, почему он такого маленького роста. Он ответил очень просто: «В 1919-м и 1920-м, когда я должен был расти, я голодал. Врачи говорили, что я не поправлюсь, но меня отвезли в деревню и постепенно я восстановил силы».

Наш друг с концерта, чье имя было Федор , на вопрос Джира о том, какие английские книги он читает, ответил, что больше всего ему нравится Джек Лондон, но он также читает много О’ Генри, которого, правда, находит чересчур сложным, поскольку тот пишет на Нью-Йоркском арго (!). Я спросил, какая современная русская музыка нравится ему больше всего. «Прокофьев»—сказал он, — «и Стравинский, но Прокофьев куда больше».

Меня музыка Прок. не слишком впечатлила. Вещи для камерного оркестра были развлекательны и остроумны, но в них мало содержалось скрытого усилия. Он очень умно использует сочетание перкуссии/деревянных и медных духовых. Некоторые его песни очаровательны, напоминают кое-что из Равеля, но менее стильные. Фортепьянная соната была очень романтичной. Сквозь современную гармонию чувствовались Чайковский и Шуман.

Понедельник, 16 января
Провел день за писаньем—не считая пары часов бесплодных поисков книг по магазинам. Я знаю, что они должны быть, но найти не могу. Дана договаривается на воскресенье с Луначарским о визите. Попробуем проникнуть в Кремль.

Вечером на концерт знаменитого оркестра без дирижера [Персимфанс]. Сильно он нас не впечатлил, хотя Розинский активно нахваливал игру струнных. Темп был неровный и все время замедлялся, особенно когда один хор должен был подхватывать строчку у другого. Уверен, что они играли бы лучше, если бы Клемперер или Кусевицкий держали темп, делая акценты на фортиссимо. Программа тоже была очень бедной. Слабая неоконченная симфония Бородина. Вульгарный вальс Глазунова, сильно проигрывающий Иоганну Штраусу, и несколько песен Глазунова, спетые молодым басом с очень интересной судьбой. Сначала он был механиком, а затем шофером в Одессе. Профсоюз послал его на учебу в Ленинградскую Консерваторию. А затем Наркомпрос отправил его в Рим, учиться у Баттистини.

bar12

Персимфанс. Рассадка оркестра.

Во втором отделении давали «Шахерезаду» [Римского-Корсакова]. Я не слышал ее оркестровых исполнений со своего первого студенческого года, 1921-го, когда она привела меня в невероятный экстаз в Александер Холле [Принстон]. Сегодня, поскольку я так хорошо знал эту музыку, она не тронула меня, а только восхитила. Она настолько лучше, чем любое другое сочинение для оркестра в русской музыке 19 века— это не просто мертвая тема внутри композиции, которая повторяется время от времени. Ее ясность и то умение, с которым она написана, заставляют вспомнить о Моцарте, ее изобретательность—о Штраусе. Интересной была рассадка оркестра. [прилагает зарисовку рассадки]

Вторник, 17 января
В банк, где до сих пор считают на счетах, видимо, это куда дешевле и более эффективно, чем счетная машина, хотя это делает невозможной автоматическую запись.

Затем в Музей Живописной Культуры [находился в здании бывшего Строгановского училища по адресу Рождественка 11, там же, где ВХУТЕМАС-ВХУТЕИН], ранее—Строгановское училище. Многие картины перемещены, но мы обнаружили лучшую коллекцию великолепнейшей русской живописи ХХ века, куда лучше чем в Третьяковке, не считая Бубнового Валета. Кубисты, кубофутуристы и супрематисты висят плотными рядами, и также постэкспрессионисты, рефлексирующие Дикса, Гроса и Кирико.

Куратор (?), пожилая дама, была к нам очень добра и подарила мне хорошую библиографию и несколько монографий.

(Получил письмо от Вирджила Баркера [Вирджил Баркер—редактор журнала The Arts]. Ему, кажется, нравится то, что я пишу, что мне очень приятно). Провел весь день за работой над моей киностатьей и написанием писем. Джир пошел смотреть пьесу с Даной. Я был слишком измотан.

С 5:00 до 6:00 у нас побывали двое очень любопытных молодых архитектора, один из них—девушка. Мы болтали по-французски и по-немецки и отлично провели время, разглядывая фотографии. Молодой человек (Андрей Буров) делал постройки для нового фильма Эйзенштейна «Генеральная линия» [Буров проектировал для фильма здание молочной фермы]. Он был рад узнать, что один из его эскизов был опубликован в каталоге выставки “Machine Age” в Нью-Йорке.

bar13

Здание молочной фермы, спроектированное для фильма «Генеральная линия» Андреем Буровым.

Среда, 18 января
В Музей изобразительных искусств. Отличные египетские вещи из коллекции Голенищева, особенно фаюмские портреты. У нас было мало времени на что-либо, кроме беглого осмотра, поскольку мы долго общались с Эфросом, куратором отдела живописи (и важным критиком), молодым ориенталистом, куратором египетского отдела.

Больше фотографий от Луиса Саймона. Так же кое-какие кадры от Люкса Файнингера.

Утром просмотрели фотографии картин и рисунков Риверы: очень мощные и упрощенные, влияние египтян, Джотто и Пьеро [дела Франческо].

Четверг, 19 января
Отправились в школу Художественной культуры [имеется ввиду ВХУТЕИН] с Диего, Даной и Петром. Диего представил нас профессору Штеренбергу [Давиду], с которым он был знаком в кубистский период в довоенном Париже. Штеренберг теперь один из наиболее влиятельных преподавателей живописи в Москве и безусловно один из самых интересных живописцев, что мы видели. Сейчас в его работах едва ли осталось что-либо от кубизма—примитивистские портреты и фигуры, прекрасные постэкпрессионистские натюрморты, любопытные камерные штудии цветов и травы, декоративная ширма, напоминающая Корина в Метрополитене [Это место неясно: в Музее «Метрополитан» нет Корина, если же речь идет о гостинице Метрополь, то там тоже Корин отсутствует].

Пока ходили по школе, встретили Фалька, который был лидером Бубнового валета и, возможно, лучшим из русских кубистов. Он теперь профессор живописи в школе. Мы пошли к нему в мастерскую, чтобы посмотреть его последние работы, поскольку директора интересовали только его кубистские вещи, которые сам Фальк считал пройденным этапом, и только они были включены в экспозицию.

За прошедшее десятилетие Фальк прошел много стадий: от кристаллического кубизма (без дезинтеграции) до плоских геометрических фигур, от Рембрандта, Сезанна в его ореховый период, Шардена, затем к крепкой реалистической шпейхеро-подобной фазе, некоторым импрессионистическим экспериментам, а теперь к сильному, старательно скомпонованному реализму, напоминающему Маршана в пейзажах, Сезаньяка в натюрмортах и портретах.

Возвращаясь к школе, в которую мы наведывались трижды в разные дни. Она называется Московские Высшие Мастерские Искусств и Ремесел [Барр снова говорит о ВХУТЕМАСЕ-ВХУТЕИНе] и включает большое количество отделений: живописное, скульптурное, архитектурное, печатное (цвет и другие технические процессы), типографическое, графическое, дизайна мебели, рекламного плаката, материальной культуры.

bar9

Занятия на архитектурном отделении ВХУТЕИНа.

Живописные мастерские ведут Штеренберг, Фальк и четверо или пятеро других. На архитектурном: Веснин, Лисицкий и еще трое или четверо. Мастерскую дерево- и металлообработки ведут Родченко и Татлин. Графики: Фаворский и Штеренберг

… и так далее.

Предполагается, что на каждом отделении подробно преподаются основы материала, техники и композиции. Это, кажется, успешно осуществляется на проектировании мебели и металлообработке, где конструктивизм Татлина и Родченко делает необходимым хорошее знание материала. На архитектурном много решают композиционные проблемы в глине, картоне и металле, но мы увидели мало признаков того, что тут занимаются реальными проблемами конструкции. Достаточно вспомнить очень плохое техническое исполнение дома Третьяковых.

В ателье Родченко мы видели множество интересных и изобретательных проектов и макетов мебели: рабочие столы, шкафы для бумаг и т.д. Татлин, который говорил на таком же плохом немецком как я, был очень скромен и мил. Он проработал тут всего два месяца, но просто обязан был показать нам прекрасные металлические конструкции своих учеников.

Скульптура показалась в целом довольно неинтересной—лепка из глины с натуры. Вещи из дерева были лучше.

Самому заведению в целом, кажется, до боли не хватает организации и оборудования, но прекрасный дух энтузиазма поборет эти трудности со временем (и с деньгами). Досадно, однако, то, что нельзя было получить никакой печатной продукции о школе, даже списка профессоров и курсов. Помещение пребывало в беспорядке.

Их очень интересует Баухауз, и они очевидно многое у него переняли. Я спросил Штеренберга, какие между ними принципиальные различия. Он ответил, что Баухауз стремится развивать индивида, а в Москве мастерские нацелены на развитие масс. Ответ показался мне поверхностным и доктринерским, поскольку реальная работа в Баухаузе выглядит настолько же социальной, а общий дух—настолько же коммунистическим, что и в московской школе. Кандинский, Файнингер и Клее имеют, вообще-то, очень незначительное влияние на студентов. Важное различие, которое мне удалось выделить, заключается в том, что хотя Московская школа имеет более практическое направление, техника тут куда менее развита; задачи же Баухауза более теоретичны, но техника куда более совершенна. Но с такими людьми как Лисицкий, Татлин и Фальк у них больше будущее. Им ужасно недостает Гропиуса, гения организации. Хороший смотритель, который следил бы за кладовыми и убирал мусор, стал бы большим благом.

bar14

Здание ВХУТЕИНа по адресу Рождественка, 11.

Четверг, 19 января.
Сорвались из Школы Искусств и Ремесел [ВХУТЕИН], чтобы вместе с О‘К снова поехать к Родченко. Я заготовил для него список вопросов. Он отвечал на них довольно раздраженно, настаивая на том, что прошлое навевает на него безмерную скуку, и что он даже не может вспомнить, когда написал то или это. К счастью, Степанова (помощница Мейерхольда), его потрясающая жена, очень нам помогла. Она также отобрала фотоснимки его картин и обещает выслать другие снимки его кинодекораций, фотомонтажей, фотографий, конструкций и т. д. О‘К была очень терпелива, но ей досаждала манера Родченко дуться. Эта манера очень отличается от вертлявой учтивости Штеренберга и простого дружелюбия Фалька.

Джир отправился в Еврейский театр смотреть «Вениамина третьего». Я присоединился позже, на два последних акта. Очень театральный театр, великолепно красочная музыка—прямо с картин Шагала. У русских евреев, кажется, необыкновенно яркая и своеобразная культура.

Родченко, казалось, был крайне доволен тем, что в 1922-м году нанес живописи смертельный удар. С тех пор успели расцвести НОЖ и ОСТ [Новое Общество Живописцев и Общество Станковистов]. Потом Степанова взяла еще несколько кадров из фильма Саймон для моей статьи о Кино.

Пятница, 20 января
На встречу с Луначарским—но обнаружили, что его куда-то вызвали. Так что мы отправились на выставку Революционных художников [АХРР—Ассоциация художников революционной России]. По большей части это разные реалистические стили—в основном Новая вещественность, некоторые работы демонстрируют влияние фотомонтажа. Некоторое количество прекрасных лакированных шкатулок с революционными сценками, выполненными в иконном стиле с золотой штриховкой и схематично.

Графика была интересной, но скульптура— довольно глупые перепевы Бурделя, и Мецнера, и Майоля, и Коненкова на советские темы.

Вечером в первый МХАТ смотреть «Дни Турбиных», революционную пьесу, которая показалась нам довольно оппозиционной: история семьи белогвардейцев на Украине в бурные дни Врангеля и Петлюры, превосходно сыгранная в чисто реалистической манере.

bar15

Сцена из спектакля «Дни Турбиных» 1926 года во МХАТе.

 

В музей Остроухова, чтобы позаимствовать книгу Муратова “Les icons russes”. Мы повстречали там самого Остроухова, больного человека приблизительно 60 лет, который, тем не менее, очень заинтересовался нашим томом Кондакова, который мы принесли в залог. Он обещал написать нам рекомендательное письмо к своему другу из Новгорода. Мы раздумываем, не следует ли нам также посетить Владимир.

Спешим назад, чтобы вместе с Даной и Диего отправиться в школу к Штеренбергу. А из школы—на обед с «профессором» Уикстидом, который преподает английский во Втором (?) Советском Университете.

Вечером Петр и Джир отправились в кино. Я просмотрел Муратова и нашел иллюстрации просто замечательными. Текст кажется несколько поверхностным, но проясняет многое в Кондакове.

22
За завтраком мой взгляд упал на рекламу «Потемкина» среди кинообъявлений в «Правде». Дана и я поспешили на двенадцатичасовой специальный показ (сегодня годовщина революции 1905 года). Джир видел фильм в Нью-Йорке и не пошел. «Потемкин» оправдал все наши ожидания. Непрерывное напряжение, волнующие кадры, эпизоды поставлены великолепно, а монтаж в полной мере демонстрирует эйзенштейновское мастерство. Проявился только один недостаток, нехватка сюжетной композиции, которая, как кажется, была принесена в жертву тому акценту, который делается на великолепные эпизоды: тухлое мясо, восстание, спящие матросы, качающиеся в гамаках, мертвый матрос на берегу, казаки, неумолимо марширующие вниз по ступеням, Потемкин готовится к бою; но сцены на борту и великолепная сцена на ступенях не были драматически связаны. Тем не менее, это потрясающее достижение.

Несколько часов спустя мы посмотрели равно великолепный, но не столь эпохальный фильм киностудии Межрабпом-Русь, Пудовкин regissuer, «Мать» [Mat] Горького. Здесь отдельные эпизоды в гораздо большей степени были подчинены общей композиции. Сущностная незначительность большинства американских фильмов, их вульгарность и тривиальность чувства, на фоне «Матери» становятся очевидными. По крайней мере в кино революция породила великое искусство, пусть даже более или менее зараженное пропагандой. Вот, наконец, популярное искусство: возникает вопрос, зачем Советам возиться с живописцами? Кино в России куда значительнее, как художественно, так и политически, чем станковая картина.

bar16

Вечером (насыщенный день) в Камерный, смотреть «Антигону» [режиссер Александр Таиров]. Отличные кубистические декорации, неплохие костюмы, превосходное обращение со светом, но великая тема пьесы Софокла перекроена под революционные нужды. Антигона превратилась в вождя пролетариата, погибнув во имя него. Креонт сделался аристократическим тираном.

Читал Муратова с утра и вечером. В Наркомпрос с Даной, чтобы встретиться с Луначарским, но тот перенес встречу на среду, очень по-русски. Интересно, застанем ли мы его на третий раз. Кремлевские стены оказались более неприступными, чем мы ожидали. После тщетного путешествия в Наркомпрос вернулись в школу Искусств и Ремесел [ВХУТЕИН].

Вторник, 24 января.
Дочитал Муратова и горю желанием смотреть и обсуждать иконы; открывается огромное новое поле, если бы только тут был доступен материал (книги и фотографии). Провел весь день в бесплодной охоте за книгами. Нашел несколько книг Грабаря, но иллюстрации были плохие [Игорь Грабарь, «История русского искусства», 1910-15].

Вечером— на образовательный фильм об устройстве мозга. Эксперименты Павлова над собаками и обезьянами, дети, идиоты и лягушки показаны великолепно. Там были замечательные кадры играющих детей, лицо женщины в родах, а также пытающаяся есть апельсин обезьяна, у которой была удалена часть мозга, отвечающая за зрительное восприятие; но материалистическая философия, основанная на условных рефлексах, кажется ограниченной до абсурда. Так называемые высшие способности человека не могут быть даже сфотографированы и еще в меньшей степени могут быть объяснены.

Каково же, в таком случае, правильное марксистское отношение к Богу, или, если очеловечить этот вопрос, к св. Фоме—и каково правильное томистское отношение к св. Марксу?

Не следует ли пролить свет также на спор св.св. Маркса и Энгельса и св. Марка и Ангелов?

И раз Леонардо объяснил когда-то условный рефлекс, следует ли нам заключить, что условный рефлекс объясняет Леонардо?

Среда, 25 января.
Отнесли книжку Муратова обратно Остроухову. Он показал нам прекрасную подшивку журнала «Русская икона» — который Джир заказал в «Книге» на Кузнецком.

Затем в Наркомпрос, третья попытка увидеть Луначарского, на этот раз успешная. Он уделил нам ? часа, приятная беседа, дружеские советы, но мало новой информации. Что самое важное, он написал для нас письмо в Наркоминдел по поводу нашего пропуска в Кремль. Цель начинает, выглядеть достижимой, хотя последние политические перетрубации делают ее очень непростой.

bar17

Анатолий Луначарский в своем кабинете.

Вечером с Петром на приятный средненький фильм, «Станционный смотритель» (Межрабпом-Русь),—история по Пушкину. Очень красивая Вера Малиновская в главной роли—она также играла в «Человеке из ресторана» [Барр упоминает фильм под именем «Официант из Палас –отеля»].

Начинаем с Даной поиск книг по русскому искусству в библиотеке. Провал. Остались только Ленинская библиотека и Государственный институт по изучению изобразительных искусств (Луначарский). Идем в Музей изобразительного искусства чтобы досмотреть живопись. Несколько великолепных Маньяско, любопытное полотно в стиле Грюневальда (мне показалось ближе к Бальдунгу), очень похожий на Андре Лота Кейп и выдающийся Франческо Морандини (поздний шестнадцатый век), который показался близким к Фюсли.

Затем во второй раз к Щукину. Гогены и Сезанны безусловно уступают морозовским, но полдюжины Руссо это компенсируют. Сделали список фотографий. После чересчур жирного обеда вместе с Третьяковой идем к блестящему молодому архитектору Моисею Гинзбургу. Он написал интересную книгу о теории архитектуры (с хорошими иллюстрациями) [«Ритм в архитектуре», 1923, «Стиль и эпоха», 1924]. Он, возможно, самый [нрзб] из русских архитекторов; хотя его работе недостает смелости Лисицкого и Татлина, он безусловно больше озабочен реальными проблемами. Он строил тот дом, в котором живут Третьяковы. Дал нам снимки своих работ а также последние номера «Советской архитектуры» [«Современная архитектура», с 1931 г.—«Советская архитектура»], журнала, который издают «левые» архитекторы. В его комнате стоял замечательный макет рабочего жилого дома и клуба. Он объяснил нам, почему некоторые из новых зданий так плохи—или, по крайней мере, неудачны—Известия, Телеграф и так далее. Они делались архитекторами старшего поколения, которые хотя и подтягиваются, но имеют лишь поверхностное представление о проблемах современного проектирования, отсюда смехотворные пароходные трубы на Известиях и инертная масса Института Ленина.

Мы дали Гинзбургу адреса Питера Смита и Рассела Хичкока. Он хочет заполучить статьи по американской архитектуре и ему понравились фотографии Джира. Жена Гинзбурга, которая подавала нам чай, заметила, что русским архитекторам следует объединиться с американскими инженерами, после того как я рассказал, как реакционны наши архитекторы.

Вечером меня одновременно знобило и тошнило—несварение.

Пятница, 27
Провел день в постели.

Джир ходил с Даной выяснять про Кремль в foreign office, захватив с собой письмо Луначарского. Это будет непросто. Почти не пускают иностранцев.

Суббота, 28
Вчера ночью уничтожил это создание [клоп приклеен к странице дневника]—второго привычного спутника моего сна. С тех пор, как я стал применять свои искусные защитные меры, меня кусали лишь раз. Этот принадлежит к другому виду, нежели клоп от 27 декабря. Кажется, он из семейства наволочных.

Сегодня мой день рождения [Барру исполнилось 26]—судя по числу—и я был очень рад получить длинное письмо от К. Г. [Катрин Гаусс].

Утром писал и отдыхал. Днем к Морозову. И снова Боннары, Ван Гоги, Сезанны, Гогены оставили свой след, подлинно прекрасная коллекция. Впервые увидели немецкий зал: Марк, Кампендонк, Грос, Пехштейн, прекрасный Мунк и два первоклассных Клее.

Терновец был очень любезен и показал нам несколько книжек по русской живописи. Я отдал ему список фотографий, которые, если удастся их сделать, обойдутся всего в 75 к. Большая часть из них нужна, чтобы проиллюстрировать важность негритянской скульптуры в формировании кубизма в живописи Пикассо 1907-1909 гг. Мы договорились о визите к Тышлеру, живописцу, который заинтересовал нас на выставке Революционных художников. Терновцу он тоже нравится, быть может, потому, что из русских он ближе других стоит к Кирико.

Писал и рано отправился в постель, несколько ослабший от голода.

29 января
На большой рынок с Петром. Долго рылись в хламе, посуде, иконах и т. д. Джир купил очень хороший провинциальный иконный триптих за 10 рублей, крайне удачная покупка. Также купили маленькие медные иконы, а я –дощечку со сценой кормления пророка Илии.

Вечером, после часовых поисков, к живописцу Тышлеру, которого рекомендовал Терновец. Нашли его работы освежающе фантазийными, откровенно воображаемый мир, в отличие от старательной «здешнести» большинства русских художников. Некоторые его вещи напоминали Кирико.

Янв 30- 9 февр.: писал после болезни, кратко 

30 Янв.
Последний день, не помню.

31 января, вторник
Вечером ходили слушать Роланда Хэйза. Слабый, но превосходно поставленный голос—великолепный мастер. Публика в большом восторге. Подошли к нему после—приятная личность.

Большую часть дня провели в библиотеке Третьяковской галереи.

1 февраля, среда
Позвонила Третьякова и мы пошли встречаться с руководителем «Синей блузы», удивительной организации, которая распространяет новости о российских проблемах и нуждах по заводским клубам и деревням. Нам выдали фотографии и литературу, и приглашение на завтрашнее представление, хотя это и означает для нас отказаться от хорошего концерта Прокофьева и Стравинского.

«Синяя блуза» постепенно выросла из новостного бюро в тот период, когда бумага стоила дорого, а неграмотность была куда более распространена, чем сейчас. Новости не зачитывались, а разыгрывались. Постепенно появилась разработанная программа и техника, и до сих пор по всей России труппы Синей Блузывыступают с этой великолепной и действенной формой пропаганды, одновременно являясь одним из самых естественных и непосредственных русских театров.
Вечером к Мейерхольду, смотреть его «Окно в деревню», прекрасный спектакль из деревенской жизни, какой она когда-то была—много песен и танцев, веселья, качелей, кино и т. д. Нам очень понравилось, особенно сцена в которой две упрямые девицы постепенно поддаются соблазняющему их аккордеонисту и пускаются в пляс.

bar18

Синеблузовцы на сцене.

Четверг, 2 февраля
Связались с Виктором Мидлером из Третьяковки, который может помочь мне с моей несложной проблемой; но я не слишком надеюсь найти материал, который можно будет оставить себе.

К Эйзенштейну, выяснить насчет кадров из «Октября» и «Генеральной линии» для статей. Нашли его очень измотанным. «Вы поедете отдохнуть после того, как закончите “Октябрь”?» — «Нет, я наверное умру». От Диего узнали, почему так сильно отложили выход «Октября».

С Петром в клуб Работников Транспорта смотреть представление Синей Блузы. Пришли слишком рано и высидели длинную лекцию о природных ресурсах и экономике России.

Интерьер клуба был интересным. Разные пропагандистские графики и плакаты—дарвинистские, антирелигиозные и анти-троцкистские. Стенгазета клуба и т. д.

Выступление шло с 9:00 до 10:45. Первая часть—подслащенная пропаганда в форме песен и танцев. Очень изобретательны смены костюмов и простой атлетический балет. После антракта показали пародию на Кармен, очень грубую. Чарли Чаплин куда смешней.

Тем не менее, публика, чьи пожелания тщательно учитывались, шумно и радостно наслаждалась представлением. Они хотели оперу в клубе, и Синяя Блуза им ее предоставила. Напор, непосредственность и простота представления, так же как и его замечательная функциональность, делают С. Б. важным элементом русского театра.

Джаз-банд на расческах и т. д.

Пятница
Джир поехал с Петром в деревню навестить его свояка, так что я пошел в Институт Истории Искусства на Кропоткина поработать в библиотеке [Барр говорит о ГАХН, Государственной Академии Художественных Наук]. Нашел неплохую подборку последних журналов, в которой из американских были только Theatre Arts, The American Mercury и The Arts, в котором было мое «Голландское письмо».

bar9

Структура подразделений Государственной Академии Художественных Наук.

После обеда пошел в Большой за билетами на «Князя Игоря», но касса была закрыта. Рано в кровать, очень устал.

Субб., 4
В Третьяковку, на встречу с Виктором Мидлером. Он был очень мил, кажется, знает важных русских, которые относятся к моей конкретной проблеме: Ларионов, Шагал, Гончарова и так далее. Попробует достать фотографии картин, которые я перечислил. Но надежды у меня мало.

Вернулся домой усталый, болела голова—пошел спать.

5 фев.
В кровати—не очень болен—что-то с желудком. Джир идеальная нянька. Был доктор, рекомендовал лекарства и диету.

6 фев.
Лучше. Обед у Литвиновых с Даной и Рональдом Хэйзом отменился. Хэйз заболел.

7 фев.
Лучше, но еще есть слабость. Дана тоже заболел—и Мэри Рид.

8 фев.
Гораздо лучше, но ноги еще трясутся.

Был Розинский. Читал мне статью немецкого режиссера Эрвина Пискатора о классовом театре, полную абсурдных софизмов и исторических подтасовок. Единственный жизнеспособный театр—это классовый театр. Если театр не может работать с классовыми проблемами—он упадочен, как и класс, не обладающий сознательностью. Единственный театр, который может существовать в Берлине— это театр Пискатора, поскольку это единственный классовый пролетарский анти-буржуазный театр. Фильмы Эйзенштейна обладают классовой сознательностью и следовательно великолепны, хотя «Потемкин» все же под подозрением, потому что Эйзенштейну не удалось подчеркнуть в нем отношение между восстанием и революционным движением 1905 года, и так далее, и тому подобное. Меня это так разозлило, что я чуть снова не заболел, а бедный Р., который обычно так позитивен, казался подавленным, хотя и утверждал, что согласен со всем, что пишет Пискатор. П., по-видимому, неплохо изучил публику, для которой он это написал. В немецкой газете искажать факты до такой степени было бы рискованно. С чем я у Пискатора согласен, так это с его идеей о жизненной силе социальных или политических вопросов в театре—можно хотя бы отдохнуть от вечной женственности. В «Потемкине» никто не занимается любовью.

Завтра, если дотащусь, попадем в Кремль.

Джир ходил на обед к Третьяковым. Спорил с Третьяковым о функционализме и выборе в архитектуре. Т. считает, что никакой выбор в чисто функциональном здании невозможен—типичная ошибка человека, который обладает прекрасной логикой, но ничего не знает о строительстве. У него еще явно не прошли остаточные явления его футуристского периода—он говорит, что надо снести Москву подчистую и отстроить заново.

Фев. 9-17 писал в Ленинграде между 22 и 24 февраля

9 фев. Пят.
Наконец в Кремле, хотя Дана был слишком болен, чтобы пойти с нами, а я еще шатаюсь. Человек из Наркоминдела проводил нас к воротам, где нас встретил красный офицер. Оба они оставались при нас во все время визита. Пошли в старую Оружейную палату, где очень умная женщина из Исторического музея провела нам экскурсию. Шли через залы с потрясающим золотом и серебром, вышивками, доспехами и т. д., пока я не вынужден был сесть отдохнуть. Наконец, мы вышли наружу и пересекли площадь главного дворца, в центре которой стоит собор Спаса на Бору XIV века [снесен в 1933 г.]. К нашему большому разочарованию внутрь попасть было нельзя, так что мы пропустили прекрасное «Преображение», возможно, Рублева. Осмотрели часть дворца (окруженного плохими аркадами XIX в.). Затем в Архангельский собор, не особенно интересный. В Благовещенском соборе иконы куда лучше. Праздничный чин иконостаса частично написан Рублевым и его кругом. Сквозь наши слабые театральные бинокли он показался очень хорошим. Затем в Успенский собор (усыпальницу)—большой, но внутри заставлен лесами. К несчастью, сейчас расчищают все наслоения, чтобы раскрыть остатки росписей XVI века школы Дионисия—когда работы завершатся, эффект должен быть потрясающим. Нераскрытые участки удовлетворительные в декоративном смысле, но бедные по стилю.

Потом наружу— мимо гигантского колокола и бесконечных пушек, не посмотрев и две трети того, что собирались, разочарованные тем, что все же увидели— в добавок ко всему, с нас пытались взять 25 рублей за посещение, которые мы платить отказались вплоть до выяснения обстоятельств с Наркоминделом, где нас не предупредили о том, что это будет стоить денег.

Отдыхал остаток дня и рано отправился в кровать.

Субб., 10 февраля
Пакуем наши многочисленные книги. Вечером иду на фильм, который Джир и Петр уже смотрели, пока я болел—«Земля в плену», Межрабпом-Русь—великолепное кино с превосходной сценой в борделе, как всегда—угнетенный крестьянин и декадентствующий аристократ. Вернулся в отель рано, сыграл две партии в шахматы с официантом—одну выиграл; отлично повеселились—хохочущая компания официантов и поваров стояла вокруг, пока «Алехин» из Москвы играл с «Капабланкой» из Нью-Йорка.

bar1

Воскресенье, 11 февраля
На трамвае «А» рано утром едем в Музей Фарфора, бывший московский дворец [бывшее собрание Алексея Викуловича Морозова в Подсосенском (Введенском) переулке]. Проведя там не слишком увлекательный час, идем обратно в сторону Кремля, рассчитывая попасть в Георгиевский собор, чтобы посмотреть Ушакова, но собор оказывается закрыт, так что мы отправляемся в очень интересные боярские палаты, а затем на Красную площадь в Василия Блаженного—потрясающий храм, почти такой же поразительный внутри, как снаружи. Теперь это музей, где хранится множество вторичных икон. Затем в Исторический музей, но обнаруживаем, что залы с лучшими иконами закрыты. Обратно в наш любимый ресторан, очень проголодавшись. Купили русскую книгу о Пикассо с интересными репродукциями его ранних вещей.

Понедельник, 12 февраля
Рано встали, чтобы идти к Грабарю, но по телефону выяснили, что его вызвали за город до утра среды—а ведь он сказал нам приходить без звонка.

Так что мы с Петром совершаем вылазку за билетами в Ленинград, но по пути соблазняемся на множество задников, которые фотографы выставляют в Тверском сквере. Мы фотографируемся сами, а потом просим отдельно сфотографировать задник—к удивлению фотографа.

Назад обедать, и затем снова в Третьяковскую галерею. Куратор Мидлер обещал, что мои фотографии будут готовы к этому времени, и кроме того хотел показать нам коллекцию икон. Сначала нам сказали, что его нет на месте. Но пока нам это говорили, он внезапно появился, и, после некоторого замешательства, объяснил нам, что фотографии можно сделать только за огромные деньги, а иконы недоступны, потому что заставлены другими картинами. Мы ушли в ярости, не столько из-за его неспособности сделать нам одолжение, сколько из-за его опрометчивых обещаний. Типичный день в России, полный задержек, разочарований и потерянного времени.

Вечером в Пролеткульт смотреть «Вдоль дороги»[Along the road]. Интересная постановка, аскетичные декорации и превосходная энергичная игра.

Фев. 13
Наконец, взяли билеты в Ленинград—жесткий вагон—всего по 6$ (12 р. ).

В Исторический музей осматривать коллекцию древних икон в сопровождении мадам Кавки (Анисимов, куратор, сейчас за границей). Несколько потрясающих вещей, особенно— волнующе прекрасная голова архангела, датированная XII веком и, вероятно, написанная греком в России (хотя Грабарь считает, что она русская). Успение на обороте Богоматери Донской, возможно, Феофана; Архангел Рябушинского, Новодевичий св. Николай и много других менее значительных вещей. Коллекцию открыли для публики и закрыли в тот же день, опасаясь религиозного влияния.

Фев. 14
Бесплодные поиски фотографа, у которого можно было бы купить репродукции икон, затем в коллекцию Морозова, где меня после двухнедельной задержки ждали готовые и очень неплохие фотографии. Искали книжный, который порекомендовал нам библиотекарь Третьяковской галереи, но обнаружилось, что его больше не существует. После обеда (4:30) в гости к Эйзенштейну. Он принял нас со своими обычными прибаутками и в своем обычном стиле «одной-ногой-в-могиле». После того, как мы просмотрели кипу кадров из «Октября» и «Генеральной линии» (из которых он щедро подарил нам целую дюжину), он показал нам свои книги о Домье и истории театра. Очень хорошая библиотека, в которой есть весьма ценные экземпляры. Он читает на всех основных европейских языках и говорит на четырех из них; а Домье его большое увлечение.

Спешим назад в отель—нам должен звонить Константин Уманский, блистательный молодой руководитель ТАСС (агентство иностранных новостей), в возрасте 19 лет написавший книгу «Neue Kunst in Russland». Он тоже говорит по-английски, по-немецки и по-французски. Последние годы он не следит внимательно за живописью, находя, что она куда менее интересна, чем архитектура, в отношении которой он очень оптимистичен. Он повторил общее место о том, что современные течения в искусстве недоступны пониманию пролетариата, и предположил, что пролетарский стиль должен родиться из стенгазеты с ее комбинацией текста, плаката и фотомонтажа—интересное и проницательное соображение.

Конечно, всевозможные революционные стили—футуризм, супрематизм, кубизм, левый классицизм—выходят за рамки понимания обычного человека, который предпочитает сюжетные картины XIX века из Третьяковской галереи.

После краткого визита Уманского мы поспешили на прощальный ужин к Третьяковым. Ольга была особенно нарядна по этому случаю и подавала чай очень оживленно. Только мы собрались попрощаться, пришел Третьяков, так что мы сняли пальто и остались еще чуть-чуть. Он вручил каждому из нас несколько своих книг с дарственными надписями, в которых желал нам основать американский ЛЕФ.

15
Утром паковали книги, только чтобы обнаружить, что посылки слишком тяжелы для советской почты. Распаковываем и перепаковываем. К Грабарю за фотографиями волшебных икон XII века, затем в ТАСС (отдел репродукций)—последняя попытка найти снимки современной живописи и архитектуры. Нашли два удовлетворительных, остальные плохие—по два рубля штука. Вовремя успели на обед, а потом—на фильм в Театр Эрмитаж, где уже не было билетов. Пошли за кулисы смотреть макеты декораций—многие из них превосходные—но фотографий нет. Джир и Петр остались ждать сеанса в 10:30. Я пошел домой собираться.

16
Внезапно понял, что хочу получить один из рисунков Риверы. Застал его одевающимся, но все рисунки у Штеренберга—куда мы и отправляемся, поскольку у Риверы там дело. Из рулона рисунков выбираю один хороший, углем, со шпалоукладчиками (30 р. ).

bar11

Шпалоукладчики. Диего Ривера, 1927.

Несем с Петром книги на почту—10 пакетов, пять из них все равно оказываются слишком тяжелыми. Перепаковываем прямо на почте. Затем спешим в ВОКС—но оказывается, что Джир понес почту в отель к Дане. Наконец, находим Джира и садимся на трамвай, длинная поездка за 14 копеек на южный конец города, чтобы осмотреть коллекцию икон Чирикова. Он друг Грабаря и у него прекрасная коллекция поздних икон, почти таких же хороших как у Остроухова—все разложены по шкафам. Он покупал их по одной. Он главный реставратор икон у Грабаря—очень хороший мастер, знаток и коллекционер. Отвел нас в церковь Успения Богоматери…[пропуск Барра] около своего дома, в которой хранится еще одна исключительная коллекция. Обратно в отель, заканчивать сборы. Розинский забежал попрощаться. Дана, Мэри Рид плохо себя чувствует. Больное сердце. Едем на вокзал с Петром, который едет с нами навестить своих братьев. Нам повезло. Петр и Джир не спали всю ночь, а я задремал на верхней полке—жесткий вагон, Очень плохая вентиляция—зато всего лишь семь клоповьих укусов и ничего не пропало.

Прибываем в Ленинград в 10:30 и по рекомендации Эйзенштейна селимся в отеле Англетер около Исаакиевского собора—но там дорого, холодно, и плохое обслуживание. Решаем остаться на ночь, поскольку Петр поехал на день к сестре. Скитаемся по улицам в поисках ресторана—но тщетно, мрачнейший день в России—пока не заходим в Отель Европа, где говорят не только по-немецки, но и по-английски—отличные комнаты и кровати, нормальное обслуживание. Рано в постель.

Что до города, то он кажется совершенно нерусским на вид, за исключением одной большой и отвратительной копии Василия Блаженного. Но это самый законченный и прекрасный город XVIII века, который я когда-либо видел—превосходное решение площадей и парадных фасадов, самые ранние из которых, такие, как Зимний дворец (теперь—Дворец Искусств)—позднебарочные, а более поздние—прекрасная неоклассика. Основная городская артерия—Проспект 25 Октября [послереволюционное название Невского]—широкий, но застроенный очень уродливой архитектурой XIX века.

Фев. 18
Переезжаем из Англетера в Отель Европа, гораздо лучше, но чуть дороже (7.50). Все музеи закрыты. Появляется Петр, и мы совершаем долгую прогулку мимо Русского Музея, вниз по Неве, мимо множества огромных дворцов, многие из которых заброшены, мимо заднего фасада Эрмитажа и Зимнего, затем вокруг памятника Петру Фальконе к Исаакиевскому собору, в который мы заходим, чтобы обнаружить, что внутри он так же холоден, безвкусен и помпезен, как снаружи. Затем вдоль каналов к Казанскому собору—очень красивая неоклассическая церковь, по плану повторяющая собор св. Петра в Риме. Внутри, где строго и прекрасно, несколько попрошаек и оборванных женщин жмутся к печкам. Обратно в номер за согревающим чаем.

Вечером с Петром в маленький театр, смотреть несколько превосходных одноактных пьес, в одной из которых высмеивается русское преклонение перед эффективностью и неспособность ее достичь.

19
В Эрмитаж—подлинно великолепное собрание, хотя итальянцы разочаровывают—однако Рембрандты, дюжина поздних портретов и Даная, прекрасны. В галерее было больше народа, чем я когда- либо видел, много экскурсионных групп крестьян, рабочих и солдат.

— В добавок к Рембрандтам—Врель, Дейстер, Бурсе, де Хоох, Бартоломео Виварини, два маленьких Ботичелли, одна доска дученто, два больших Маньяско, де Витте, прекрасный пейзаж с Полифемом Пуссена, сценка в кухне Шардена, «Детство Марии» Гвидо, «Обращение Савла» Веронезе, поздний портрет Лотто, Мадонна Прокаччини и т.д. Тицианы меня особенно не впечатлили—поздний Себастьян показался довольно скучным.

Вечером на довольно плохой русский фильм, высмеивающий американские предрассудки о большевиках, тема хорошая, но сделать из нее ничего не смогли.

Понедельник, 20 февраля
В Русский музей, смотреть иконы вместе со Смирновым, византинистом, и Лесючевским, молодым украинцем, помощником куратора, специалистом по чеканке. Коллекция не такая хорошая, как в московском Историческом музее или у Остроухова—но есть хороший византийский св. Николай, отличные новгородские Борис и Глеб и множество вещей похуже.

Обед в ресторане «Бар»—довольно неплохая еда, и дешево, если брать обед, а не заказывать по меню.

Вторник
Опять в Эрмитаж, с заднего входа. M-lle Мацулевич, которая обещает узнать насчет фотографий и познакомить со Шмидтом, куратором живописи. Вечером на очень интересную киноретроспективу: фильмы начиная с 1903 года («Смерть Линкольна»), ранний Макс Линдер и Чаплин, а в конце—сцена на лестнице из «Потемкина».

Среда, 22
Снова в Русский музей, смотреть современную живопись с Иваном Пуниным [Барр имеет ввиду Николая Пунина], возможно лучшим русским современным критиком. Коллекция начинается с Бубнового валета, продолжается кубизмом и супрематизмом и заканчивается современными работами. Коллекция маленькая—около пятидесяти картин, но хорошо подобрана, как раз такая коллекция, которой недостает нам в Америке, за исключением Данкана Филлипса. Пунин дал каждому из нас по экземпляру своей прекрасной монографии о Татлине.

bar19

Искусствовед и критик Николай Пунин

Вечером на хороший, но предсказуемый русский комедийно-приключенческий фильм, построенный вокруг фигуры конан-дойловского мориартиподобного злодея с антисоветским компелксом, которого донимают трое галантных газетчиков с радикальными замашками. Фильм предназначен для мальчиков, как объяснил нам Петр, и посмотрели мы его на одном дыхании. Вышли обессиленные под конец второго часа, не досмотрев одной трети.

23 фев.
После завтрака пошли по льду в Зоологический музей, смотреть прекрасное чучело мамонта, о котором я так мечтал, когда собирался стать палеонтологом. Затем в Эрмитаж на встречу со Шмидтом в 12:00. Его не было—мы ждали час. Они позвонили—оказалось, что он простужен, и очевидно не был предупрежден сердечной и приветливой Мацулевич. Возможно, мы сможем встретиться с ним в следующий вторник—возможно—возможно—потеря времени—Россия—Россия.

Петр нашел хороший ресторан—действительно хороший—с настоящими официантами и чистыми скатертями, и недорого. 1.25 р. за обед.

Вечером на оперу «Князь Игорь». Внутри здание оперы не большое, но очень милое—а музыка плоская, неинтересная, за исключением балета и нескольких хоров. Симфонии Бородина и его опера примерно одного уровня.

Лошади и такси украшены ленточками—скоро праздник.

Пятн. 24
В Русском музее—крестьянское искусство со всей империи от Киева до Камчатки. Много очень красивых вещей, и очень хорошо экспонированы.

Около 11 вечера пришел Петр, и мы отправились на поезде в Новгород. Первый раз за поездку взяли второй (мягкий) класс, чтобы сберечь силы для предстоящих нам напряженных дней. Петр смущен, но в тайне, я думаю, доволен нашей буржуазной «мягкостью». Это его первая поездка в мягком вагоне, а путешествовал он немало.

Сон
Вечером—или утром – 29 января (1928)
Белый домик—последний слева—раньше его тут не было (и я в нем не был)
Старик, чья борода цвета репейника топорщится над кипой белья—простыни, пододеяльники, наволочки—которую он несет.

Две простыни
Два пододеяльника
Две наволочки
аккуратно сложены

Сначала раскладывается нижняя простыня, по очереди раскрывая свои створки как триптих, и лежит, расчерченная квадратами сгибов.

А верхняя простыня парит над ней как обмякший парашют—затем опускается медленно и легко

Затем (превращая новый покров в старый) пододеяльники ложатся точно поверх простынь

В то время как две подушки, как обрюзгшие надгробия, наблюдают совершающееся преступление, не проявляя признаков беспокойства

Старик, говорю я, зачем так мучиться? Я точно знаю, что тело похоронено в матрасе.

Перевод Александры Новоженовой

 

Твитнуть

 

Комментарии Отменить

Разделы

Подпишитесь на обновления :
  • Twitter
  • Facebook
  • RSS
  • Почтовая рассылка 

Почта для связи: openleft@openleft.ru